— Значит, похищение удалось?
Сократ кивнул. Один раз. И то с большим сомнением. Диоген — более уверенно и трижды.
— Какое похищение? — наивно распахнула глаза Валентина Петровна.
— Они вас похитили, — пояснил Рыжов.
— Да ну! А зачем?
— Понимаете, ваш сын должен стать якутским олигархом. Так сказать, наследовать трон своего отца. А он не хочет ехать в Якутию.
— И правильно! — мстительно сказала Валенгина Петровна. — Альберт — милиционер. И никуда не поедет!
— Вот для этого вы и нужны. За вами — поедет! — вежливо объяснил Игорь Николаевич.
Сократ и Диоген следили за словесной дуэлью с большим интересом.
— Это как? — опешила Валентина Петровна. — 3начит, меня увезут в Якутию?
— Необязательно. Можете пожить на даче. Или у соседей. Подумайте сами, в Якутии его ждет блестящее будущее. А что его ждет здесь? Нищета и пьянство? Разврат?!
Последняя позиция спровоцировала приступ слепой материнской любви. Сразу на память пришла белокурая гостья Алика. А сколько еще девушек мечтало сделать ее сына объектом низменных страстей! Даже Якутия могла бы стать выходом…
Валентина Петровна мучительно задумалась. Ей предстоял нелегкий выбор. Либо стать матерью олигарха, развращенной роскошью и властью. Либо терпеть пьяные похождения сына и стремительный хоровод полуголых красоток в собственной квартире.
От страдальческого вздоха содрогнулись стенки яранги. Стекловата осыпалась с них мелким блестящим дождичком, смывающим беззаботное прошлое. Мама Альберта Степановича умела принимать решения. Особенно касающиеся сына. И она не колебалась при их воплощении; Богатство портит человека постепенно и отнюдь не всегда — надолго. С этим можно бороться. Водка и женщины — почти сразу и насовсем. С этим бороться нельзя.
— Наливай, — отважно скомандовала Валентина Петровна.
* * *
Альберт Степанович не спал до утра. Клим тоже. Они волновались по-русски. Под водку и банку соленых огурцов. На рассвете Алик созрел. И без того могучий, взращенный на дедуктивных построениях интеллект посетило вдохновение.
— Это якуты! — он ткнул пальцем в окно.
Клим проследил за траекторией указующего перста. Стойбище таинственно и зловеще спало.
— Точно, они, — поддержал он друга.
— Надо освобождать маму! — смело предложил Потрошилов, ощущая себя терминатором.
— Как? — спросил Клим.
Никого похожего на маму посреди юрт и чумов местного дизайна во дворе не было.
— Это элементарно. Моя мама может быть только в главном чуме.
— Резонно, — кивнул Клим, — пошли.
Алик привычно потянул из туалета швабру. Распутин прихватил баллончик с дихлофосом. Поверх плохо отмытых следов гуталина они привычно натянули еще одни разрезанные колготки мамы. Устав от спасательных операций, Доктора Ватсона взяли с собой. Чтобы разорвать порочный круг похищений.
Альберт Степанович предлагал добежать до яранги, пока все спят. И вытащить маму, пока никто не проснулся. Клим сильно возражал. В предложенном плане не было ничего экстремального или необычного. Один банальный рационализм. Слишком просто для Клима Распутина. Скучно и неинтересно. Следовало срочно изобрести что-нибудь похитроумнее. С засадами, погонями и драками. Однако вслух Клим сказал убедительно:
— Этого-то они от нас и ждут!
Алик поразмыслил и согласился:
— Точно. Идти нельзя. Они могут… — он осекся и вспотел, вдруг осознав, что безжалостная якутская мафия может сделать с мамой.
Клим вспомнил Валентина Петровну и якутов. Якутов почему-то стало жалко. Он вздрогнул за компанию с Аликом.
— Надо идти лесом, — предложил он.
Альберт Степанович живо представил себе мох и муравейники. Конечно, в родном лесопарке заблудиться было трудно. Но мама…
— Лучше замаскируемся под якутов, — предложил он, — и пройдем как шпионы.
Алик менял облик чаще, чем змея кожу. Так и положено агенту, работающему под прикрытием. Клима идея вдохновила. За это они выпили по стопке. И еще по одной за успех операции.
