Но когда речь заходила о вещах обычных и приземлен- ных, в ней просыпались настолько мощные инстинкты вы- живания, что диву давались самые записные интриганы и прожженные циники. Однажды Ангела потрясла всех общих знакомых, протащив на себе несколько километров мужа под- руги, пропоровшего ногу при купании в лесу. Подруга, более плотная и внешне крепкая девушка, не выдержала и сотни метров. Ангела же – внешне хрупкое и воздушное существо с тонкой спиной, созданной для вырезов вечерних платьев, а не для рюкзаков, ― которая не должна была бы выдержать и половины веса здоровенного мужика, дотащила его до доро- ги, да еще и командовала последующим процессом госпита- лизации.

Максим знал эти черты жены и был совершенно уверен, что если ей представилась хоть малейшая возможность вы- жить и выбраться из Москвы, то это уже сделано со всей воз- можной энергией и скоростью. Максим также не сомневался в том, что жена не забыла вытащить и всех друзей, до кого смогла дотянуться.

* * *

В мотелях он не останавливался, ночевал в основном на природе. Это уже сильно поднадоело – хотелось в душ.

Несколько раз по телевизору он видел свою фотографию, которую снабжали комментарием о том, что это очень опас- ный вооруженный преступник, предположительно работа- ющий на русскую разведку, убивший в аэропорту несколько человек. Очень опасен, самостоятельно задерживать его нель- зя – немедленно вызывать полицию.

Очень лестно.

Слава Богу, выручала борода, а также то, что Максим за неделю похудел. Напряжение совершенно лишило его аппети- та. Вкус пищи не чувствовался. Наверное, Максим мог бы же- вать консервы прямо вместе с банками. Он мог бы и вовсе не есть, и совершенно обессилеть, но ежедневно угрюмо и упря- мо повторял ритуал приема пищи: найти подходящее место, по-турецки сесть на рюкзак, ножом вскрыть банку и тем же ножом поесть, пользуясь им вместо ложки.

В первую ночевку ему приснились убитые им канадские солдаты. Они лежали все в том же тамбуре, в крови, но никак не могли затихнуть и все шевелились, шевелились. Максим стрелял в них, но как только затихал один, начинал ворочать- ся другой, и Максим снова стрелял, не в силах побороть страх и уйти из страшного тамбура, потому что для этого пришлось бы повернуться к мертвецам спиной.

Максим проснулся и вспомнил лежащего на спине в луже крови пилота. Больше кошмары с мертвецами ему не снились. Снились светлые радужные сны, в которых он все время о чем-то говорил с женой, играл с дочкой. Мир этих снов был ярок, прозрачен и весь наполнен светом. Проснувшись, Мак- сим не мог вспомнить ни слова, помнил только чувство пол- ной безопасности, счастья, всепрощения. Как в раю.

Контраст при пробуждении был такой силы, что в течение получаса Максим не открывал глаз, ловя остатки сновидения. Казалось, что его выгнали, бросили. Чувство колоссальной потери владело всем его существом.

Спасал ритуал еды: турецкая поза, консервная банка, нож. К концу трапезы Максим приходил в свое максимально эффек- тивное угрюмо-упертое состояние и находился в нем до мо- мента, когда пора было отходить ко сну. И так повторялось изо дня в день. Изо дня в день.

* * *

Волосы стали сальными. Ощущение грязного тела угнета- ло. Но дело того стоило. Он преодолел почти всю Канаду без каких-либо проблем.

В первый раз его попытались взять только в Ватсон Лейк. Водитель машины, какой-то иммигрант из Германии, к которому Максим подсел на трассе, узнал его. Но вместо того чтобы поступать, как было предписано в распространя- емой по телевидению инструкции, понадеялся, что русский бандит, говоривший с ним по-французски, не знает немец- кого. Он набрал номер полицейского участка прямов первом же придорожном таксофоне. Максим действительно плохо знал немецкий. Но сознание мгновенно выхватило слово

«russisch».

