Родина в опасности!
Юноши и девушки вместе с отцами и братьями уходили в те дни на фронт и в партизанские отряды защищать самое дорогое для них — Советскую Родину.
ДЕВЧОНКА С КОСАМИ
Мама в первый день войны забежала домой, уложила в чемодан белый халат, прижала к сердцу Киру и бабушку и взяла с обеих слово, что они будут беречь друг друга.
«Война будет недолгая — скоро вернусь!» — уже на пороге крикнула мама.
Словно на ночное дежурство в больницу убежала. И папа исчез внезапно, и теперь он там, на фронте.
Первое, что сделала бабушка, — это задёрнула чёрной шторой полку с книгами на немецком языке.
«Непатриотично теперь читать немецкие книги»,-решила она. И даже прекратила обязательный час разговора с Кирой по-немецки.
Вся жизнь перевернулась из-за войны. Только в школе учились по старой программе и к завтрашнему дню Кире надо подготовить «Сон Обломова».
«…И какие бы страсти и предприятия могли волновать их? Всякий знал там самого себя», — прочитала Кира и отбросила книгу в сторону. Включила репродуктор. Артистка пела арию Виолетты из «Травиаты», от которой у Киры всегда навёртывались на глаза слёзы. Бабушка сидела над раскрытой книгой, смотрела в одну точку и о чём-то думала.
— Бабушка, как ты считаешь, патриотично сейчас читать про сны Обломова, патриотично плакать над судьбой Виолетты, когда на фронте гибнут тысячи людей? Кому нужны концерты, старые книги, география?
Бабушка закрыла книгу. Посмотрела на внучку.
— Людям это нужно, чтобы не очерствело сердце, чтобы не забывали о человеческом достоинстве. Мы отстаиваем в этой войне мировую культуру, а не только жизнь человека.
— «Мы, мы»!-воскликнула Кира насмешливо. — Это мы-то с тобой отстаиваем? Мы? Прячемся каждую ночь, как мыши, в бомбоубежище. Я должна идти на фронт, понимаешь, на фронт. Я радистка, первый стрелок в школе…
Я дала матери слово беречь тебя! — строго оборвала бабушка Киру.
— Вспомни себя, когда ты была молодая, ты рассуждала иначе, а меня понять не хочешь, — терзала Кира бабушкино сердце, — Старая ты, мы по-разному с тобой думаем.
Бабушка горько усмехнулась.
Для Киры её бабушка, которой стукнуло пятьдесят пять лет, была глубокой старухой. Когда человеку пятнадцать, все старше двадцати пяти кажутся ему стариками.
— Давай хоть раз поговорим серьёзно, без ссор, ведь мы всегда так дружили с тобой, — начала было Кира, но её прервал вой сирен, и размеренный голос диктора оборвал нежную песню Виолетты.
«Граждане, воздушная тревога! Граждане, воздушная тревога!»
Бабушка заторопила внучку:
— Прилетел! Живо собирайся!
По неосвещённой лестнице большого дома двинулось два потока людей: старики и женщины с детьми, цепляясь за невидимые перила, спешили вниз в бомбоубежище, другие — посильнее — бежали на чердак, на крышу гасить зажигалки.
Кромешная темень окутывала город, и только в небе шарили прямые лучи прожекторов и трассирующие пули яркими стежками прошивали тёмное небо. За Москвой беззвучно полыхали огненные языки противовоздушных батарей.
В бомбоубежище женщины укладывали детей на деревянные нары, прикрывали их собою, словно птица крылом. Старики устраивались на табуретках вдоль стен.
Кира заняла своё место у дверей. Измученные за день работой и многими бессонными ночами, люди засыпали сразу тяжёлым, тревожным сном. Ни одной улыбки на лице, даже дети спят, насупив брови, закусив губы. В углу на табурете тихо плачет женщина, обхватив лицо ладонями, покачиваясь из стороны в сторону. Это Мария Дмитриевна, соседка. На днях она получила траурное извещение — погиб на фронте её сын. Бабушка сидит и утешает Марию Дмитриевну.
