- Да я, это… убираю. – ответила она. – Окна мою.
- Я мимо шёл и решил заглянуть, – сказал Тайлер, проходя вслед за хозяйкой квартиры в гостиную и наблюдая, как она рассеянно собирает разлетевшиеся по полу от холодного сквозняка буклеты и брошюрки. «Йога-центр «Священный Лотос» ждёт вас!» – гласила одна из бумажек, попавших под ноги Тайлеру. Он наклонился и поднял её. В комнате было очень холодно. Слишком холодно, чтобы мыть окна.
Тогда, глядя, как Мона закрывает оконную раму, он спросил:
- Ты что задумала?
- А? – она обернулась на него и вопросительно приподняла брови, но после, взглянув ему в лицо, как-то мгновенно сникла. Натянутая улыбка медленно исчезла с её лица, словно смытая осенним дождём, уступив место боли – молчаливой и не находящей выхода. Казалось, она пронзала каждую клетку, каждый нерв в теле Моны. Он просто не мог на это спокойно смотреть.
Когда он обнял её, Мону пробила крупная дрожь и она тихо заплакала, уткнувшись ему в плечо:
- Прости меня... – прошептала она, всхлипывая, – Я такая дура... Я бы не выдержала, если бы ты не пришёл.
- Теперь я здесь, – негромко отозвался он, машинально перебирая жёсткие дреды на макушке Моны, – И это не твоя вина.
- Нет, – она замотала головой так яростно, что Тайлеру пришлось отстраниться, дабы не получить в челюсть, – Я предала тебя, всё время тебе лгала… я не хочу так больше...
- Ничего... – Тайлер чуть отстранился и взглянул в бледное, залитое слезами лицо Моны. – А то, что случилось с Грэгом… – он мучительно подбирал слова, хотя на самом деле ему не хотелось ничего говорить, – Он не рассчитал дозу. Ты здесь не виновата, слышишь?.. – но Мона молчала, глядя на него затравленными, полными страха глазами. Так смотрит самоубийца, стоя на краю крыши в последнем сомнении.
- Мона?.. – он вопросительно вглядывался в застывшее лицо, не понимая, что происходит у неё в голове.
- Виновата, – наконец прошептала она, задыхаясь, – Виновата… Это я ввела ему смертельную дозу эйча. Я убила Грэга.
- Что?..- он даже отпустил её, но после снова взял за плечи и легонько встряхнул, словно надеялся отрезвить, – Неправда! Ты тут не при чём, ты же сама говорила, что…
- Да солгала я, солгала! – крикнула она, после чего её голос сорвался и она замолчала, тихо рыдая в ладони.
– Мона…- потрясённо проронил он, после чего больше не смог выдавить из себя ни слова. Он не мог поверить, что Мона – маленькая Мона, могла совершить нечто подобное. Что это хрупкое и безобидное на вид создание на деле могло оказаться вместилищем такого зла – не только причинившего столько боли и разочарований, но и отнявшего у него старого друга. Навсегда.
Глаза застлали горячие слёзы.
- Это была моя идея, с эйчем. Я вколола ему слишком много, – продолжала Мона, – Не рассчитала, потому что сама была под кайфом…
Где-то внутри всколыхнулась ненависть – настолько сильная, что Тайлер закрыл глаза, чтобы не наброситься на девушку, как бык на красную тряпку. Да, он чувствовал себя раненым быком – с букетом лезвий в холке. Не зная, куда деться, Тайлер закрыл лицо руками и с силой провёл ладонями по нему. Он не мог поверить в то, что услышал: Мона? Убила Грэга?.. Мона?.. Убила?..
- …А когда очнулась, поняла, что поздно – Грэг... был уже мёртв... – Мону трясло и она обхватила себя за плечи руками, глядя куда-то в пол. – Прости, что не сказала тебе раньше – мне было страшно. Тай?..
Но он ничего не ответил, только покачал головой, после чего быстро пошёл к выходу, не слыша брошенных ему вслед окликов Моны. Всё, чего он хотел на тот момент, ослеплённый горечью потери и действительности – чтобы она была мертва.
Ту ночь он провёл в горьком полузабытьи – действовало выпитое с вечера виски.
Тайлер смутно помнил, как появился Зак и, забрав у него из рук бутылку, лег рядом, мягко прикасаясь взглядом неопределённо-тёмных глаз. Он молчал, и тогда Тайлер, проглотив подступающий к горлу ком, спросил:
- Почему… Почему все, кого я люблю, причиняют мне боль?
