Требования, предъявляемые к дамам, сходны с теми, что предъявляют мужчине. Она тоже должна аккуратно платить долги, ей тоже возбраняется использовать свое превосходство над кем-либо. Если она несчастлива в браке, ее достоинство не позволяет ей предавать огласке причины своего недовольства. Особенно предосудительно сообщать подробности личной жизни репортерам.
Как от мужчин, так и от женщин требуется тактичность, то есть чуткость к переживаниям другого человека и способность считаться с ними — не ради собственного блага, но по доброте. Нельзя отрицать, что тактичность, понимаемая таким образом, часто вступает в конфликт с правдивостью, которая может быть и жестокой. Остается, однако, правдивым, не задевая других, тот, кто старается во всем найти хорошую сторону. Тут мы подходим к достоинству, чрезвычайно существенному для автора, а именно к доброжелательности. Глава 23-я рассматриваемой книги, названная «Приобретение положения в обществе» (в которой читатель, знающий, сколько тонкостей содержит борьба за престиж, ожидает найти свод указаний, как занять местечко повыше на общественной лестнице), дает лишь один совет: «Если хочешь приобрести положение в обществе, завоюй расположение окружающих»; а для этого, по мнению Э. Пост, нужно прежде всего по-настоящему доброжелательно относиться к людям.
Вопрос о том, как вести себя в обществе, пишет М. Лернер, не перестает волновать людей. Это видно по числу писем на эту тему в редакции газет и журналов. Читателей интересует прежде всего, как вести себя в деловых отношениях и каким должен быть «стиль потребления»; причем сегодня в Америке нет признанных арбитров хорошего вкуса, каких имело «хорошее общество» Англии или Франции XVII-XVIII веков, а пособия по этикету скорее регистрируют обычные правила поведения, чем дают классовые предписания. Их цель — не столько разграничить разные социальные группы, сколько слить их в одно целое. Америка, полагает Лернер, имела собственную аристократию, хотя на словах отвергала аристократические идеалы[226]. Психоаналитикам отношение Нового Света к Старому напоминает отношение сына к отцу, отношение, в котором любовь сочетается с враждебностью, отрицание образцов — с подражанием. В «хорошем обществе» южных штатов, а также Филадельфии и Нью-Йорка представления о джентльмене, по мнению Лернера, играли большую роль, хотя речь шла о стиле жизни, а не о способе пробиться к власти. В прежней Америке хорошее происхождение окружало человека неким ореолом, которого у новых поселенцев не было. Постепенно складывался новый идеал, нашедший отражение в пособии Э. Пост: проложить себе путь к успеху благодаря своей популярности, быть чарующим, завоевать всеобщее расположение. Сегодня, пишет Я. Стшелецкий, промышленные магнаты очень заботятся о том, чтобы их любили. Они даже содержат целые штабы экспертов, помогающих возбуждать симпатию общества к их личности и к их делам[227].
В заключение предоставим слово А. Токвилю, сопоставившему две концепции чести — феодальную и американскую. Токвиль различает две разновидности моральных норм. К первой из них относятся нормы, обязательные повсюду, ко второй (а это как раз и есть законы чести) — нормы, сфера действия которых уже и которые принимают различный вид в зависимости от корпоративных потребностей и интересов. Между первыми и вторыми возможны конфликты. Например, отказ от дуэли — поступок порядочный (honnête), но в то же время позорный (déshonorant)[228].
В аристократическом обществе поступки не всегда оцениваются по их внутреннему достоинству: иногда имеет значение лишь сословная принадлежность того, кто совершает поступок, и того, кто является его объектом. Простолюдин может позволить себе поступок, предосудительный для господина, а многое из того, что может позволить себе господин, считается недопустимым в простонародье. Феодальная честь в одних случаях предписывала мщение и считала позорным простить обиду, в других повелевала превозмочь себя, отречься от себя самого. Она не призывала ни к человеколюбию, ни к милосердию, но великодушие ставила высоко; щедрость ценила больше, чем благотворительность; допускала обогащение на войне или за игорным столом, но не собственным трудом; «мелким выгодам предпочитала крупные преступления» (с. 500). Алчность возмущала ее меньше, чем скупость; насилие часто одобрялось ею, между тем как коварство и измена были для нее достойны презрения.
Подобные взгляды не были всего лишь причудой людей, которые их разделяли. Класс, возвысившийся над всеми остальными и стремящийся всеми средствами сохранить превосходство, должен особенно ценить добродетели, в которых есть блеск и величие, добродетели, совместимые с гордостью и властолюбием. Он готов нарушить естественный порядок нравственного сознания, чтобы поставить эти добродетели превыше всего, и даже «предпочитает смелые и блестящие пороки мирным и скромным добродетелям» (с. 500). К этому вынуждает его собственная природа.
Феодальная аристократия возникла из войны и для войны; вполне естественно, что храбрость она ставила на первое место. То, что легкий удар по щеке считался нестерпимым оскорблением, за которое обидчика надлежало убить на поединке, — конечно, условность. Но сама по себе обязательность мести за малейшее оскорбление вытекала из природы военной аристократии.
В области политической жизни функциональность определенных норм для Токвиля также была очевидной. В феодальном обществе весь общественный порядок держался на личной связи сеньора с вассалом. Поэтому верность выдвигалась на первый план; без нее наступала анархия. Зато понятие патриотизма было тогда неизвестно (слово «отечество» появляется у французских писателей лишь в XVI веке) (с. 502). Феодальные нормы чести неизменно вытекали из местных обычаев и корпоративных интересов.
В Америке, полагает Токвиль, сложились иные условия, обрекающие феодальные нормы на гибель. Торгово-промышленный характер этой страны выдвигает на первый план мирные добродетели. «Блестящие», но чреватые раздорами добродетели здесь не в цене. Зато для покорения этого огромного континента необходима была страсть С к обогащению; так что она здесь почетна в противоположность феодально-аристократическим нормам. В Соединенных Штатах ценится смелость деловых начинаний (похожих нередко на лотерею), и в банкротстве, которое в другой стране сочли бы бесчестьем, нет ничего позорного. В то же время сурово осуждается супружеская неверность и вообще все то, что вносит разлад в семью: ведь это отвлекает от главного — успешного ведения дел. Мужество, как и в феодальном средневековье, ставится особенно высоко, но уже не военное, а скорее стойкость в борьбе с превратностями судьбы и в борьбе с природой. Принципиально иное понимание чести особенно заметно в отношении американцев к труду: здесь общественное мнение настоятельно предписывает трудиться, тогда как в аристократическом обществе трудиться означало потерять честь.
Чем более данное сословие замкнуто, ограничено все тем же кругом семейств, стремящихся сохранить — путем наследования — свое богатство и власть, тем больше растет в нем число правил, относящихся к чести. Устойчивость и давность существования подобных правил позволяют тщательно их изучать и детализировать; подвижность Америки, напротив, времени на это не оставляет. Обособленность средневековой аристократии поощряла единомыслие в рамках сословия. Мобильность американцев имела своим результатом то, что правила, относящиеся к чести, были менее определенны и менее категоричны. Человек ускользает здесь от контроля общественного мнения, в то время как в аристократическом обществе все на виду. Там, где исчезают сословные перегородки и все становятся равными и сходными между собой, честь из корпоративной превращается в национальную. Если бы все народы имели одинаковые интересы, условные законы чести перестали бы существовать; сохранились бы только одинаковые повсюду понятия о добре и зле. Ведь «именно несходства и неравенства людей создали понятие о чести. Это понятие ослабевает по мере того, как сглаживаются различия, и исчезают вовсе с их уничтожением» (с. 508).
