Основной норме «сохрани себя» сопутствуют у Вольнея еще три. Это: «учись», «владей собой», «живи для ближних, чтобы они жили для тебя». Три последние нормы, перечисляемые на одном дыхании вместе с первой, играют по отношению к ней, по сути, служебную роль. Чтобы знать естественные законы, надо быть просвещенным человеком: ведь понятия, в которых они выражаются, не даны человеку от рождения и не диктуются слепым инстинктом. Самообладание необходимо, так как страсти могут поставить под угрозу наше здоровье и даже жизнь. Принцип взаимности, названный в последнюю очередь, регулирует всю общественную жизнь в духе правильно понимаемых собственных интересов. К нему мы еще вернемся.

Подробный анализ добродетелей, среди которых Вольней выделяет, согласно традиции, добродетели личные, семейные и общественные, позволяет за неизменно абстрактными и лаконичными формулировками автора увидеть портрет образцового гражданина, воспитанного Великой французской революцией.

Это человек просвещенный. Знания освещают ему окружающий мир, знакомят с причинными связями, царящими в природе, и тем самым обеспечивают его существование. Без знаний человек действует как бы на ощупь, подобно слепцу. Эти умозаключения и их характерная образность напоминают, что мы попали в век Просвещения. Вольней явно не разделяет взглядов Руссо о преимуществах «естественного состояния». Только чудачество и мизантропия могли, по его мнению, довести некоторых людей до осуждения знаний лишь на том основании, что ими злоупотребляют. Это все равно, как отрезать язык из-за того, что слово может служить и ко злу. Человек в диком состоянии — «животное злое и хищное, подобное медведям и орангутанам» («Катехизис», с. 110 и 42).

Знания позволяют человеку быть предусмотрительным и прозорливым: такой человек действует, устремляя взор в будущее. «Порядочный человек (honnête homme) почти всегда пренебрегает интересом минуты, чтобы не повредить своим будущим интересам, тогда как подлец поступает наоборот и теряет большие будущие выгоды ради мелкой сиюминутной» («Катехизис», с. 154). Это высказывание, и не только оно одно у Вольнея, свидетельствует о характерных изменениях, которым подверглось во Франции понятие honnête homme. У придворного XVII века Шевалье де Мере, да и вообще в большинстве текстов XVII столетия, это выражение следовало бы перевести как «обходительный» или «хорошо воспитанный человек». Теперь оно означает «порядочный человек» — понятие, в состав которого, как мы вскоре убедимся, явно входит финансовая состоятельность.

Умеренность, рекомендуемую третьей из главных моральных норм Вольнея, порядочный человек соблюдает в еде, питье и эротике. Вольней наглядно изображает фатальные последствия несварения желудка. Что до питья, то он не решается лишить французов вина, однако призывает их к сдержанности. В особенно сильных выражениях описываются последствия злоупотребления эротикой — при одновременном осуждении целибата и монашеского аскетизма. Законы природы велят регулировать эротическую жизнь путем моногамии, причем женщинам предъявляются большие требования по части целомудрия, чем мужчинам. Требуя большей сдержанности от женщин вообще, и в частности недопущения каких-либо внебрачных связей, автор обосновывает это рациональными, как он полагает, доводами. Необходимость большей сдержанности в чувствах вытекает уже из того, что женщине грозят последствия в виде материнства. Если же она решится стать матерью незаконного ребенка, «она становится причиной скандала и предметом всеобщего осуждения, а вся ее остальная жизнь проходит в заботах и горестях. К тому же ей приходится на собственный счет содержать и воспитывать ребенка, лишенного отца. Эти расходы разоряют ее и всячески осложняют ее жизнь — как физически, так и морально. Утратив, таким образом, здоровье и свежесть, без которых женщина не может быть привлекательной, с внебрачным ребенком, требующим все новых расходов, она уже не интересует мужчин, не в состоянии найти опору в жизни, впадает в нужду, в нищету, в разврат и влачит безрадостное существование» («Катехизис», с. 129). Супружеская измена сильнее отягчает совесть жены, чем мужа, так как нередко сопровождается кражей — в пользу чужекровных отпрысков — достояния, принадлежащего только законнорожденным детям. Как видим, голос естественного права звучал для одного из составителей «Декларации прав человека и гражданина» как нельзя более традиционно, и Вольней не видел причины пересматривать мнение, согласно которому материнство вне брака заслуживает осуждения. Не следует забывать, что «Декларация прав» была декларацией исключительно прав мужчины.