- Потому что ты любишь живых, – подумав, хрипло ответил тот. После, протянув руку, заправил Тайлеру за ухо упавшие на глаза русые пряди, – Ничто живое несовершенно.
- Я не знаю, что делать, – прошептал Тайлер. – Я запутался.
- Ты можешь простить её, – также негромко предложил Зак и между ними повисло молчание.
- Нет, – выдохнул Тайлер спустя некоторое время, закрывая глаза, – Нет. Тогда всё начнётся заново. Я устал ходить по кругу и хочу разорвать его. Я больше не хочу выбирать между любовью и ненавистью.
- Отказ от выбора – тоже выбор, – пожал плечами Зак и потянулся за лежащей на подушке пачкой сигарет, – Но тогда всё останется так, как есть сейчас. Уверен, что выдержишь?
Тайлер промолчал. Его уже тошнило от этой темы, и одновременно он думал о том, что готов отдать это право выбора кому угодно, а после примириться с результатом. Тогда, выходя из квартиры Моны, он ненавидел её, но сейчас думал о том, что в этой ситуации нет ни правых, ни виноватых. И это было ловушкой – тяжкой и безвыходной.
Вводя смертельную дозу Грэгу, Мона не сознавала, что делает, а после горько сожалела. И всё же, всё это не оправдывало её в глазах Тайлера. В тот вечер, спрятав лицо во вкрадчиво-сочувствующих объятиях Зака, он хотел лишь одного – чтобы всё это поскорее закончилось.
На закате следующего дня Тайлер снова отправился к Моне. Он больше не испытывал ненависти к ней. Ночь, которую он провёл с Заком и в плену у собственных сомнений, дала свои мучительные плоды лишь к рассвету.
- «Совершенно лишь бесплотное», – тихо, нараспев говорил Зак, уходя под утро. Непонятно было, обращается он к Тайлеру или просто поёт, – «Хочешь стать бессмертным – твори. Твои идеи станут твоими крыльями. Да-а, твоими крыльями…».
А может, ему это только приснилось.
И теперь, шагая вдоль подёрнутых лёгкой осенней дымкой магистралей, бесшумно скользя сквозь серую мглу октября, он не мог поверить, что ещё вчера так ненавидел Мону. Да и был ли хоть какой-то смысл во всей этой ненависти, если ей и без того было больно от случившегося. Чего он добивался своим уходом – чтобы она вновь залезла на подоконник? Также Тайлер не знал, зачем идёт к ней теперь. Наверное, чтобы обнять её и сказать, что в этой истории нет виноватых. Также, как и невинных. Все рано или поздно платят за своё равнодушие и обман. Он не имел права судить Мону – сперва ему бы пришлось встать на её место.
Всё это он хотел сказать, толкая дверь её квартиры и устремляясь внутрь помещений.
Но при входе в гостиную ноги его подломились, потому что он встретился глазами с Заком...
Зак сидел на полу гостиной, держа на обтянутых чёрной кожей коленях голову Моны. Её лицо побледнело, как полотно, а губы казались выцветшими. Лишь болезненно-алая улыбка рассекала горло в глубину почти до самого позвоночника.
В воздухе витал запах свернувшейся крови и обречённости жертвы, застигнутой врасплох.
Тайлеру казалось, что всё это дурной сон. Он смотрел на мёртвое лицо Моны, на спокойное лицо Зака и ощущал свои ледяные, дрожащие руки. Горло сдавило словно удавкой, он чувствовал, что задыхается. Остался лишь пустой, бесконечный белый коридор в голове… Белый шум сознания...
Откуда-то изнутри, разрывая внутренности и опаляя все слизистые, поднялся и застрял в горле крик. Он попытался ухватиться за воздух, но ноги подкосились.
Больше не осталось ничего, только чувство вины. Только...
«Ты не спас. Тебя не было рядом. Ты потратил последние ваши минуты на ненависть».
Каждую клетку, казалось, сковало холодом, а нутро заполняла сосущая пустота, словно его прострелили насквозь.
Как во сне, Тайлер поднялся и на нетвёрдых ногах подошёл к Моне и Заку. Он опустился рядом и коснулся ещё мягкой, но уже холодной щеки Моны.
- Она спит? – выдохнул он почти без выражения. Он настолько ослабел, что не мог даже толком говорить. И совсем не мог дышать. Зак молчал, спокойно глядя на него из-под спутанных волос. Воздух кончался в лёгких, а Тайлер всё не мог вдохнуть от шока – при каждой попытке вдоха грудь сводило от острой боли. Вцепившись в одежду Зака, а после схватив его за грудки, он заорал:
