Бухгалтер вынула из папки несколько соединенных скрепкой страниц, на которых Утехин добросовестно перечислял строительные участки, тресты, управления, конторы, базы, где он побывал за последний месяц.

«Алферово… Бескудниковский комбинат, — пробегал глазами отчет Лаштин, — Власьевское СМУ… Грохотово…»

Грохотово! То самое, упомянутое сегодня в разговоре Жебелевым. Любопытно, весьма любопытно. Зиновий Ильич внимательно перечитал список. В конце его он с удовольствием узрел резолюцию, что руководитель сектора кандидат технических наук Жебелев подтверждает целесообразность поездок младшего научного сотрудника Утехина и просит произведенные расходы списать на стоимость плановой темы.

«Так вот кто ему материалец добывает!» — облегченно подумал Лаштин.

— Аккуратный товарищ, — похвалил Зиновий Ильич младшего научного сотрудника Утехина, возвратил бухгалтеру его отчет о командировках за истекший месяц и проворно подписал оставшиеся бумаги.

«Утехин… Утехин…» — повторял Зиновий Ильич, пытаясь представить младшего научного сотрудника. В голову лезло что-то розовое, чубатое и белозубое. Младших научных сотрудников Лаштин не помнил ни по фамилии, ни по внешнему виду. В его служебной памяти были индивидуализированы только руководители секторов, старшие научные сотрудники и главные специалисты. Все остальные безлично мельтешили как «прочие работники».

Зиновий Ильич попросил из отдела кадров личное дело младшего научного сотрудника Утехина.

На фотокарточке Лаштин увидел энергичного молодого человека со смелым зачесом на голове, упрямо поджатыми губами и морщинкой на лбу. Морщинка свидетельствовала, что этой, в сущности юной, душе были знакомы невзгоды и превратности жизни. Из анкеты Лаштин узнал, что Утехин — коренной уроженец деревни Выползово, храбро перебравшийся на столичную почву: «Гляди-ка, какой шустрый!»

Зиновия Ильича обрадовало, что Алексей Федорович Утехин является аспирантом-заочником и в соответствии с индивидуальным планом («Кадры толково работают, план приложили».) будет через два года защищать диссертацию.

— Зачем же откладывать, дорогуша, такое хорошее дело, — отечески рассматривая фотографию, сказал Зиновий Ильич — Будешь умницей, раньше защитишь. Я тебе условия создам. Не надо тебе отвлекаться посторонними делами… Рост молодых кадров — это первостепенная задача. Бросишь свои командировки и займешься исключительно диссертацией.

В голове Зиновия Ильича складывался четкий план действий. Смущало его лишь одно непредвиденное обстоятельство, что Утехин имел первый разряд по бегу. Но, поразмыслив, Лаштин отнес это к невинным увлечениям молодости.

Увлеченные научными исследованиями, сотрудники института вдруг обнаружили, что в энергичный шелест бумаг, рокот арифмометров и ритмичное гудение машин вплетаются звуки отходящего лета.

Течение времени было неумолимо. За радужным отпускным периодом накатывалась трудовая осень. Неслышными шагами она подходила к парадному подъезду института, возле которого мозолистые руки инженеров, экономистов и старших техников-лаборантов устроили во время субботников, проводимых в рабочие вторники, ухоженный скверик с голубыми скамейками, молодой сиренью и бордюром из оранжевых ноготков. Легкий румянец уже тронул узорчатые листья молодых кленов и подсушил листву берез. Ночные понижения среднемесячной температуры раз за разом оставляли на скверике суровые следы. Недавно еще шелковистая и нежно-зеленая трава стала жесткой. Белые флоксы осыпали лепестки. Пожух горошек, весело обвивавший голубые скамеечки. Лишь терпеливые и выносливые ноготки по-прежнему оставались ярко-оранжевыми, как бы подчеркивая контраст недавнего лета и наступающей осени.

