Гнида вернулся через полчаса. Две копейки старого образца в автомат не пролезали. Несколько минут пришлось потратить, чтобы подсмотреть, как пользуется таксофоном какой-то урод с зелеными волосами и серьгой в носу. Еще две минуты на то, чтобы вытащить у него из кармана карту, сунуть ее в автомат и набрать номер. Остальное время он слушал…

— Ну, чего там? — Моченый продолжал стоять на том же месте и смотреть на машины.

— Паук встает на крыло. Забил стрелку в Пулково-2 через полтора круга.

— Все?

— Нет.

— Что еще?

Гнида немного помолчал, подбирая слова, потом тихо сказал;

— Он сказал, зря ты сюда приехал.

Стоянка так называемого такси мало чем отличалась от всего увиденного по степени беспредела. Машины поражали разнообразием моделей, цветов и технических состояний. Подозрительного вида здоровые мужики толкались в толпе и, заговорщицки наклоняясь, монотонно бубнили в ухо приезжим: «Куда ехать? Город, загород? Ехать надо?»

Моченый и Гнида остановились.

— Водка, курочка горячая. Квартира, девочки. — Влажный шепот поддатой старушки окутал их затылки.

— Брысь, — тихо произнес Моченый, и старуха испарилась.

— Не ругай бабку, пахан. Она на работе, — снова послышался голос за спиной.

Гнида с Моченым оглянулись. Здоровенный мужик в потертой кожаной куртке глядел на них прозрачными голубыми глазами и улыбался.

— Куда ехать-то?

— Пулково-2, — быстро ответил Гнида.

— Деньги-то есть?

— Хватит? — Моченый достал из кармана смятую в комок заначку за тридцать лет.

— Хватит и половины, — спокойно ответил мужик. — Я не беспределыцик. Ветеранов уважаю. Вон моя машина.

Они ехали по улицам города, где Моченый прожил почти всю свою недолгую свободную жизнь. Он смотрел вокруг и думал. Думал о том, что жизнь его давно закончилась. Закончилась в тот день и час, в ту самую минуту, когда их затоптала безумная «корова» по фамилии Потрошилов. И сейчас он живет не свою судьбу, а чью-то чужую. Судьбу одноглазого и одноногого старика в чужом городе, среди чужих существ. Он сидел и думал, что кто-то должен за это ответить. По понятиям — должен!

Гнида спал на заднем сиденье. Он храпел, вздрагивал, растопыривал в стороны пальцы и сжимал в кулак, как во сне это делают кошки. Он всегда так спал. Со стороны казалось, что он уже проснулся и потягивается. Нападать на него спящего было страшновато. Хотя находились люди… Но это в прошлом.

— Подъезжаем, — негромко произнес водитель и снова замолчал.

Пулковские высоты надвигались огромными великанами, вокруг которых, как комары-мутанты, кружили самолеты. Издали было похоже на милые сердцу якутские сопки, поросшие ягелем.

Моченый не любил самолеты. Почему они летают на самом деле, он не знал и знать не хотел. Ему было наплевать. Но по закону вор должен доверять только себе, а никак не порхающему железу, которое, в отличие от поездов, не ездит по рельсам с этапа на этап. Он резко встряхнул головой, отгоняя грустные мысли, отчего повязка на глазу съехала, открывая жуткую пустую глазницу.

— Приехали, — произнес таксист второе за всю дорогу слово.

— Держи. — Моченый высыпал все деньги на крышку бардачка и стал выбираться из машины.

— Сдачу возьмите! — закричал ему вслед таксист. — Я не беспределыцик. Мне чужого не надо.

Моченый остановился. Его спина напряглась. Гнида закрыл глаза.

— А мне надо! Лох ты, а не беспределыцик, — зашипел Моченый, поворачиваясь к водителю. — Следи, какие слова токуешь [5]. Хапай гроши. Я крахам кидаю без базара. [6]

Он склонился к окошку водителя, и пустая глазница выглянула из-под сбившейся повязки, как ствол пистолета. Здоровый мужик весь съежился, послушно сгреб в карман деньги и торопливо рванул назад, в свою жизнь. Где можно безнаказанно произносить любые слова. Даже если они тебе не по рангу.