В утренней дьмке из заурядного подъезда дома номер тринадцать вышли два якута. Один толстый, другой высокий. Несмотря на лето, оба были в зимних шапках с опущенными ушами. Мягко ступая шерстяными носками, обмотанными бисером, они направились к яранге вождей Питерского филиала племени Белого Оленя. Аборигены мирно плавали в галлюцинациях с северной тематикой. Урожай поганок в этом году оказался рекордным. Коварные грибочки в стойбище не переводились.
На окне пенсионера Кузькина шевельнулась занавеска. Валентна Петровна не могла оставить сына без присмотра. Она организовала пост наблюдения в соседской квартире. Как и все тихие законопослушные граждане, Кузькины обожали события. Поэтому сразу согласились. Наличие в квартире якутов и шамана их не смущало. Сократ и Диоген с неподдельным любопытством и искренним уважением следили за походом диверсантов. В их крепких руках шуршала вяленая вобла Кузькина. Соленая и вонючая. Зато подаренная от чистого сердца.
Алик путался в маминой шубе. Клим сильно потел в трех шерстяных безрукавках. Среди юрт, чумов и яранг из полиэтилена они смотрелись как неотъемлемая часть пейзажа.
На полпути Климу стало скучно. Таким образом можно было дойти до цели безо всяких препятствий. А ему хотелось приключений.
— Тихо! — горячо прошептал он. — Кажется, нас засекли! Бежим!
Алик грустно вздохнул. Последнюю неделю он занимался совершенно непривычными физическими упражнениями. Тело болело во всех местах подряд. Особенно в тех, которыми надо было бегать. Если бы не любовь к маме, он бы не смог даже ползти. Проклиная энтузиазм друга, Альберт Степанович подобрал полы шубы и старательно изобразил галоп.
По стойбищу разнесся мягкий топот. В кармане Потрошилова заверещал проснувшийся хомяк. По пути Клим пнул подвернувшиеся под ноги санки. Те врезались в стенку полиэтиленовой яранги. Грянул чей-то возмущенный вопль. Громко залаяла ездовой ротвейлер Дуся. Но Алик уже рванул на себя дверцу холодильника. Они ввалились внутрь. Потрошилов выставил перед собой швабру и отчаянно крикнул:
— Мама?!
Клим выхватил дихлофос, угрожающе заревев. Спасательная операция тихо крякнула и провалилась. В яранге было пусто. Ни мамы, ни якутов, ни вообще чего бы то ни было. Кроме кастрюли с остатками грибного супа на дне. На крышке лежал листок бумаги. На нем ровным каллиграфическим почерком учителя биологии с тридцатилетним стажем было написано:
«Алик, меня увезли в Якутию. Адрес: семьдесят градусов северной широты, сто сорок — восточной долготы. Стойбище Белого Оленя. Спросить Потрошилова С. С. Приезжай, мама».
В неверном утреннем свете буквы вдруг расплылись и помутнели. На глаза Альберта Степановича навернулись слезы. Маму увезли в холод и дичь. Он представил несчастную Валентину Петровну, сжавшуюся у костра в окружении вопящих и танцующих якутов. Ему стало плохо в духоте яранги. Клим бережно приобнял друга за плечи. Они выбрались из опустевшего логова «якутсы» и побрели домой.
Не очень проснувшиеся Белые Олени из дома номер тринадцать повылезали из своих жилищ и смотрели на них с недоумением. Шум в стойбище стих. Еще никто не выходил из главной яранги в грустном виде. Но вопросов новым якутам задавать не стали. Не то из чувства такта, не то вследствие полного утреннего равнодушия.
Алик и Клим поднялись на свой второй этаж. Внезапно Распутин остановился. Перед дверью стояла тележка с сумкой. Это скорбное средство перемещения дачного бремени Альберт Степанович узнал бы из тысячи других. На ручке болтались ключи от дачи и мамина косынка. На подгибающихся ногах он подошел к тележке. В крепко притороченной сумке зловеще лежали восемь зеленых кабачков. Последний привет от Валентины Петровны и уходящего лета.
— Это намек, — ошарашенно сказал Клим, потрясенный коварством «якутсы», — сначала вернули тележку, потом…
Какую неотъемлемую часть мамы пришлет подлая северная мафия в следующий раз, Альберт не услышал. Стресс стукнул его по затылку мягкой увесистой колотушкой. Потрошилов рухнул лицом вперед, круша кабачки волевым подбородком. В квартире напротив синхронно отпала от глазка Валентина Петровна. Растроганное материнское сердце дало сбой. Над ней склонились Рыжов и пенсионер Кузькин. Сократ и Диоген остались сидеть на кухне. Минутной слабости будущего вождя Белых Оленей они не увидели.