Вскоре самые заядлые оптимисты вынуждены были признать, что волнующая летняя пора осталась позади. В один прекрасный день сотрудников института встретило у входа яркое, как афиша кинобоевика, объявление. Оно извещало, что в ближайшее воскресенье коллектив института выезжает в подшефный колхоз на уборку ранней моркови. Сбор был указан в половине седьмого утра в сквере института.

— Наука — сельскохозяйственному производству! — бойко воскликнула Инна Замараева, обожавшая всякое отключение, особенно массовое, от основной работы. — Протянем руку помощи труженикам села!

И сразу же стала прикидывать экипировку для такого важного мероприятия. Инна знала, что в любой обстановке женщине следует помещать собственную красоту в надлежащую оправу. Женщина должна одеваться так, чтобы все лучшее в ней было умело подано эстетическим взглядам знатоков и ценителей прекрасного.

Инна прикинула, что у Ляльки она одолжит цветные сапожки производства голландской фирмы резиновых изделий и постарается довязать к воскресенью рукав нового свитера.

Розалия Строкина тоскливо подумала, что на воскресенье ей придется оставить троих малолетних детей под ненадежной опекой родителя, которому по установившейся практике она выдавала три рубля на культурное проведение выходного дня. «Дам рубль с полтиной», — твердо решила она. Розалии в голову не пришло, что она, как мать многодетного семейства, может и не принимать участия в шефском мероприятии.

Петр Петрович Восьмаков подумал, что работа на свежем воздухе окажет укрепляющее влияние на дыхательные органы, нервную систему и брюшной пресс. Как и Строкиной, ему не пришло в голову просить освобождения от подшефного мероприятия по причине пенсионного возраста. Старший научный сотрудник Восьмаков систематически оказывал шефскую помощь колхозу и совхозу. Это выработало у него стойкую привычку к подобным мероприятиям.

Освобождаться от ранней морковки помчался младший научный сотрудник Алексей Утехин и, конечно, получил отказ.

В коллектива института, как во всяком высокоорганизованном обществе, наряду с правовыми нормами действовали и написанные правила. Одно из них категорически запрещало освобождать молодых, здоровых и неженатых сотрудников от подшефных, культурных, спортивных и прочих мероприятий.

В первый же день были решены организационные вопросы поездки. Отдел кадров доложил руководству института и местному комитету о количестве сотрудников, сумевших освободиться от поездки. На оставшуюся часть коллектива были заказаны автобусы.

Побушевав половину дня в коридорах, оставшаяся часть смирилась с шефским мероприятием и кинулась готовиться к воскресной поездке. Работа в институте была парализована. Стихийно возникали и тут же распадались, чтобы снова возникнуть, раздираемые внутренними противоречиями группы, ячейки и компании. Шепотом велись таинственные переговоры, шелестели рубли, и звякали полтинники, мобилизуемые на неизвестные цели. Под могучим натиском коллектива местком срочно провел внеочередное заседание и перебросил двести рублей со статьи «Приобретение спортивного инвентаря» на статью «Оказание единовременной помощи членам профсоюза». Касса взаимопомощи была вывернута наизнанку.

В воскресное утро к подъезду института стали стекаться шефы. Бодрые и энергичные, со следами насильственно прерванного воскресного сна на припухших лицах. Самым трудным в оказании шефской помощи колхозу была необходимость подняться ни свет ни заря в воскресный день с угретой постели. Когда же эта основная трудность осталась позади, все прочее казалось розовым и интересным.

Тем более что утро было тихое, ясное и свежее. На небе, не затуманенном ни единым облачком, величественным шаром плыло раннее солнце. Легкий ветер перебирал листву кленов и нарядных берез в институтском сквере.

Соседи по служебным столам, сотрудники, не один год проработавшие бок о бок; люди, знакомые не только по институту, но и вне его, не сразу узнавали друг друга.

Женская половина сработала под туристок, явившихся на зимние Олимпийские игры. В их одежде преобладали эластичные брюки африканских расцветок, куртки и пестровязаные свитеры, подпирающие модными воротниками элегантные подбородки нестареющей половины человечества.