Доминик лёг на колени сразу же, отпивая прямо из горлышка. Не было ничего лучше в ту ночь, чем слушать Дэвида Боуи на пыльном полу и пить из горлышка дорогое вино. В какой-то момент начинало казаться, что потолка вдруг не стало, и в тёмном небе над головой виднелись тысячи невозможных планет, звёзд и галактик, пляшущих перед глазами. И рука в мягких, золотистых даже в темноте волосах, и Мэттью тоже лёг на спину, не волнуясь за свою и так мятую рубашку, подложив под голову руку.

Из того момента никак не хотелось никуда продвигаться в пространствовремени. Вино тоже отказывалось заканчиваться, а когда закончилось, вместе с кассетой, трудно было поверить, что эта бесконечная симфония и целая бутылка дорогого вина канули вот так вот просто, внутрь.

Доминик полудремал, улыбаясь. Поднялся на руках, чтобы поцеловать, и не смог оторваться. Мэттью замер с кассетами в руках, тихое шипение этого старого, чудом живого устройства.

– Губы – моя любимая часть тела в вас, мистер Ховард.

– Мэ-э-эттью, – протянул, как мольбу, Доминик. – Целуй меня. Никогда не прекращай меня целовать.

– Чувствуешь себя любимым, когда это происходит, правда?

– Да, – сокровенный шёпот, будто выдающий с одним слогом все тайны на свете, дёрнул марионетку-сердце.

– Этого я и боялся.

Доминику это показалось почему-то смешным, а Мэттью было плевать, почему именно. Он был красивым, когда смеялся.

– Ставь кассету.

– Мы будем целоваться под сборку Лу Рида?

– Где-то я уже слышал подобное, – Доминик сел на колени и окружил теплом своего тела, вязкими губами и лихорадочным дыханием.

Когда болели мимические мышцы, а вместе с ними и губы, они просто дышали друг другу в лица, и действо было таким подростковым, таким тёплым и детским.

– Руки болят? – вдруг спросил Доминик.

– Болят.

– Ложись.

И устроился сверху, дыша куда-то в сонную артерию.

– Как им не кажется скучным использовать одни и те же инструменты?

– Добавилась скрипка.

– Верх разнообразия, – пробормотал Мэттью, вызывая усмешку откуда-то снизу. В темноте он видел многое, но ещё большего не видел, поэтому снял очки и отложил их куда-то в сторону.

– У нас больше нет вина?

– Ага.

– Чёрт возьми, – протянул Доминик, ёрзая. – Мне так хорошо, я не хочу спать.

– Давайте поговорим.

– О чём?

Мэттью улыбнулся, зарываясь носом в пахнущие дымом и улицей и пылью волосы.

– Я просто обожаю электронную музыку.

– Я тоже.

– Как ты думаешь, почему?

– Почему я?

– Допустим.

– Потому что она меня двигает. Щипает за нервные окончания. Она ассоциируется у меня с импульсами, – он шумно сглотнул. – Путешествующие по проводам, импульсы. И голова, путешествующая в будущее. Двигают.

– Гитарные риффы заставляют меня зевать, – признался Мэттью.

Доминик хихикнул.

– Но ведь во всяком случае бывают исключения. Без понятия, от чего это зависит. Я знаю лишь, что меня качает хип-хоп. И что я люблю, чтобы трещало, скрипело, звенело.

– В этом плане я за трип-хоп. Слоутемпо. Что-нибудь, что качает… медленно.

– Если это качает медленно, то…

– Нет, не надо задевать эту тему, – хмыкнул Беллами, шмыгая носом. Пыль делала своё дело. – Хотя, без гитары, у нас бы сейчас не было пары бессмертных хитов. Дело лишь в каждом из нас и в том, на что мы готовы пойти.

– Всего лишь, – хмыкнул Доминик.

– Да, всего лишь. Я люблю его заочно. Он написал Библию, Доминик. Библию, которая состоит из песен.

– Отец Джеймс церкви святого Гора.

– Проповедую содомию и скепсис. Несу в массы мрачное просвещение.

– Учитель – священник, а частная Библия каждого учителя, это его дисциплина, – Доминик процитировал самого Беллами. Он начал водить указательным пальцем по его плечу, руке, боку. – Мне нравится эта цитата. Мне нравитесь вы, мистер Беллами.

Мэттью открыл рот, чтобы сказать ещё какую-нибудь глупость, но полушёпот откуда-то сверху испугал его до чёртиков.

– Мальчики? Вы здесь?

– Да, мам, – Доминик вздохнул.

– Я, конечно, постелила вам, но можете поспать и здесь, – было неясно, шутит она или серьёзно, но Доминик лишь зевнул.

– Идём, идём.

Кое-как почистив зубы и переодевшись, они тесно сплелись на узкой постели Доминика и тут же вырубились, чтобы проснуться от звука будильника. Мэттью недовольно бормотал, спихивая цепляющегося в него Доминика на пол, чтобы наконец выключил будильник. Он, конечно, очень любил эту песню, но не в восемь утра.

Ни один нормальный человек не встаёт в выходной после двух неполных бутылок вина в восемь утра. Доминик встаёт. Доминик ненормальный настолько же, насколько и сам Беллами.

Когда он выполз на свет божий, около полудня, лениво почёсывая затылок, то поёжился. На первом этаже было куда более прохладно, причиной чему вполне могло послужить открытое на кухне окно. Мэттью услужил себя стаканом воды из-под крана, которая оказалась не так уж и плоха – у него в доме стоял фильтр.

Выглянув из окна, он увидел Доминика копающимся на грядке. Фыркнув себе под нос, Мэттью допил воду. Никогда бы не согласился на это добровольное рабство – посадка, уход и сбор. Но Мэри любила огородничать, может, причины этого люди постигали чуть позже. Хотя, глупости. Причём тут был возраст.

Доминик же с удовольствием занимался землёй, выщипывал мелкие сорняки, подкапывал и выравнивал ряды. Облачившись в вещи более практичные, чем новая, пусть и мятая, рубашка, Мэттью вышел на задний двор.

– Доброе утро, мистер Беллами, – Доминик улыбнулся, оставляя лопату торчать из земли. – Хорошо выглядите.

– Вы тоже ничего, – ухмыльнулся он в ответ. Доминик был в уиллингтонах по колено, старых широких джинсах, по-модному заправленных в резиновую обувь, и спортивной куртке мамы. – Икона стиля.

– Сделайте себе кофе и приходите, – Доминик кивнул на качели, в паре метров от задней двери. – Прихватите пепельницу.

Мэттью кое-как управился с кофе-машиной (шум посудомойки откуда-то снизу сначала напрягал его). Он не привык к таким удобствам, к тому же, ему вовсе не трудно было помыть за собой пару тарелок. Ведь он не устраивал званые ужины раз в месяц и не приглашал никого домой. Такой порядок вещей вполне его устраивал.

Трудно было представить, что всего-то предыдущим вечером там, на кухне, что-то происходило. Она была такой же чистой, как и когда они только приехали.

Приготовленный машиной кофе, без заботы, но качественно, пах на редкость вкусно. Мэттью вытащил из пакетика самокрутку и вышел на улицу, накинув на плечи джемпер. Температура была вполне сносной, и даже казалось, что вне дома было теплее, чем внутри. Он неспешно пил свой кофе, курил и оглядывал фигуру Доминика, едва различимую среди растянутых старых вещей.

– Как ощущения?

– От чего? – сразу не понял Мэттью.

Доминик обвёл рукой вокруг себя.

– Нужно прибраться на вашем заднем дворе, мистер Беллами.

– Да, – протянул он себе под нос. – Не такая уж и плохая идея.