На этот раз Лиля рассмеялась так звонко и задорно, что Римма стала беспокойно оглядываться.

Как у всех молодых женщин, их сердца были открыты любви и всегда готовы к ней. Поэтому, идя к дому, Лиля до мелочей вспоминала встречу – как она стояла, как подошел он, как он улыбнулся, как улыбнулась она. «Интересно получилось – все так неожиданно, и уж совсем неожиданно это его приглашение. Хорошо, что я была в голубом платье, мне идет. Наверное, он заметил. Как он улыбался!.. Что это было со мной? – я так разволновалась, выглядела, наверное, дурочкой. А он высокий и симпатичный – интересный мужчина. Сколько ему лет? Наверное, лет тридцать, значит, старше меня лет на семь-восемь…» Она достала из сумки его визитную карточку, которая лежала между учебником по философии, свернутым белым халатом и пудреницей. На карточке Лиля прочла: «Влатко Аджей, третий секретарь посольства и атташе по делам культуры». «О! даже атташе по делам культуры. Должно быть, очень образованный. Как интересно – быть знакомой с настоящим дипломатом. А Влатко – красивое имя. Любопытно побывать в посольстве, там эти вежливые дипломаты и их красиво одетые жены, как на дипломатических приемах в кино. Да, любопытно, конечно. Но стоит ли мне звонить ему? – будто я напрашиваюсь. А как иначе с ним связаться? – не ждать же его опять у ворот посольства? И главное, это ведь он сам первый попросил меня позвонить. Стоит или не стоит?»

Она шла и загибала пальцы: «Стоит – не стоит, стоит – не стоит, стоит…» То выходило «стоит», то «не стоит». «Трудно решиться. Ну если позвоню, чем я рискую? – возьму и позвоню. А там – посмотрим».

Жизнь, сама будущая жизнь катилась лавиной волнений, ожиданий и решений навстречу Лиле Берг. Многое, очень многое ждало ее впереди.

Иногда по вечерам Лиля читала родителям вслух что-нибудь интересное, злободневное. У отца, недавно вернувшегося после шестнадцати лет лагерей, было плохое зрение, а мама так уставала за день на работе и дома по хозяйству, что самой ей читать было некогда и не под силу. А Лиля читала хорошо, четко. После долгой разлуки чтение вслух их объединяло, и они любили эти часы. Потом вместе обсуждали сюжет, идею или какие-то образы и даже фразы.

Недавно в журнале «Новый мир» появилась повесть Ильи Эренбурга «Оттепель». Интеллигенция Москвы, Ленинграда и других городов зачитывалась повестью, журнал проглатывали, передавая друг другу на одну-две ночи, чтобы больше народу могло прочитать.

– Сегодня будем читать «Оттепель», я достала на две ночи, – сказала Лиля.

Павел через лупу просмотрел первую страницу повести:

– О, это Оренбург. Да, да, да, я помню – он еще в двадцатые годы считался одним из лучших молодых писателей, у него были и стиль, и значительность, и глубина. Я припоминаю, как одна из его ранних книг про какого-то мексиканца по имени Хуренито открыла мне глаза на многое. Ну что ж, название «Оттепель» звучит… как это? Эх, я теперь забываю слова, все слова забываются. Да, вот оно, поймал за хвостик, – звучит метафорически. Да, да, надо не потерять это слово опять – метафорически. Значит – «Оттепель»?.. Должно быть интересно. Послушаем.

Мария грустно добавила:

– Людям теперь так хочется читать про оттепель, надоели эти сталинские «заморозки». Может, эта повесть рассказывает про начало новой жизни…

Лиля читала два часа, родители слушали внимательно, переглядывались, когда им что-то особенно нравилось – останавливали ее, просили повторить. Видя их расслабленность, она за ужином весело и как бы между прочим сказала:

– А я сегодня познакомилась с молодым сотрудником албанского посольства. Он просил меня позвонить ему и приглашал прийти на прием по культуре в посольство.

Родители настороженно переглянулись. Мать спросила:

– Где ты с ним познакомилась?

– У посольства, рядом с нашим биологическим корпусом. Он как раз подъехал на машине и вышел.

