- Я пошутил.

- Ясно, - ответил юноша. - Люблю юмор.

Он проверил какие-то датчики, пощёлкал тумблерами, - челнок загудел, на панели управления засветились приборы.

- Новенький?

- Первая командировка.

- Ясно. Как звать?

- Юрик.

- А меня Лёха. Ну, садись в аппарат, Юрик. Буду учить транспортным средством пользоваться.

Я уселся в удобное кожаное кресло.

Орудуя указательным пальцем, будто учительница младших классов указкой, Лёха приступил к преподаванию искусства вождения:

- Это педаль, это руль, можешь жать и крутить, чтобы не скучно в полёте было. А работает это штука так: сюда вводишь место прибытия, здесь устанавливаешь хронометр, потом давишь на красную кнопочку и фьють... тебе куда надо-то?

- В восемнадцатый год, в Славянск.

- И фьють ты уже там. Ясно-понятно?

- Чего уж тут не понятного? У тебя дар объяснять, Лёха.

Мой наставник довольно осклабился.

- Обратно ещё проще. Вернёшься ты по любому сюда, в точку старта. А через сколько - лишь от тебя зависит. Отсутствовать в настоящем ты будешь ровно столько, сколько проведёшь времени в прошлом. Поэтому никакую информацию никуда вводить не нужно, просто жмёшь на зелёную кнопку и через пару секунд уже рассказываешь мне как велик и страшен был год по Рождестве Христовом 1918-й, от начала же революции второй. Надеюсь, ты будешь иметь совесть и не заставишь себя ждать, - у меня рабочий день в семнадцать ноль-ноль заканчивается.

- Буду вовремя, - пообещал я.

- Ну тогда с богом, Юрик.

Оператор Лёха закрыл плексигласовый фонарь кабины, я нажал на красную кнопку и фьють, через пару секунд очутился в Славянске, в марте восемнадцатого года.

Глава пятая

Машина времени - штука надёжная, но приблизительная: промахнуться на час-другой дело обычное. Хотя, если вдуматься, не особенная это и погрешность на дистанции десятилетий... мне другое действовало на нервы.

Считалось в порядке вещей забросить тебя не в расчётную точку высадки, а километров эдак на десять мимо.

Оно, конечно, для бешеной собаки десять вёрст не крюк... ну а если зимой? да в тайге? да по пояс в снегу... - впрочем, не будем забегать вперёд.

Обо всём по порядку.

Оператор Лёха закрыл плексигласовый фонарь кабины, я нажал на красную кнопку и через пару секунд очутился в марте восемнадцатого года в славном городе Славянске, точнее, на его околицах.

Жалкое зрелище открылось передо мной: дома-развалюхи, непролазная грязь, нищета.

С другой стороны, я прибыл сюда не в либеральных газетках обличать на этих вопиющих примерах всю пагубность самодержавного устройства правления, - я замаскировал челнок и отправился в центр, где, собственно, и находился Государственный банк, цель моего визита.

Бодро шагал я по лужам.

Светило солнце, орали грачи, снега истекали ручьями, - в городе хозяйничала весна, в городе хозяйничала третья советская армия: город кишел вооружёнными людьми.

Горланящая братва, ощетинившаяся штыками, разъезжала в грузовиках, летели на мотоциклетах курьеры, повсюду шастали патрули, - не единожды чей-то колючий взгляд бдительно ощупывал моё лицо и охрипший простуженный голос требовал документ... мандат, выписанный наркомом финансов Поповым, обладал поистине магической силой.

Почти без приключений добрался я до места и вскоре входил уже в помпезное здание с колоннами, с балюстрадами, с гипсовыми кариатидами, корчащими рожи с фронтона, - по правде сказать, не ожидал, что мои представления о том, как выглядит банк начала двадцатого века, настолько отличаются от действительности.

Я-то думал увидеть за столами конторщиков, самозабвенно стучащих костяшками счёт, под каждым подушечка для профилактики геморроя. Они что-то записывают в амбарные книги, периодически восклицая на тарабарском своём наречии: "Акцептовано!". Милые девушки в коричневых строгих платьях стенографируют на допотопных печатных машинках, весело стрекочут механические Ремингтоны. Управляющий в атласной блестящей жилетке приветливо улыбается из-за стойки: Чем могу служить?

... всё оказалось не так.

Как на похоронах, молча сидели конторщики, пылились без дела амбарные книги, барышни громко рюмсали, управляющий в атласной жилетке сидел на полу и сдержанно охал, потирая ушибы.

Но больше всего меня поразил сейф.

Он был вскрыт, он был гол, он был безнадежно пуст.

Я стал подозревать худшее.

- Что-то случилось? - спросил я, страшась услышать непоправимое.

- Нас ограбили, - всхлипнули барышни.

- Ограбили нас, - конторщики хмуро подтвердили не беспочвенность моих тревожных предчувствий.

- Вот те на, - неподдельно расстроился я, - отлично начинается карьера. Ищи теперь ветра в поле...

В наступившей тиши - в гробовой тишине, нарушаемой лишь редкими всхлипами и икотой впечатлительных стенографисток, - я внезапно услышал оглушительный грохот, это рушилась моя будущность.

И вдруг...

- Кхе-кхе, - неожиданно подал голос управляющий. - Я вижу вы серьёзный молодой человек с полномочиями...

Он указал взглядом на маузер.

- Поэтому намекну: не в поле следует искать ветра, а в штабе третьей советской армии. Заместитель командующего Блюмкин лично осуществил реквизицию.

"Ага, вот значит, как... Блюмкин..." - я отправился в штаб.

* * * * * * * * *

Командующий третьей советской армии Пётр Лазарев грыз чёрный ржаной сухарь, запивая его пустым кипятком из солдатской алюминиевой кружки.

- Садись, товарищ, - сказал он, ознакомившись с моим мандатом. - Есть будешь?

- Я по делу.

- Какому?

- Реквизиции в Государственном банке.

- А-а-а, - протянул понимающе Лазарев. - Ну, конечно... Однако неплохо у вас в наркомате служба поставлена: и полдня не прошло, как кассу изъяли, а ты уже вон, из самого Харькова примчался.

- Работаем, - согласился я. - Так что начёт реквизиции?

- Да это Яшка - подлец, его инициатива, - Петя отставил кружку и стал рассказывать, мимикой и жестами помогая повествованию:

"Приходит ко мне часа три тому мой заместитель Блюмкин. Вот, говорит, конфисковал на дело революции активы местного банка. На тебе, командир, десять тысяч, десять тысяч я возьму себе, а остальное передам Центральному Комитету партии.

Не всё я понял в Яшиной речи.

Какому, интересуюсь, это ты ЦК передашь, если товарищи в Москве молодую республику строят, а ты здесь, на Донбассе, за тысячи километров?

Объясняет мне Блюмкин: я же не буквально сию минуту имею в виду, я имею в виду когда-нибудь, при оказии...

Тут осерчал я малость. Прямо скажем, чуть не пристрелил соратника под воздействием минутной эмоции. Выхватил револьвер, в глазах пелена... И вдруг мысль невесть откуда: негоже социалисту-революционеру терять самообладание.

Скрипнул я зубами и усилием воли превозмог горячность натуры.

Дуй, говорю, Яша, обратно в банк и возвращай государству его собственность".

Петя закончил рассказ и, пошарив в карманах галифе, извлёк германский с серебрением портсигар.

- Будешь?

Я отрицательно помотал головой.

Командующий третьей советской армии достал папиросу и с видимым удовольствием закурил:

- Так что зря ты, товарищ, в такую даль ехал. Все необходимые меры уже приняты, вот расписка из банка.

Он продемонстрировал мне бумагу, точную копию акта из папки с тесёмочками.

- Это всё понятно. А где пятьсот тысяч?

- Какие пятьсот тысяч?

* * * * * * * * *