— Ау-у!!! Товарищи-и!!!

В снежной мгле крик увяз, не оставив даже эха. Друзья пропали. Он представил, как за него волнуется коллектив в составе Моченого и Гниды. От переживаний в глубине несколько опавшего за время скитаний живота вдруг забурлила медвежья болезнь. Потрошилова скрутило винтом. Стойкий интеллигент едва успел сдернуть штаны. Когда приступ прошел, он задумчиво слез с утоптанного сугроба. Не оглядываясь, Степан Степанович грустно ушел в полярное утро.

Надежно замурованные в толще снега, как мамонты в мерзлоте, позади остались Моченый и Гнида. Вот к чему приводит незнание истории! А ведь весь исторический опыт гласит, что разбуженная интеллигенция способна… черт знает на что! Так и не познавшие Герцена и Чернышевского, два матерых зэка оказались затоптаны и обгажены собственной интеллигентной «коровой»…

Полночь — время колдовское. На стыке прошлого и будущего происходят самые загадочные события Вселенной. Рождаются и исчезают мифы. Сбываются роковые пророчества. Таинственно кончается водка. Новый день похотливо готовился покрыть тундру, разомлевшую от первого весеннего тепла. Вместе с ним с востока к племени Белого Оленя подползал похудевший кабздец. Его звали Степан Степанович Потрошилов.

Он шел навстречу судьбе целую вечность, полную холода и хронического похмелья. Вместе с ним, помогая забыть о бренных потребностях организма, по тундре плелись мысли о древнегреческой культуре как гарантии позитивного преображения мира.

Размышляя о мифологии, Потрошилов упал, споткнувшись о развалившиеся нарты у крайнего чума. В этот момент стрелки единственных в поселке часов сошлись на двенадцати. Новый день настал. Со вершенно случайно в календаре он оказался пятницей, первым апреля.

Потрошилов уютно свернулся в клубок и закрыл глаза, впадая в последние грезы. Перед его прощальным мысленным взором проплыла бывшая жена с томиком Конан Дойля в руках, сынишка, похожий на папу, как две стопки коньяка, бюст супруги третьего секретаря обкома. И, конечно, реки портвейна, ручьи вермута и гейзеры пива посреди бескрайнего моря водки.

Якуты пили. Всем маленьким, но шибко гордым племенем Белого Оленя. Необъятный запас — целый ящик водки — за неделю опустошили наполовину. А как не пить, когда кругом весна? Тем более что на носу было столетие племенного тотема. Хотя великие якутские ученые во мнениях разошлись. Возможно, Белому Оленю исполнялось и сто один. Смотря сколько полных лет считать круглой датой. Такой полет научной мысли оленеводам был не под силу. Поэтому отмечать решили два года подряд. Без перерыва. Чтобы никого не обидеть.

Обитатели стойбища стояли на мохнатых якутских бровях. Сам тойон племени, в смысле вождь, после ста пятидесяти граммов огненной воды блаженно пускал пузыри, лежа на полу яранги. Остальные члены общины задорно ползали по поселку в невменяемом состоянии. Пить племя любило, но не умело — в силу генетического каприза. Как, впрочем, и остальное население автономной республики.

К полуночи настал отпад. Только терпеливая женская половина племени, кучно собравшись в одном месте, тупо шила унты. Других развлечений им не полагалось. На остальных «Белых Оленей» напал падеж. Вдоволь постреляв по звездам и чужим собакам, оленеводы сурово, по-мужски, валялись повсюду в блаженной отключке.

Последними бродящими в ночи были два товарища с простыми якутскими именами Петр Николаев и Николай Петров. Вообще-то могущественные семьи Петровых и Николаевых не дружили. Но в честь праздника выпить вместе могли. Если было что. К счастью, заветная бутылка имелась. Правда, не близко — в заначке, под нартами, за последней ярангой поселка. Однако для настоящих мужчин препятствий не существует. Петр с Николаем обнялись, соединяясь в четвероногое шатающееся существо, и устремились к источнику дружбы.

Качающийся гибрид Николаева и Петрова достиг цели под магическим неверным светом луны. Тускло мерцающий снег таинственно хрустел под ногами, навевая томительные предчувствия. Перед нартами с заначкой непреодолимой преградой пролег сугроб. Мужчины племени болтливостью не отличались.

