Вечером третьего дня Потрошилов оступился на очередном пригорке. Ноги его подломились. Полет вышел недолгим, но сокрушительным. Чавкнула Черная Земля, принимая копчик Альберта Степановича. Лязгнула захлопнувшаяся челюсть. Руки провалились по локоть. Это был конец. Алик понял, что тундра поймала его в свои холодные недружелюбные объятия.

Он сидел и отрешенно смотрел перед собой. В голове шумело. От неприятного запаха свербело в носу. Алик нехотя вытащил руку из грязи. По черным пальцам стекала вязкая маслянистая жидкость. «Нефть», — вяло подумал он. Открытие месторождения ничего не значило. Нефть никак не могла считаться средством от голода. Алик вспомнил о маме и из последних сил поднялся. Качаясь, он сделал несколько шагов вперед. Из дырки, оставленной копчиком Потрошилова, вверх ударил черный фонтанчик.

Следующее падение прошло не так гладко. Алик рухнул головой вперед и поцарапал лоб. Когда он открыл глаза, перед ним оказался булыжник. Несколько необычного вида. Абсолютно желтого цвета. Рядом валялись россыпью камешки помельче. Раньше золотые самородки Потрошилову как-то не попадались. Поэтому он узнал их не сразу. Где-то через час пристального изучения. «Золото», — понял Алик, покусав булыжник. Тот был мягким, но жевать его было невозможно. Обычно металл в желудке не переваривается. Значит, его не едят. От голода логическая цепочка получилась короткой. Альберт Степанович встал на четвереньки и пополз мимо, по дороге сунув в карман немного желтых камешков.

Он был потомственным интеллигентом в седьмом поколении. То есть не мог сгинуть без следа ни при каких обстоятельствах. Только изрядно наследив! Голод и страх отступали в ужасе перед его способностью к выживанию. Траектория трудного пути Алика к маме выровнялась. Линия пятипалых и круглых вмятин на Черной Земле устремилась в сторону стойбища Белого Оленя.

Над тундрой навис Праздник. Его корни уходили глубоко под слой вечной мерзлоты. Настолько глубоко, что даже древнее якутское название стерлось из памяти гордого северного народа. Но традиции оставались незыблемы. В честь приезда дорогих гостей положено пить, плясать и веселиться. И другого выхода у племени Белого Оленя не было. Гости прибыли. Племя дружно село за стол.

Собственно, пили здесь постоянно. А как не пить, когда финансовый кризис целенаправленно стремится к абсолютному нулю? Закусывали олениной. Остальные продукты Потрошиловым были не по карману. Хорошо хоть, племенной самогонный аппарат, изобретенный папой, работал на ягеле. Иначе можно было бы топиться всей семьей. Только негде.

Нищета разрушала тела и души. Лишь врожденная интеллигентность держалась, как маяк культуры посреди полярной ночи. Огромное племя Потрошиловых отличалось начитанностью и эрудицией. Спасибо папе. Оборотной стороной высокого уровня интеллекта и была бедность. Спасибо ему же. Очевидно, колхоз-миллионер с тридцатью главными агрономами все же — утопия.

Итак, Потрошиловы пили. От большого ума и от нищеты. От меланхолии и от безысходности. Как говорится, во многих знаниях — многие печали. Или, перефразируя религиозный постулат, больше знаешь — больше пьешь. Спасибо папе. В отличие от соседних племен, алкоголя в Белых Оленей влезало изрядно. И опять ему спасибо.

В этот Праздник наступил апогей. Апогеистей не придумаешь. Гостей было много. Естественно, и выпили интеллигентные якуты пропорционально. Поздним вечером стойбище Белого Оленя перестало существовать как социум. Коллективный разум уснул. Единичные элементы еще шатались между домов поселка без цели и смысла, мутно рассуждая о физиологии и дословно цитируя Хайяма. Омара Хайяма. Но основная масса выпала в мутный осадок по месту отключки.

Два потомственных оленевода — Прометей и Герострат Потрошиловы — держались до последнего. Гены требовали еще по сто капель огненной воды. Папа больше не наливал. В роковом несовпадении желаний и возможностей крылась трагедия. Средство от ее лечения находилось в старых рассохшихся нартах на окраине стойбища. Предания гласили, что папу Потрошилова нашли именно под ними. Обычно святыню вне праздников никто не беспокоил. Поэтому заначка должна была сохраниться в неприкосновенности. Неугомонные братья добрались до окраины, размашисто качаясь,

Ничто не предвещало беды. Наступала полночь — час смерти прошлого дня. Луна навевала пугающие мистические страхи и желание выпить. Вдали жалобно плакали полярные волки. Духи предков покинули могилы и что-то невнятно шептали во мраке, предрекая грядущее. По всем приметам надвигался глобальный кирдык отжившей эпохе.

Электронные часы с оторванным ремешком пронзительно пискнули в кармане Прометея Степановича. Грянул новый день — понедельник, тринадцатое сентября. Пришла новая эра.

Ее встречали делегаты местной интеллигенции. В лице двух якутов, пьяных в хлам. Твердо стоять на своей земле они не могли. Поэтому мелко мигрировали в рамках узкой дорожки, держась за руки, чтобы де упасть.

Их обнаженные тонкие души синхронно метались в тесноте стойбища. Они чувствовали сбой реальности. Привычный мир рушился в пропасть уходящей недели. И причина была рядом. Потрошиловы ощущали это генетически закоренелыми инстинктами предков.

— Во, бля! — традиционно сказал Герострат, увидев нарты. — Посвети.

Спичек ему в руки не давали с детства. На всякий случай.

— Да, бля! — продолжил ритуальную фразу Прометей, чиркая одной из своих лучших зажигалок.

Слова, за давностью лет, утратили смысл. Но их было принято произносить в знак уважения к прошлому, приближаясь к священному месту.

Нарты давно рассохлись. На них никто не ездил. Они стояли на месте долгие годы. Может, культовое средство передвижения и пустили бы на дрова, но это был памятник. Здесь в незапамятные времена нашли папу.

В неверном свете настоящего «Зиппо», сделанного в Хандыге, тускло блеснула алюминиевая мемориальная доска, прибитая к правому полозу. На ней был нарисован Степан Степанович Потрошилов. Правда, не весь. Только самая выдающаяся деталь папиного организма. В натуральную величину. Надпись под рисунком могла служить образцом лаконизма и точности.

Братья, подавив благоговение, устремились к спрятанной бутылке. Ночь сгустилась, предвещая приближение чего-то неведомого. Глухо ухнула полярная сова. Холодок прошелся по спинам, отгоняя хмель. Между Потрошиловыми и заначкой внезапно возникла преграда.

Они споткнулись одновременно, И застыли, объятые недоумением. Под фамильно-кривоватыми ногами обнаружилась куча непонятного происхождения. От нее нестерпимо воняло бензином.

— Артефакт? — дрожащим шепотом поинтересовался Прометей.

— Конгломерат! — ответил Герострат, ткнув плотную кучу носкому унта.

Неожиданное препятствие на пути к заветной дозе повергло их в тягостные размышления о перекрестках бытия. Катастрофически хотелось выпить. Однако игнорировать предостережения неумолимого рока было опрометчиво.

— Предлагаю исследовать феномен детально, — решительно икая, шепнул Герострат.

— Совершенно с вами согласен, — изрек Прометей, нагибаясь ниже.

Анализ не характерного для местных реалий явления мог затянуться до утра. Но тут произошло невероятное.

— Товарищи-и-и! — членораздельно произнесла грязная куча и пошевелилась.

Тундра завибрировала в припадке изумления. Воплощение легенды потрясло Потрошиловых буквальностью воспроизведения.

— Па-па!? — испуганно воскликнул Герострат.

— Феноменально! — восхитился Прометей.

Из кучи высунулся нос в очках, испачканный чем-то черным. Смутная догадка зашевелилась под толстым слоем алкогольного тумана в мозгах якутов.

— А не об этом ли?.. — осторожно, боясь спугнуть озарение, заикнулся Герострат.

— Абсолютно с вами согласен! — с полуслова понял его Прометей.

Братья обогнули нарты и извлекли заначку. Эпохальную находку следовало отметить немедленно. После двух праздничных глотков рекордного размера они нашли в куче ноги. За них и ухватились. Транспортировка ценного груза проходила под дебаты о размерах поощрения от папы. Такие мелочи, как цепляющийся за кочки подбородок и мычание за спиной, высокоинтеллектуальные якуты просто не заметили.