Моченый и Гнида по старой лагерной привычке стояли спиной к спине. Ленивой, но опасной змеей в их души заползала паника. Тысячи людей вокруг суетливо перемещались, точно зная, куда им нужно идти. Ветераны лагерной жизни не могли этим похвастать. Спрашивать, не видел ли кто Паука, тоже было как-то стремно. Нет существа более одинокого и беззащитного, чем старый зэк в аэропорту Пулково-2 после тридцати лет отсидки.

Мимо проносились огромные тележки, груженые доверху диковинными чемоданами. Пронзительно сигналя, мчались блестящие машины, унося своих владельцев к сервированным столам и безотказным женщинам. Люди улетали в красивую жизнь и прилетали, насладившись ею досыта. И никому не было дела до двух стариков в перепачканных телогрейках, с рюкзаками в руках. Почти никому…

— Двое сбоку! К нам — легавый, — шепнул Гнида и завертел глазами по сторонам в поисках путей отступления. Он сделал шаг назад и уперся в широкую, как стена, спину Моченого.

— Не кипешйсь, кореш. Ксивы чистые. За свое по нарам отъерзали. — Пахан поудобнее перехватил костыль и медленно повернулся лицом к надвигающемуся представителю закона.

Милиционер шел не спеша. Он грыз на ходу семечки, далеко выплевывая вперед шелуху. Плевки должны были символизировать пренебрежение ко всему вокруг. Получалось умело. Он всю жизнь тренировался. Старшина остановился в нескольких шагах и принялся молча рассматривать стариков в телогрейках. Шелуха от семечек полетела зэкам под ноги.

Тем временем небо заволокло тучами. Огромные черные облака недовольно заворочались, расталкивая друг друга. Они меняли форму и цвет, рассыпались на сотни недовольных мелких тучек и снова собирались в огромную серо-черную кучу. Места все равно не хватало, и вскоре началась драка. Облака сталкивались и разлетались в стороны. Снова сталкивались и разлетались. Потом вдруг слились, превратившись в сплошной черный потолок. Вокруг резко потемнело, и все стихло. Сомнений не было — сейчас начнется…

Милиционер продолжал стоять, держа «паузу Станиславского». Кучка шелухи под ногами росла. Зэки тоже молчали. Они не были знакомы с театральными прихватами, но твердо знали, что затевать базар с ментом — западло.

— Мусор, — ткнул ногой в шелуху Моченый.

— Точно,-отозвался Гнида.

— Старшина Моськин, — наконец доел семечки милиционер.

— Мы въехали, — произнес Гнида и философски добавил: — Бывает.

— Куда путь держим, разбойники? Документики-то имеются? — Служивый отряхнул ладони.

Гнида протянул ему свою справку об освобождении. Милиционер долго и внимательно изучал ее, затем сложил вчетверо и убрал в карман. Зэки переглянулись. Похоже, свободная жизнь кончалась, так и не начавшись.

— Теперь ты, пират. — Он повернулся к Моченому.

— Раньше менты меня без ксивы узнавали. — Моченый вытащил мятую бумагу из рюкзака. Он с интересом посмотрел на нее, будто видел впервые, а затем тихо произнес: — А как узнают, так сразу и обсираются.

Гнида раскрыл рот от удивления. Милиционер вытаращил глаза, шумно набрал в легкие воздуха и, придерживая рукой кобуру пистолета… выдохнул.

— Слышь, начальник, — продолжал Моченый, — у тебя матюгальник есть?

Милиционер инстинктивно проверил на поясе рацию.

— Зови своих поделыциков. Я их рвать буду. — Он кровожадно улыбнулся и приподнял повязку, открывая пустую глазницу.

Милиционер наконец справился с потрясением, выхватил чудом оказавшийся на месте пистолет и завопил:

— Да ты кто такой?!

— Моченый это, — внезапно прозвучало сзади. Ядовито затрещала молния, окрашивая мир в черно-белое. Тут же почему-то грянул гром, и, подтверждая сказанное, хлестнул по нервам ливень.

За спиной сержанта стоял Паук. Внушительных размеров молодой человек держал над ним огромный зонт. Второй такой же амбал раскрыл зонт над Моченым и Гнидой. Милиционер продолжал бороться с непогодой один на один. Сбоку медленно подкатил длинный черный автомобиль, бесшумно остановился и затих, потушив фары. Будто закрыл глаза. Как крокодил.