Он рассказывал про академию, про то, как поведал о своей поезде во Францию мистеру Беллами (без особых подробностей), про кофейню и про Хелен Роув, про беременную Келли, которая бегала, как белка в колесе, и Мэри уже начала усмехаться и переспрашивать некоторые вещи.

Вода начинала стыть, и Доминик второй раз чуть не выронил бедное устройство, когда вдали хлопнули входной дверью.

– Ладно, мам, вода стынет.

– Не забудь позвонить, сына.

– Хорошо. Целую, мам.

– Целую, солнышко.

Он положил телефон на стиралку и окунулся под воду с головой, плотно закрывая глаза. Он слышал шаги по доскам пола, скрип и движение воды по трубам. Пускал пузырьки и очень удивился, когда увидел над собой лицо Беллами, который с подозрением смотрел на него сверху вниз.

– А я уже начал думать, как и куда буду прятать труп.

– Явно не сегодня, – Доминик мило улыбнулся и в следующую же секунду резко обхватил Мэттью за шею, пытаясь опрокинуть в ванну.

– Доминик! – он вовремя упёрся руками в края ванны, так что его свитер только немного намок там, где Доминик цеплялся в него руками.

– Мне так хреново, – он потёр мокрыми руками лицо. Беллами сел на край ванны. – Где вы были?

– Где я мог быть?

Начинается.

– Я пытался вчера сказать, что поеду к маме на неделю.

– Понятно.

Спустя пару минут, проведённых в молчании, мистер Беллами в раздумьях глянул Доминику в глаза.

– Я бы хотел поехать с вами, но не могу.

– Зачем это? – насторожился Доминик, садясь в ванной и располагая руки по оба бортика.

Мистер Беллами пожал плечами.

– Мне нравится ваша мама.

Доминик смеялся до очередного приступа боли в голове.

– Наверное, это неплохо, – ответил он. – А теперь позвольте мне продолжить мои водные процедуры.

Не сказав ни слова, мистер Беллами ушёл, оставив на стиралке, рядом с кружкой чая, бластер с таблетками. Доминик запил две остывшим чаем и постарался побыстрее закончить с мытьём волос.

Он чувствовал себя куда лучше, нацепив старые рваные джинсы и голубую рубашку, прихватил сигареты и, со второй кружкой земляничного чая, который оказался ужасно вкусным, отправился на старые качели позади дома. В голове застоялась картинка пятиминутной давности – Пусиандр отвлекает мистера Беллами от чтения книги, ползая без устали по его груди и плечам и щекотно нюхая шею. Мистер Беллами подносит его к губам и целует в нос, а Пусиандр будто вот-вот фыркнет, прежде чем лизнуть хозяина в подбородок. Он скачет, как маленький, и это так радует мистера Беллами, что он не может даже думать о всё ещё раскрытой книге. Он улыбается.

Доминик сморгнул наваждение, едва понимая, что дым уже давно заставил глаза слезиться. Он отнял от губ сигарету и повесил голову. Её тяжело держать, шея будто трясётся, это что-то нервное. С ним такого обычно никогда не случалось.

Хочется домой. И почему после такого безумного наслаждения ему так горько? Наверное, потому что ничего не меняется. Они трахались, но ничего больше не происходило. Ни отдаления, ни сближения, ни напряжения. Ничего.

Очередная привычка, как чтение по вечерам или посиделки с чаем в лаборантской.

Доминику хотелось бы, чтобы мистер Беллами поехал с ним к маме. Им обоим нужен был отдых, где-то вне этого полигона невиданных страстей. Отвлечься и побыть собой в месте более безопасном, чем временно делимый дом. Но мистер Пусиандр не выдержал бы переезда, смены обстановки – ему нужен был покой.

А мистеру Беллами нужно было свыкнуться с мыслью о том, что он вскоре может остаться даже более один, чем был до этого.

На душе было тяжело. Он упрямо пытался докурить, хотя сигарета уже до фильтра истлела, и кинул её прямо под ноги.

Снова нужно планировать и что-то перед собой видеть, чтобы не сойти с ума. Без цели Доминик был совсем потерян. Он вспомнил, что не увидится со своими учениками ещё целую неделю, и это немного подняло настроение.

Ему нужно было то ли отоспаться, то ли пересмотреть все свои решения. Мистер Беллами вдруг стал казаться совсем чужим человеком. Доминик скинул его пальто, повесил на вешалку и пошёл прямо в спальню.

Сиеста, я иду.

– Доминик.

Он по привычке остановился в дверях и распрямил плечи.

– Сначала поешьте.

И спустя полчаса, когда Доминик замотался в смятое одело, сквозь дрёму и шум воды он услышал шаги, а после кто-то лёг рядом. Он уткнулся лбом в грудь мистера Беллами, окружённый ароматом его дезодоранта и парфюма, и тот прижал его к себе, слабо перебирая волосы на его макушке.

Он снова не мог понять, был ли это сон, но мистер Беллами ещё что-то ему шёпотом рассказывал, пока он висел между явью и забытьём. Мистер Беллами обещал, что всё будет хорошо.

Значит, и правда будет.

Суббота после сна получила своё короткое завершение. Доминик оказался не в состоянии что-либо писать, и одним своим видом наверняка отваживал мистера Беллами от любимых им проповедей. Он находил какое-то особое наслаждение в том, чтобы кого-то наставить на путь истинный. Но Доминик не стал разрывать его небольшой тихий рай, хотя и мог.

После абсолютно бестолковой субботы, воскресенье Доминик посвятил исключительно сборам и подсчёту финансов. Мистер Беллами молчал как самый ярый разведчик, хотя Доминик и сам не видел поводов дискутировать. Только к вечеру он умудрился расщедриться на пару советов, а большего им обоим и не надо было. В доме витал дух поразительной святости, мистер Беллами гонял альбом на повторе и даже не заморачивался о том, чтобы производить вид важного и занятого человека. Он расслаблялся как мог. Наверное, декан сказал ему отдыхать и не мотаться в университет.

Доминик хмыкал, припоминая, как ругалась на чём свет стоит Майоминг, потому что именно ей нужны были эти выходные дни, как никогда, и именно её сделали крайней. Сами-то методисты вообще могли по статусу своему отдыхать, снисходя к простому преподавательскому дежурству только по праздникам и специальным поводам. Мистер Беллами, как обычно, составлял исключение из этого правила.

– Чем собираетесь заниматься? – спросил Доминик, укладываясь с телефоном в руке поперёк дивана, так, чтобы подсунуть ноги под колени Беллами.

– Отдыхать от вас, – ответил он, поправляя очки на носу, и даже не открыл глаз.

Исчерпывающий ответ.

Доминику совсем не хотелось препираться. Только после того, как он понял, что целую неделю ему совсем ничего не нужно будет делать, он расслабился и почувствовал, что тоже очень сильно устал. Безумный март. Безумный год.

Раньше в такие вечера он утруждал себя углублением своих знаний во французском, потому что безделье никогда не было его стезёй, но после того, как он достаточно близко подобрался к совершенству и в фонетике, и в грамматике, этот вариант, приносивший ранее такое наслаждение, почти полностью отпадал.