— Во, бля! — кратко и емко охарактеризовал сложившееся положениеНиколай.

— Да, бля! — согласился с проведенным анализом Петр.

Они немного еще покачались и, не сговариваясь, рванули напрямик. Мистика их не остановила, уж очень хотелось водки. Крепкие кривые ноги оленеводов ступили на сугроб. И тут произошло немыслимое — родной якутский снег внезапно вздыбился и отчетливо произнес посреди полной тишины:

— Товарищи-и!

Ужас опустился на тундру. Иностранное слово потрясло приятелей до глубины души. С трудом со хранив равновесие и присутствие духа, они отступили.

— Да, бля…— хрипло шепнуяПетр.

— Во, бля! — подтвердил Николай.

Между ними и водкой пролегло непознанное. Бесхитростные дети Белого Оленя такую фигню не уважали. Надежно защищенные от стресса принятой до сверхъестественных событий дозой, они задумались. Выпить захотелось еще больше. Петр тоскливо закряхтел и от смутных переживаний помочился на феномен. Николай эксперимент поддержал. Он качнулся вперед и осторожно пнул край говорящего сугроба. Отрезанный едкой желтой струей кусок ледяной корки отвалился. Получилась дыра. Бесстрашные якуты вздрогнули. Вопреки законам природы из нее торчал зеленый нос. На нем криво висели треснутые очки. Николай тихонько взвыл:

—У-у-у-

— Ага, бля! — насторожился Петр.

Присутствие постороннего рядом с заначкой пугало его куда больше, чем стая голодных песцов и кровожадные духи Черной земли вместе взятые. Он отважно отцепился от друга и как следствие тяжело рухнул на четвереньки. Из дыры с зеленым носом вырвалось легкое облачко пара. Тонкие ноздри прирожденного охотника дрогнули, втягивая морозный воздух. Принюхивался Петр долго, пытаясь пробиться сквозь запах мочи. Результат оказался утешительным. Спиртным от чужака не пахло. Опасливо поковыряв ногтем иней на его очках, исследователь подвел итог:

— Трезвый. Спит.

Тем временем Николай обогнул нарты по большой дуге. Пол-литра нашлась в целости и неотпитости. Невольная неприязнь к незнакомцу начала отступать. Проявив подлинное христианское сострадание, два пьяных якута откопали спящего Потрошилова.

Тащить его за ноги было трудно. Подбородок цеплялся за наст, а очки все время норовили сползти. Но они справились, доставив тело спящего интеллигента в ярангу к женщинам племени. Степан Степанович вел себя прилично — тихо сопел и незнакомыми словами не ругался. В знак благодарности его поместили у буржуйки, оттаивать.

Появление незнакомца произвело фурор. Женщины захлопотали. Потрошилова раздели. Ватные штаны прислонили к стене, унты из одеяла сослали на улицу. Сгоряча стащили и трусы. В воздухе пронесся тихий потрясенный вздох. Даже в свежезамороженном состоянии первичный половой признак Степана Степановича превосходил все мыслимые подобия размерами и удивлял зеленым цветом.

— Во, бля! — присоединился к всеобщему изумлению Николай и пожалел о содеянном.

— Да, бля! — согласился Петр.

После этого окоченевшего чужака решено было спасти. Реанимация протекала суетливо и бесполезно. Растирание медвежьим жиром и вливание горячего оленьего молока эффекта не дали. Потрошилов остался недвижим. Молоко он уверенно срыгивал. Оттаяли только очки. Разум и жизнь возвратиться не пожелали. Среди недошитых унтов воцарилось отчаяние. Пациента подвинули ближе к печке и позвали шамана.

Старый якут пришел в легком подпитии. В отличие от остального племени он сохранял способность к мыслительному процессу. Разумеется, женщины в счет не шли. Шаман постоял, глядя на потрескивающего Потрошилова совершенно пустыми глазами. Потом немного потряс бубном, будто спрашивая у него совета. Голый и зеленый Степан Степанович ему не понравился. Но профессионализм взял верх. Мудрый старик открыл беззубый рот и прошамкал: