Таких пиратствующих элементов, как Харлампиев, кадровик топил в бумажном море. Подсовывал для заполнения разного рода анкеты. Если анкету заполняли на машинке, он требовал переписать от руки. Если заполняли от руки, он заявлял, что чернила должны быть фиолетовые. Если писали фиолетовыми чернилами, он огорчался и говорил, что бюрократы из министерства принимают анкеты по персональным окладам, заполненные только черными чернилами. Затем он вежливо просил представить справки с места жительства, с места предыдущей работы, с места, предшествующего месту предыдущей работы, справки из поликлиники и характеристики, относящиеся к периоду обучения в средней школе.

При такой постановке дела легкомысленный претендент на персональный оклад месяца за три сбрасывал десяток килограммов веса, приобретал одышку от затяжного бега по инстанциям и наживал нервную депрессию. Он начисто утрачивал нахальство, вырабатывал подобающий просителю заискивающий тон и почтительность перед лицами, занимающимися сложными кадровыми вопросами.

Обычно большинство претендентов сникали на полпути и забирали обратно необоснованные заявления.

Но попадались и волевые экземпляры, которым удавалось осилить эти бумажные барьеры. Они довольно посмеивались, думая, что подходят к заветному финишу. Но тут их поджидал жестокий удар. Напоследок кадровик требовал представить подлинник документа о среднем образовании. Лица, получившие дипломы о высшем образовании, считали, что в этих условиях документы о среднем образовании утратили практическую ценность. По наивной логике они полагали, что получение высшего законченного образования само по себе свидетельствует, что данное лицо имеет среднее образование. Поэтому ненужные аттестаты зрелости, дипломы об окончании техникумов и другие аналогичные бумаги либо легкомысленно утрачивались, либо засовывались в такие дыры, где обнаружить их могли лишь археологи или дипломированные архивные работники.

«Для подхода к решению вопроса», — перечитал Бортнев собственную резолюцию и вспомнил вдруг затасканный анекдот про директора, который писал на заявлениях «удовлетворить» разными карандашами.

Невесело усмехнулся, вызвал секретаря и отправил бумаги Харлампиева в отдел кадров.

— А мне, пожалуйста, чаю… И покрепче, если можно.

Министерский коридор был бесконечен. По обеим сторонам его с угнетающей равномерностью темнели прямоугольники дверей. По коридору неторопливо шла тоненькая девушка в голубом платье с кружевным воротником и остроносых туфлях-лодочках. Плетеный кожаный поясок польского происхождения весьма удачно подчеркивал натуральную стройность ее талии. На голове возвышался пшеничный тюрбан, напоминавший сегодня не свежеиспеченную халу, а надраенный латунный котелок, перевернутый вверх дном. В руках она держала современного вида папку из зеленого пластика с застежкой-«молнией» и целлофановым карманчиком.

Лиде Ведуте нужен был министр. С меньшим по чину, вроде начальников отделов, заведующих секторами, заместителей и начальников главков, она решила не разговаривать. Не для того она тащилась почти сто километров на автобусе, не для того надела выходные туфли и утром минут сорок возилась с прической. Не для того она выпросила у Коршунова нарядную папку, чтобы говорить с какой-нибудь шушерой.

Лида должна была найти правду, должна добиться справедливости. Добиться, чтобы стройучастку выплатили квартальную премию, которую зарезал трест, хотя там знали, что перерасход фонда заработной платы произошел не по вине участка.

Еще Ведута решила высказать министру кое-какие мысли, накопившиеся за время работы плановиком строительного участка, по поводу практики планирования, экономического стимулирования и прочих рычагов, о которых так складно пишут в газетах и журналах.

Лида реально представляла, если она преподнесет эти мысли в своей обычной манере говорить, то начальство может и выставить ее из кабинета. Коль такому суждено случиться, так пусть это произойдет в высоком кабинете. Падать, так с настоящего коня!

Допуская подобную возможность, Лида предусмотрительно изложила собственные мысли на бумаге и подкрепила соответствующими документами. Если высказаться не дадут, то она в письменном виде представит, отдаст под расписку за входящим номером.

Лида шла по коридору, читала таблички, извещающие о рангах тех, кто сидел за филенчатыми дверьми, и робость невольно охватывала ее.

Из дверей то и дело вылетали щебечущие создания, наряженные в нейлоны и джерси, с распущенными волосами, с челками и локонами, блестящими от набрызганного лака. Голубое платье Лиды по сравнению с их одеяниями выглядело, как изделие райпромкомбината на выставке венгерских мод. На ножках этих созданий красовались лакированные с бантами туфельки со срезанными носками, утолщенными каблуками и замшевые ботфорты со змеистыми лентами «молний» на голенищах.

Лиду они не удостаивали даже любопытными взглядами. Словно она была бестелесным существом, занесенным в министерский коридор из прошлого века.

Отлично выбритые мужчины в пиджаках со всевозможными разрезами обращали внимание лишь на стройные ножки Лиды. От платья с кружевным воротником взгляд их тускнел и утрачивал заинтересованность, а начес на голове вызывал снисходительные насмешки. Ведуте вдруг стало одиноко и неуютно в незнакомых коридорах и захотелось поскорее вернуться на строительный участок.

Поэтому, увидев табличку, извещающую, что за сей дверью находится приемная первого заместителя министра, Лида сделала себе уступку. В конце концов первый заместитель министра почти то же самое, что министр. Не зря же в отличие от прочих заместителей, он именуется первым.

Лида открыла дверь и оказалась в просторной комнате, отделанной дубовыми лакированными панелями. Квадратные окна украшали шелковые драпировки цвета летнего кавказского неба.

Слева выступал тамбур с массивной дверью, обитой коричневым пластиком. Возле тамбура, за столом, уставленным телефонами, ящиками с разноцветными карточками и ровненькой стопкой папок, сидела одна из тех особ с лакированными волосами, которых Лида видела в коридоре.

Ведута поздоровалась и сказала, что ей нужно поговорить с первым заместителем министра.

— Пожалуйста, — сказала секретарь и показала розовым пальчиком на противоположную от тамбура дверь. Там висела табличка «Старший референт».

Лида благоразумно решила, что в каждом учреждений свои порядки, и шагнула к указанной двери.

Старший референт вежливо встал, усадил Лиду на стул, спросил ее фамилию, имя и отчество и тут же записал на бумажку, поинтересовался местом работы и должностью. Выслушав просьбу, он поправил карандаши в стаканчике, а затем вежливо и убедительно, называя Лиду по имени и отчеству, разъяснил, что разговаривать ей с товарищем первым заместителем министра, к сожалению, не представится возможным. Ни сегодня, ни завтра, ни через месяц. Товарищ первый заместитель министра занят делами, имеющими государственное значение, и он вряд ли сможет уделить время вопросу выплаты квартальной премии строительному участку. Конечно, если уважаемая (старший референт покосился на бумажку) Лидия Захаровна настаивает на встрече, то у товарища первого заместителя министра есть часы личного приема. Но предварительно надо записаться на прием и оставить ему, старшему референту, заявление с кратким изложением вопроса. Это заявление он доложит товарищу первому заместителю министра, и, если тот сочтет нужным, Лидию Захаровну письменно известят, когда ей необходимо явиться на прием.

Старший референт был розоволик и приглажен, словно перед работой по нему основательно прошлись электрическим утюгом с пароподогревателем. На его костюме не было ни единой морщинки, узел галстука казался отлитым на галантерейной фабрике. Из карманчика пиджака выглядывал ровненький кончик цветастого платка. Даже часы на руке у него были плоскими, словно и их пригладили утюгом.