Кире вспомнился сон Обломова. Каждый в том мире знал только самого себя. Нет, не может Кира знать только себя, не может прятаться в бомбоубежище вместе с младенцами и стариками. На фронт… на фронт…
Девушка представила себе поле боя. Она ползёт с зажигательной бутылкой в руках по густой траве, невидимая как змейка. Движется вражеский танк, вот он уже совсем близко. Кира кидает бутылку под гусеницу. Стальная машина, задыхаясь, встаёт на дыбы, рушится, горит. Кира ползёт дальше. Перед ней второй танк. Взмах… Бросок…
Стены сотряслись от грохота. С потолка посыпалась штукатурка, и свет лампочки замигал в белой пыли.
Женщины вскочили с нар, ребята дружно заревели. Страх… страх… страх… был написан на лицах людей.
Кира встала спиной к двери, протянула руки вперёд, силясь сдержать толпу.
— Товарищи, остановитесь! — кричала она. В горле першило от пыли. — Товарищи, назад! — надрывалась Кира, и её голос тонул в панических криках,
— Женщины, спокойно, спокойно, — возник над толпой голос ласковый, уверенный. — Посмотрите наверх — потолок цел, лампочка горит. Бомба упала в сквере. — Это был голос бабушки, и от этого голоса, бодрого, доброжелательного, затихала паника, люди приходили в себя. Бабушка разводила женщин по местам, смахивала с нар белую пыль, Помогала укладывать детей.
«Воздушная атака отбита. Отбой! Отбой!» -раздалось наконец долгожданное.
Люди выходили на улицу, жадно глотали воздух, пахнувший свежей землёй, зеленью. Под ногами вместо твёрдого асфальта — взрыхлённая земля, дорога завалена вывороченными деревьями. В небе гасли звёзды, занималась холодная сентябрьская заря.
— Тимирязев исчез! — крикнул кто-то.
В сумраке на фоне поредевших деревьев возвышался постамент, но хорошо знакомой фигуры учёного на нём не было. Недалеко от постамента зияла огромная воронка. На площади лежал на боку искорёженный взрывом трамвай. Угловой дом был разрушен, и на уцелевшей внутренней стене поблёскивал маятник на часах. Часы продолжали ходить.
Прибыли красноармейцы на машине и стали убирать с трамвайных путей вывороченные с корнем липы, разбрасывали лопатами мягкую землю.
— Здесь он! — обрадованно воскликнул красноармеец, отбросил лопату в сторону и руками стал разгребать землю.
Статуя учёного лицом вверх лежала в нескольких метрах от постамента. Кира зачерпнула осколком плафона воду, бившую из повреждённой трубы, и смыла землю с лица учёного. В гневных глазах отразились первые лучи солнца.
Бабушка разыскала Киру и потянула её домой: надо поспать перед школой. У крыльца дома толпились люди: управляющая домом объявляла, чтобы готовились к эвакуации и что школа с сегодняшнего дня закрывается. Бабушка вместе с другими пошла в домоуправление получить посадочные талоны, а Кира побежала в райком комсомола. Сегодня она решила быть непреклонной. Не раз она была в райкоме, почти каждый день по пути из школы бегала в военкомат, и старый офицер, завидев её, ворчал: «Опять эта девчонка с косами явилась». Дались ему Кирины косы. А может быть, в них всё дело?
В райкоме было людно, шум стоял невообразимый. Узнав об эвакуации, мальчишки и девчонки, вся эта «недоросль», как их называли в военкомате, спозаранку явились сюда, и вот требуют послать их на фронт, на самую что ни на есть передовую.
В приёмную вышел секретарь райкома, с ним офицер с тремя шпалами на воротничке. Шум моментально смолк. Мальчишки одёрнули школьные гимнастёрки, по-солдатски подтянули ремни.
— Кто знает немецкий язык и радиодело, отойдите к окну, — сказал секретарь райкома.
Кира отошла вместе с двумя мальчиками и девушкой.
Офицер внимательно оглядел всех четырёх и сказал:
— Девочка с косами, подойди сюда.
Секретарь райкома, офицер и Кира прошли в кабинет.
По дороге домой Кира завернула в парикмахерскую.
Пожилая парикмахерша спросила:
— Помыть?
Нет, остричь, и как можно короче, — ответила Кира, села в кресло и быстро расплела косы. Волосы рассыпались по спине и свесились почти до пола.