Это слово знает каждый русский с самого детства. Знание это пахнет старой кровью и ненавистью. Оно досталось вме- сте с ржавым железом, все еще лежащим то здесь, то там по всей России, осевшими, но не заросшими окопами и все еще отыскиваемыми человеческими костями. Русский не может не узнать это слово, потому что это каркающее слово уже множе- ство поколений ассоциируется с унижением и смертью. Услы- шав его, Максим неожиданно сам для себя озверел.

Когда немец сел в машину и машина двинулась, Максим выхватил из-за куртки нож и, схватив потомка арийцев за ры- жий затылок, приставил нож к его глазу.

– А ну, остановил! Быстро! Schnell! Скотина! Schwein!

На обочину!

Немец в полном ужасе, не понимая, что делает, путаясь в педалях, вместо тормоза надавил на газ и украсился заме- чательным широким порезом на щеке. От этого он испугал- ся еще больше. Только что он казался себе бравым молодцом, который обманул и поймал «русского бандита», а теперь рус- ский давал ему команды на его языке. И теперь русский заре- жет его. Всего лишь за то, что он хотел похвастаться подвигом перед друзьями под бутылочку пива.

– Тормози, я сказал! Тормози!

Максим схватил руль и вывернул его на обочину, одно- временно рванув ручку вариатора на «стоп». Машина слетела с шоссе и, заскользив по мокрой утренней траве, врезалась в кустарник.

Озверелый Максим вытащил упирающегося и закрываю- щего голову руками немца из машины за шкирку. Утреннее шоссе пустовало, заступиться было некому. От отчаянья не- мец совершил попытку вцепиться Максиму в руку с ножом. Сильным, жестоким ударом в лицо Максим отбросил несчаст- ного на машину.

– Ты куда звонил, suka? Куда ты звонил?! Максим ударил жертву ногой в поддых.

– Русиш? Я тебе – русиш? Фашистская морда!

В голове немца что-то щелкнуло, какой-то тумблер, и в нем тоже заработали какие-то древние инстинкты. И он, все еще закрываясь руками от Максима, визгливо закричал:

– Ich bin nicht ein Faschist! Ich bin nicht ein Faschist! Nichts chissen!

В его голосе было столько страха, перемешенного с наде- ждой, что Максим опешил.

– Куда звонил, я спрашиваю?

– Я звонил другу. Он работает тут, в полиции. Я не фа- шист. Вы понимаете? Я не фашист!

– Ты не фашист. Ты идиот. – Ярость Максима куда-то совершенно неожиданно ушла, оставив после себя усталость и обиду. – Только идиот может не знать, что, даже не зная немецкого, русский всегда узнает слова russisch и schissen. Всегда.

– До сих пор? – немец был совершенно поражен.

– До сих пор. Снимай штаны.

– Меня зовут Гюнтер! – немец неожиданно шагнул впе- ред и, как-то вопросительно глядя Максиму в глаза, протянул руку для рукопожатия.

– А мне poher как тебя зовут, дружок. Снимай штаны. Связав немца его же распоротыми брюками, Максим со-

брался было уйти. Уже повернувшись к автомобилю спиной, он помедлил, затем резко повернулся, подбежал к машине и вытащил из бардачка аптечку.

– Жалко мне на тебя время тратить, но может быть, мне это Бог зачтет, когда домой вернусь.

Маским смазал порез на щеке антисептиком и наложил сверху пластырь.

– Ну пока, Гюнтер. Больше мне не попадайся.

* * *

Километров через пять быстрого бега Максим снова вышел на трассу и поднял большой палец. Теперь происшествие с Гюн- тером казалось ему забавным. Он улыбался.

* * *

Границу между Канадой и Аляской Максим прошел в на- глую, обойдя таможенный пункт по реке. Аляска к этому мо- менту объявила о создании независимого государства. В неза- висимом государстве, как и положено, царил бардак. Отменили доллар, но, поскольку ничего более оригинального придумать не смогли, ввели аляскинский «золотой» доллар, который не- понятно, с чем был связан, и неясно, как обеспечивался. По- этому прежний доллар ходил по-прежнему, как ни в чем не бывало, одновременно с еще десятком самопальных валют. Основной человеческой эмоцией был страх. Люди боялись, и их поступками руководил только страх за себя, своих близких и то имущество, которое они нажили.