— Что ж, — наконец сказал Адамас, — теперь мне, по крайней мере, понятно, почему ты считаешь своего отца бессердечным. Жаль, я правды не знаю, никогда не интересовался, а теперь и спросить не у кого. Но почему ты позволяешь ему так помыкать тобой? Тебе двадцать три, не шестнадцать, как мне, ты уже выучился, имеешь звание, не последний человек на войне…

— А кто у меня есть-то кроме него? — горько усмехнулся Бельфегор. — Да даже его у меня нет, со смерти матери моим воспитанием по большей части занимались его телохранитель Энгельберт со своей женой Сэрой. К тому же, знаешь, я, как и его женитьба, были лишь способом закрепиться на посту. Сомневаюсь, что он жену-то любил, что уж про сына «по расчёту» говорить. Я стараюсь соответствовать его ожиданиям, но они такие завышенные и непонятные, а он никогда ничего не объясняет…

— Как я тебя понимаю, — скривил губы в усмешке Адамас. — Мне отец тоже не считает нужным ничего объяснять, вроде как я не пойму. И я бы посоветовал тебе просто нормально поговорить со своим, если бы мне самому это хоть раз помогло…

— Вот я и молчу. Не вечно же тут прохлаждаться. А потом война кончится, и, может, у него наконец найдётся для меня время — и слова. Пусть хотя бы чётко обозначит свою позицию, чтобы я успокоился, если не нужен, так хоть буду точно это знать. Но тебе, я думаю, будет проще.

— Ну да, конечно! — Адамас нервно рассмеялся. — Ты уже познакомился с большей частью моей семьи. Отец унизил меня перед всеми — ну ладно, сам виноват. Сестра мне не верит. Беседовать с ними одно удовольствие!

— Сестра у тебя интересная, — весело подметил Бельфегор, нащупав почву и одновременно с облегчением отстраняясь от предыдущей неприятной темы. — Её парню не повезло: указывают, как жить, небось каждый день.

— Нет у неё парня, не нашлось несчастных, — отмахнулся Адамас и хитро глянул на собеседника. — Можешь попробовать им стать, если уж она тебе так понравилась. Я был бы не против, если бы вы встречались, но за неё не ручаюсь.

— С чего ты взял, что она мне понравилась?

— Да ты с неё глаз не сводишь. Согласен, Миа очень симпатичная девушка. Только характер держите четверо, говорю как источник, знакомый с ситуацией. Не сильно-то она поменялась за восемь лет, хотя после моего побега и стала добрее — точнее, совесть проснулась.

— И далеко ты убежал в восемь-то лет? — хмыкнул Бельфегор.

— До вокзала, но отец вернул обратно. Слушай, а ты-то мне веришь, что я раскаиваюсь в том, что сделал с Сати и Беккером? — взгляд Адамаса стал внимательным и острым, и Бельфегор успокоительно улыбнулся ему.

— Стал бы я тут с тобой откровенничать, если бы не верил. Слишком я наслышан про вашу семейную гордость, ты не стал бы публично унижаться даже ради обмана и каких-то далекоидущих планов. Хотя и до этого ты мне нравился больше твоего кузена. Почему ты не сдал его как соучастника?

— Настучали тебе всё-таки Шштерны… Да потому, что я за всё ответственен, и точка. Даже обсуждать не хочу. Кстати, — Адамас, только что обернувшийся на близнецов, усмехнулся, — они нам недвусмысленно намекают, что кофе кончился и пора бы домой. Пошли, что ли?

— Пошли, — Бельфегор поднялся. — Знаешь, это, наверное, судьба, что мы с тобой одновременно оказались в одном месте. Непримиримые лидеры благодаря этому впервые пообщались лично за пятнадцать лет — может быть, вновь появится шанс на объединение. Было бы замечательно, если бы ГШР и МД перестали воевать друг с другом и управляли миром вместе.

— Пожалуй, — признал Адамас и тоже встал. Шштерны уже направлялись к ним, и на сегодня откровений Бельфегору было даже слишком много.

По возвращении Бельфегора почти сразу поймала Табита и вручила новый лист с расписанием занятий без права обжалования. Изучив его за своим столом, хорон осознал, что у него назрела проблема, требующая скорейшего решения, и имя ей было Миа. Со следующего дня часть его свободного времени должна была быть посвящена ей — по крайней мере, в том, что касалось проведения учебных стрельб и обучения обращению с некоторыми иными видами вооружений, — а поскольку, закрывая глаза, он с момента их первой встречи в баре только и видел, что её точёное личико, с их возможными взаимоотношениями нужно было разобраться до первого занятия.

