Мистер МакСтивен никогда не упрекал его и не пытался что-то ему доказать. Им было вместе как-то удобно. Они друг друга понимали. Мистер МакСтивен всегда готов был обсудить что-то, прочесть новую книжку, послушать джаз и пошутить над кем-то. Мистер Беллами никогда не распространялся об их шутках, они оставались чем-то таким личным, как разговоры шёпотом.

Они выдвинулись, переглядываясь с досадой. Моросил дождь, и у мистера Беллами был только один его чёрный зонт. Всё равно это не помешало им, по прибытию на место, провести в почти полной тишине целый час.

Мистер Беллами смотрел на небольшую горку, которая обозначала могилу его друга. Мистер Пусиандр был находкой. Мистер Беллами просто ходил по павильону, в котором раздавали разных животных. Собаки, кошки, кролики, хомячки. Он забрёл туда, потому что в очередной тоскливый день, после работы в университете, ему совсем не хотелось идти домой. Разные мысли всё ещё изводили его своим постоянством и непонятным отпечатком досады. Он смотрел на беснующихся мышек.

Они нравились ему куда больше.

– Сэр? – позвали из-за чёрной коробки. Девушка со странным лицом, не лишённым сочувственного обаяния, поднялась с корточек и взглянула ему прямо в глаза. – Кто-нибудь приглянулся?

– Мыши наверное недолго живут.

– Зато – очень милые зверюшки. Конечно, толку – шумят по ночам, днём бегают и кушают. Но кому-то нравится.

Разговор завязался сам собой. Мистер Беллами расспрашивал, что они едят, чем занимаются, когда нет дома хозяина, а девушка, представившаяся как Эми, многое рассказала ему о грызунах.

– А вы разводите мышей?

– Они сами развелись, – она посмеялась. – Что до меня, я больше люблю крысок.

Она со стеснением показала татуировку на внутренней стороне предплечья.

– Это – Рикки. Я так любила её, она печально закончила, – чёрная крыса с белым крестообразным пятном на спине красовалась на её коже в виде вечного воспоминания. – Не могла избавиться от ощущения потери.

– Сочувствую.

– У меня есть парочка, – вдруг сказала она. – Посмотрите. Вам, кажется, не симпатизируют кошки и прочие, – махнув рукой, она подвинула к нему клетку, в которой, в углу, спали две маленькие крысы, одна чёрная, другая белая. Они были похожи на амулет инь-янь. Уткнулись друг другу в животы и дрыхли без задних лап. – Я любила Рикки. Она была чертовски умной. Они такие, крысы – сообразительные и любопытные, и не рассматривают вас как вышку для лазанья.

Мистер Беллами грустно усмехнулся. Что-то перевернулось в груди от вида этих маленьких комочков с совсем короткой, будто несуществующей шёрсткой. Один чёрный, другой белый.

– Девочка белая, мальчик чёрненький, – понизив голос, будто вторя его душевным колебаниям, сказала Эми. – Нравятся?

– Да.

– Одному ему будет одиноко, – сказала она, доставая сонного грызуна из клетки. – Поэтому следите, чтобы он получал много ласки и внимания.

Мне тоже.

Мистер Беллами был эгоистом, но он хотел кого-то столь же маленького и лишённого всего, как и он сам. Маленький, полностью чёрный грызун шевельнулся в его раскрытой ладони и обнюхал наверняка пахнущие табаком пальцы.

– Не бойтесь, – девушка накрыла его ладонь своей, чтобы зашевелившийся зверёк случайно не спрыгнул. – Погладьте. Готовы?

Он провёл по холке пальцами.

– Готов.

Это мягкое касание повторялось столько раз, что вжилось под кожу, в мышцы и нервные окончания, и пальцы сжались сами собой, когда он сморгнул воспоминания.

– Мистер Пусиандр, – мистер Беллами принял из руки мистера МакСтивена стакан и выпил небольшое количество виски залпом, чувствуя жжение и наслаждаясь горьким привкусом. – Мы прошли непростой путь.

– А что ещё ждёт нас, мистер Беллами, – вздохнул Стивен, положив свою ладонь на его плечо, – что нас ждёт впереди.

– Да.

Земля быстро становилась мокрой, темнела на глазах, вокруг валялись клоки выкопанной им недавно травы, которая уже начинала врастать, и мистер Беллами положил розы ровно посередине, чуть прикопав их, не обращая внимания на то, что от мокрого песка руки быстро становились грязными. В сердце легко защемило, а из груди рвались выдохи.

Мистер Беллами не был в состоянии работать, но работал, вернувшись домой, пока голова не начала протестовать болью в висках. Столько вопросов ещё должны были получить ответы. Столько ситуаций решиться. Но он лишь почистил клетку и закурил, снимая любимый гамак мистера Пусиандра. Этот гамак он сделал из своей старой майки, которую носил ещё во время учёбы в Оксфорде.

С сигаретой в губах он спустился в подвал, оставил там всё под старым пледом, бережно положил поилку, которую Пусиандр всё время переворачивал, наверх и снова вздохнул.

Прощание затянулось, но теперь он был готов. Он был.

========== О том, как заменить незаменимое ==========

Дни тянулись для мистера Беллами, как нитки на прядильном станке – их медленное движение, однотипный транс вгоняли его в скуку, но никак не в состояние спокойствия. Оно больше было похоже на стресс, и ничего, ничего не менялось.

Каждый божий день, до десятого апреля, мистер Беллами спрашивал у мистера МакСтивена, как поживает Доминик, даже если мистер МакСтивен не навещал его в академии. Он-то заботился о своих подданных куда больше, чем мистер Беллами, просто последний рассчитывал на самостоятельность уже взрослых людей, да и находил, что им удобнее работать вне его присутствия. Его самого всегда стеснял кто-то более опытный рядом, ведь каждому приходилось находить свою собственную почву преподавания под ногами, а не подчиняться строгому взгляду мог редкий практикант.

Доминик мог.

Одна неделя. Двадцатое апреля приближалось. Совсем скоро Доминик должен был зайти в эту самую дверь, которую мистер Беллами в перерыве между бумажной работой гипнотизировал взглядом. Встать прямо перед его рабочим столом и положить на него папку.

Он будет поправлять свои отросшие светлые волосы, которые делают его лицо совсем взрослым, но ни на каплю не менее прелестным. А в глазах его можно будет разглядеть гадкий характер и ещё что-то, что не поддастся описанию. Мэттью ставил перед собой один и тот же вопрос, но никак не мог на него ответить.

Скучаю ли я?

К тому же, ему снились разные сны. Подсознание как и всегда знало больше, чем он сам, и Мэттью не мог прояснить для себя ничего сверх того, что он до сих пор вздыхал при мысли о малейшем интимном контакте с ним. Доминик всё же был таким расчётливым в своём понимании. Их взаимодействие и правда обрело совсем другую форму. Более, чем желание засунуть куда-то свой член.

Хотя и так было бы неплохо.

А после мистер Беллами возвращался к себе самому. Он вряд ли когда-то был мечтателем. Да, он был романтиком, и двойственность личности часто мешала ему найти баланс. Как между желаниями тела и ума. С этими он до сих пор не разобрался.