Мэттью Беллами бился в конвульсиях, крича каждое слово так, будто лирика была его мольбой.

Тело его собственного, персонального бога сходило с ума в его же руках, бёдра покачивались, жилетка расстёгивалась пуговица за пуговицей.

– Мне ещё никогда не было так жарко, – сказал Мэттью и расстегнул жилет полностью. Доминик не мог видеть, но видел, как Мэттью круглыми глазами созерцает всё происходящее, умирает в экстазе, кричит и молчит опять, холодеет и горит, тянет руку к своему единственному, который никогда не соглашался быть его святым.

Он готов был плакать. Доминик ничего не понимал и вряд ли хотел, потому что на месте мистера Беллами он бы уже давно и безнадёжно скончался, но Беллами держался крепко, вдруг сжав в ответ стоящего позади Доминика, заставляя дышать собой и жить, дыша.

Опасное расстояние, на которое он приблизился к повелителю чужих душ, заставило Беллами задышать так часто, как это только возможно.

Его страсть смешивалась с атмосферой покачивающихся в такт тел, которые буквально источали тот же аромат истощения, и вся огромная толпа чувствовала его кожей, дышала его дыханием, жила его словами.

Доминику на секунду показалось, что он теряет его. Лишь вопросом времени было то, как скоро Мэттью Беллами должен был окончательно сойти с ума. Никогда ещё он не был таким ранимым и открытым, таким маленьким и старым одновременно. Время и правда утекало сквозь пальцы, которые сжимали кожу, повергая истово верующих в шок от экстаза, и когда он держал себя за пах, Доминик мог поклясться, единственным желанием Мэттью было сделать то же самое.

Мэттью вдруг начал танцевать. Доминик потерял чувство реальности снова. Ничто не будет прежним после этой ночи, он знал это, как никто другой. Доминик искренне надеялся, что жизнь после смерти на концерте станет лучше, чем предыдущая.

Тысячи рук взмыли вверх, чтобы захлопать.

Беллами дрожал так, будто его протыкали иголками. Если это было не мистическое слияние духа, то Доминик не мог подобрать других слов, чтобы описать происходящее. Бёдра бога возбуждали, как ничто другое, и это звучало, когда Доминик сдавался на милость, топтал ногами свою совесть и пытался быть не собой. Вопрос контроля был ключом.

Эти мгновения заставляли его думать о той тысяче вещей, которые он отодвигал на задний план так долго. Он, честно сказать, не мог представить, как будет жить дальше.

Доминик шепнул что-то бестолковое, оставляя на взмокшей шее перед собой поцелуй.

Жилет полетел в сторону, рука Мэттью опасно приблизилась к заветному месту между ног, и Доминик не мог не вжать его в холодные перила.

Торжество наступило так же внезапно, и зал тут же взорвался единым криком преданности и боготворения.

Это было их торжеством, и мог ли Доминик подумать, что в его мозгу всё перевернётся, когда мистер Гаан сорвёт с торса последнюю тряпку.

Доминик понимал своего любовника как никогда сильно. Он видел себя в каждой единой фразе, которая вырывалась изо рта Мэттью, стоило только попросить.

Бесконечные крики не помогали выдержать это безумие.

Доминик держал его в руках, забыв обо всём, что не смог сделать за последние семь месяцев. Он поклялся больше не вспоминать.

Спустя бесконечность они замерли в полной темноте. Холодный ночной бриз не мешал им пропотеть насквозь, зал скандировал заветные три слога, а Доминик шептал:

– Ну, пожалуйста, – не разбираясь в сетлистах.

– Никогда не подводи меня, – сказал Мэттью, и зал взорвался единым гласом одобрения.

Эти интонации сводили его с ума. Доминик клялся, что не запал на мужчину, который мог бы быть его отцом.

Неземные струны унесли тысячи людей в космос, их голоса были слышны на другом краю вселенной, когда они пели, когда следили за мановением бёдер, за малейшим жестом, за надломом бровей того, кому они были обязаны своей жизнью и смертью.

Тысячи рук одновременно взмыли в воздух, мечась из стороны в сторону, и Доминик никогда не чувствовал себя счастливее, чем чувствуя объятья самого желанного мужчины в мире и наблюдая за ритуальными танцами бога со стойкой для микрофона.

– Всё в порядке этой ночью, – как зачарованные, повторяли они, махая руками из последних сил, отправляясь в космос, когда их предводитель положил руки на бёдра и встал у края, посылая воздушные поцелуи толпе.

Пост-шоковое состояние мешало воспринимать всё как положено, поэтому они наслаждались последним, что им удалось увидеть и услышать. Они прощались дольше, чем жили, и Мэттью едва слышно пискнул, гладя на тех самых обнимающихся мужиков.

В один миг, всё было закончено. Он вернулся за жилеткой и снова пропал, оставляя павших в бездну наедине со своими чувствами.

– Как жить-то дальше? – сказал Мэттью, вываливаясь на ледяной ночной воздух. Их похлопывали по спине, сбоку кто-то смеялся и рыдал одновременно, люди расползались кто куда на машинах и в кэбах.

Доминик укутал мистера Беллами в его же байку и помог закурить.

– Мне нужно выпить. Срочно.

И всё было в порядке той ночью.

Комментарий к Акт пятый. О странной любви

ну-с

хотела вырезать но оставила ладно прошу прощения за все. меня только одна мысль не покидает по сетлистам хддд

ну и фрик шоу продолжается конечно (вяло хлопаем)

з ы 2

плейлист доминика. заливать на внешний ресурс ради конспирации было лень, наслаждайтесь (еееееее роккккк) https://vk.com/fuckitydom?w=wall-72341377_109

========== О долгоиграющем опыте ==========

– Хитрецы, – фыркнул он. Мэттью не обратил на него внимания, поэтому Доминик сам обратил его внимание на себя. – Я бы хотел увидеть его в двух шагах. Но они уехали сразу же, как только сошли со сцены, чтобы избежать… казусов.

– Ага, – сказал Беллами и отпил из бутылки.

– Откуда это?

Он пожал плечами.

– Неплохая бурда, – и кивнул на идущих впереди.

На вкус месиво казалось вином, разбавленным чем-то покрепче. Ноги понесли их до ближайшей остановки, где в автобус запихивались люди, и едущие непонятно откуда трезвенники уже через остановку сходили с ума от коллективных напевов. Женские голоса завели мотив, остальные поддержали, и вскоре улыбчивый кондуктор попросил не мешать водителю, но и сам оказался в плену невероятной атмосферы, которую в Лондоне редко встретишь. Пел даже Мэттью, улыбаясь сам себе.

Люди никогда ещё не были такими… не такими. Доминик широкими глазами смотрел и слушал, разинув рот, как автобус превращается в жужжащую машину времени. Подпевали даже те, кто не имел никакого отношения к событию – стыдливо, сами себе под нос, но – улыбаясь.

– Наслаждайся тишиной, – в разнобой прогудело пару десятков людей. Они замолкли и наблюдали, как за окном автобуса бушует непогода. Через пару минут компания погромче продолжила упиваться собственными иисусами и ещё чем-то в пакете, и только тут Доминик заметил, как некомфортно Мэттью был прижат с обеих сторон. Обычно такие автобусы не брали больше десяти стоячих мест, но та ночь была невероятной во всех своих проявлениях.