Бельфегору не была свойственна рефлексия: ещё в детстве, осознав, что от переживаний по поводу прошлого, будущего или самого себя в окружающем мире ровным счётом ничего не меняется, он научился не обращать внимания на события вокруг, которые не относились прямо к его жизни или не зависели чётко от его мнения. Так было, например, с отцом, вечно слишком занятым и самоуверенным, чтобы слушать кого-то в собственном окружении; с обучением и участием в войне: каким бы хорошим командиром Бельфегор ни был, он так или иначе выполнял чужие приказы; даже со Шштернами: не уловив явной нелогичности в поведении отца, отославшего его сюда в наказание, но со свитой, хорон так и не обращал бы внимание на то, что они делают в лагере. Однако, если возникшая проблема чему-то мешала, а он мог это исправить, Бельфегор отбрасывал в сторону все сомнения, строил план действий и немедленно ему следовал.

Без понимания, как на самом деле относится к нему девушка, которая не шла у него из головы, Бельфегор вряд ли смог бы правильно проводить с ней занятия (да и постараться забыть о ней, чтобы не отвлекала), поэтому он отправился к ней выяснить это самое отношение почти сразу, как только закончился его последний урок с курсантами — за час до обеда следующего дня после визита к Беккеру. Сати уже вернулась в женский барак, и отныне их общую с Миа комнату занимала одна только дочка Страхова — если она отошьёт его, по крайней мере, никто об этом не узнает.

Бельфегор уже вывернул в коридор, ведущий к её комнате и, через поворот, к кухне, когда увидел, как за Миа закрывается дверь. Удачно: очевидно, зайди он на десять минут раньше, мог её и не застать. Остановившись перед дверью, Бельфегор выдохнул и постучал.

Миа открыла чуть ли не в ту же секунду, и Бельфегор в очередной раз ощутил, как при взгляде на неё у него невольно перехватывает дыхание. Однако чувство явно было не взаимным: завидев его на пороге, хорони скривила губы, тут же выражая ими вежливую и едва-едва насмешливую улыбку, и с лёгким поклоном поинтересовалась:

— Ваше Высочество? Чем могу быть полезна?

— Тебе определённо доставляет удовольствие насмешничать надо мной, — миролюбиво хмыкнул Бельфегор, старающийся пока ничего не принимать близко к сердцу. — Можно войти?

— Ну войди, ты ж не доставщик пиццы, чтобы тебя на пороге держать, — Миа отступила, шире открывая дверь, и он шагнул в комнату. На небольшом столике у окна дымилась чашка с кофе, окружённая тремя вазочками с различным печеньем, и хорони, явно соскребая с души остатки гостеприимства, предложила: — Кофе?

— Сказала бы, что занята, я бы зашёл попозже, — отрицательно мотнул головой Бельфегор. Пожав плечами, Миа отошла к столику, опустилась на стул, протягивая длинные и стройные ноги в светлых обтягивающих джинсах, и поинтересовалась:

— А с чем пришёл-то?

— Хотел кое-что узнать, — собрался с духом Бельфегор.

— Надеюсь, не по поводу моего брата? Страховы своих не сдают, имей в виду.

— Ты напрасно считаешь меня вашим врагом, хотя мне и понятно почему. Я хотел поговорить о тебе.

— Обо мне? — Миа закинула ногу на ногу, отпила кофе и тряхнула чёрно-белой головой. — И что ты обо мне хотел узнать?

— Мне доподлинно известно, что сегодня вечером никаких занятий у тебя нет, — Бельфегор чуть не запнулся, но смог с собой справиться. — Приглашаю со мной съездить в город. Куда пожелаешь. В кино, кафе, парк. Что скажешь?

Миа вскинула одну, левую бровь, поставила на стол локоть, этой же рукой подпёрла голову, чтобы взгляд исподлобья и искоса получился максимально эффектным, и полюбопытствовала:

— И многие девушки на такой подкат покупаются?

— Не понял? — растерялся Бельфегор. Секунд пять Миа пристально смотрела на него, явно пытаясь определить, что он вложил в эту фразу, потом прыснула со смеху.