Но определенного запаса знаний и способности укрощать пагубные страсти недостаточно для сохранения своего существования и здоровья. Нужно, кроме того, быть мужественным и активным. Мужество позволяет нам защищать свою жизнь и имущество, бороться с угнетателями за свою свободу и независимость, а также стойко переносить удары судьбы. Мужество, несомненно, связано с какими-то природными свойствами, ведь известно, что одни виды животных наделены им в большей степени, чем другие. Но если мы знаем, какие именно свойства необходимы, то можем постараться развивать их у себя. Отсюда видно, что биологизм Вольнея не мешает его вере в возможность перевоспитания человека, столь характерной для XVIII столетия. «Наука о воспитании... в зависимости от того, как ее применять, улучшает или ухудшает людей и расы до такой степени, что может совершенно изменить их природу и склонности» («Катехизис», с. 135). Это убеждение сочетается у Вольнея с верой в устойчивые врожденные качества людей, которые и позволяют формулировать вечные и неизменные законы природы.

Перед лицом законов природы активность есть добродетель. Почитать Верховное Существо — значит руководствоваться его вечными законами, а труд — единственно приемлемая форма молитвы. Труд воспитывает в человеке всевозможные добродетели, подавляет пагубные влечения, дарует здоровье и силы. Лень — один из худших пороков, она делает человека «несдержанным, ненасытным, расточительным, раздражительным, подлым, низким и достойным презрения» («Катехизис», с. 137). Труд человека кормит, а человеку предусмотрительному и соблюдающему умеренность обеспечивает достаток. Бедность не порок, но и подавно не добродетель. Обычно она бывает следствием наших пороков, но также и их причиной: человек, испытывающий нужду в необходимом, как правило, прибегает к недостойным средствам, чтобы выйти из этой нужды. Итак, зажиточность здесь, как и у Франклина, связывается с добродетелью, и Вольней мог бы повторить вслед за Франклином, что пустой мешок прямо не устоит. В то же время он в согласии с Франклином и в отличие от Дефо скорее подчеркивает, что добродетель есть достаточное условие благосостояния, чем обратное утверждение, а именно что благосостояние есть необходимое условие добродетельности. Раз добродетель — достаточное условие зажиточности, бедняк сам виноват в своей бедности, которая объясняется его пороками, — убеждение, как нельзя лучше успокаивающее совесть привилегированных. Зажиточность, оговаривается Вольней, сама по себе не добродетель, но и тем более не порок. Она только средство; добродетельным или порочным бывает лишь способ, которым мы ею пользуемся.

Образцовый гражданин, каким его представляет Вольней, хорошо управляет своим домом. У него царит économie в том смысле, в каком ее понимали античные авторы (см. с. 39-61 настоящей работы). Ему также свойственна économie в узком значении слова, то есть ограничение расходов до необходимого минимума. Сберегание денег обеспечивает человека на будущее, охраняет его от тревог и беспокойства. Та же добродетель, культивируемая в масштабе общества в целом, есть условие национального богатства. «Богатый всем тем, чего он не потребил, человек получает огромные средства для обмена и для торговли; он работает, производит и продает дешевле, чем другие, и ему сопутствует удача во всем, как во внутренних отношениях, так и во внешних» («Катехизис», с. 157). Лишь тот, кто потребляет меньше, чем производит или имеет, может проявлять щедрость; а тот, кто потребляет больше, чем производит, нарушает чужие права.