Мать всплеснула руками, а отец отвернулся. Но Лиля рассмеялась:

– Не волнуйся, папочка, и ты, мама, не огорчайся – что в этом особенного? Это просто знакомство, это ведь не может быть серьезно. Ну, я имею в виду, мои отношения с албанцем. Мало ли – познакомились, виделись несколько минут, он пригласил меня приходить. Я ведь буду там не одна, он сказал, что на приемах бывает много советских. Ну, может, я схожу раз-два, на этом все и кончится.

Мать собиралась было что-то сказать, но опять всплеснула руками и ушла на кухню. Отец подождал, пока она выйдет, и тихо заговорил:

– Лилечка, дорогая, ты уже почти врач, взрослый человек. Ты выросла без меня. Конечно, я не имею права вмешиваться в твои отношения с другими людьми, особенно с мужчинами. Тебе самой решать. Ну с мамой, если захочешь. Я только думаю о том, с кем они, эти отношения.

Иностранец – это всегда… как это говорится? Опять забыл слово. Да, вот, вспомнил – чревато. Это чревато осложнениями.

– Но ведь мы только что читали – прошли уже сталинские времена.

– Да, сталинские прошли, но советские остаются.

– Нет, нет, люди не допустят, чтобы это опять… ни за что, на за что! – она запротестовала с такой молодой горячностью, что даже топнула ногой.

– Дочка, я дал себе зарок не надоедать вам лагерными рассказами. Но сейчас вспомнил еще один эпизод. Мне довелось встретиться там с группой из двадцати молодых бывших официанток московского ресторана «Метрополь». До войны, в конце тридцатых годов, в нем часто столовались иностранцы, девушки им подавали. Агенты государственной безопасности заподозрили, что одна из них стала работать на иностранную разведку, но не смогли установить – которая. Тогда они арестовали всех и мучили на допросах. Ничего не добившись, всех сослали в лагерь на пять лет, за «антисоветскую деятельность». Понимаешь? – только за то, что они подавали иностранцам. Подавать супы и улыбаться – это антисоветская деятельность? Я бы многое мог рассказать об этом, но не хочу портить тебе настроение. Подумай о новом знакомстве. Все, связанное с иностранцами, опасно. Да и маму не надо расстраивать, сама знаешь, какое у нее больное сердце. Нам надо ее беречь.

Уже лежа в постели, Лиля взяла в руки визитную карточку и задумчиво провела по ней пальцем. На приятной на ощупь плотной бумаге было вытиснено золотыми буквами: ВЛАТКО АДЖЕЙ. Она снова и снова беззвучно произносила это странное имя, и ее охватило то же непонятное волнение, которое она пережила при встрече. «Проснусь и решу – звонить ему или не звонить», – подумала Лиля и заснула.

Родители плохо спали и утром бросали на нее встревоженные взгляды. Лиля заметила и решила: спокойствие пережившего так много отца и здоровье больной матери дороже нового знакомства. Она обняла их:

– Не расстраивайтесь, я не стану звонить этому албанцу. Вот его визитная карточка с номером телефона, я рву ее, чтобы ни вы, ни я больше об этом не думали.

И разорвала бумагу.

Трехэтажный дом № 21 по Спиридоньевской улице, где жила семья Берг, был построен в начале XIX века и принадлежал генералу Раевскому, герою Отечественной войны 1812 года. В советское время, в 1938 году, к дому пристроили два этажа с так называемой коридорной системой, безнадежно испортив его архитектуру. В ту самую осень был арестован отец Лили, профессор военной истории Академии имени Фрунзе Павел Борисович Берг. До ареста он успел получить трехкомнатную квартиру в новом доме на Каляевской улице, но прожил в ней меньше года. Теперь, через шестнадцать лет, его реабилитировали «за отсутствием состава преступления» и он вернулся из лагеря в семью. Но уже не в ту большую квартиру, а в тесноту маленькой комнатки в коммунальной квартире дома на Спиридоньевке.

Лиля не помнила прежнюю большую квартиру, их выселили оттуда, когда ей было шесть лет. И отца она тоже почти не помнила. Смутно сохранился в памяти ребенка образ крупного мужчины с орденом на груди, и почему-то запомнились стихи-шутка, которые она выучила за ним наизусть: