— Все вздор!.. Доктора твои — вздор… и Иов — вздор!.. Все ложь… Живем… маемся, помрем… успокоимся… А ты слушай!.. Я ведь еще не все досказала… Привязался тогда ко мне управляющий твоего деда… Поставил он нам управляющего… Фарапонта Андреича… Из отставных… Такой сахар, что страсть!.. Увидал он раз меня. Кто это? — пытает… Что это раньше я не приметил… Солдатка, мол говорят, Минодора Лаврентьевна… Приходит ко мне вечером сотский… «Ступай мол, тебя к себе управляющий требует»… «На что это?..» «Не могу знать…» — «Не пойду я…. говорю ему… «Не пойдешь, говорит, так велел завтра отодрать тебя…» — «Как так!.. говорю… И вскипело сердце мое… Меня!? За что, про что? И так вся я распалилась… Как мол, говорю, он смеет». — Сейчас накинула шубенку… бегу прямо к нему… Не помолилась, не поклонилась так-таки прямо и говорю ему… «Ты зачем, мол, меня честную вдову тревожишь?.. Чего тебе, мол, псу поганому, от меня надоти?.. Мало ты у нас девок перепортил… Тебя князь править нами поставил, а ты безобразничаешь… Усатая морда…» — так ему прямо и отхлеснула. Ну и он осерчал… Затопал, заорал… «Ах ты, говорит, бунтовщица!! Розог!!!»… — Ну и стегал он меня тут всласть… Насытил свою душеньку… Не помню я как меня и снесли в избенку… И лежала я больная почитай с месяц… Чуть не померла… А сердце мое, так и кипит, так и кипит… Нет, думаю, не помру!.. Уж я его доеду!.. Я ему, усатому псу… отсыплю… И только-что я опомнилась, как пришла радостная весточка. Идет, бают, к нам заправдашный царь… волю несет… Одни бают, что он невзаправдашний, другие, что заправдашный, да мне наплевать… Сейчас накинула шубенку, побежала в суседнее село, Хоботище… Там, мол, сила вся… Прибежала ночью… И всю-то ночь… напролет пропировала… Самого царя видела… И сделал он меня есаулшей своей… Ну! тут я свет засветила… Собрала молодцев и нагрянула… Накрыли мы управляющего… «Пожалуй, мол, друг сердечный, на расправу!..», и натешила я над ним свою душеньку… Он орет, стонет… а молодцы село жгут… Ни кола, ни двора не оставили… Лихой…
Гризли в ужасе всплеснула руками, а бабушка опять приподнялась с постели — и дико, хрипло захохотала…
— До сих пор! — проговорила она — до сих пор сердце радуется вспоминаючи эту радостную ноченьку!..
И она снова опрокинулась на постель — и лицо её быстро изменилось: кровь отхлынула от него… хриплый смех её перешел в хриплое дыхание… глаза остолбенели…
— Бабушка! бабушка Минодора! — вскричала Гризли, — перекрестись!.. помолись Богу!
Но бабушка ничего уже не слышит. Она умирает.
Вся, дрожа от страха — Гризли выбежала вон из избушки…
IX
Весенняя холодная ночь спустилась на землю, — тихая ночь, как тихий покойник. Все цветы в страхе поникли к земле… Ветерок замолк и заснул. Все птицы в ужасе завернули головки под крылышки. Вся природа чувствует, что спустилась необъятная великая сила Великого… и трепет объял ее.
Тихо летит Гризли… летит против её воли. Вся, душа её ноет, трепещет от ужаса… С нею летят громадные тени… Великие творческие силы… Уныние и ужас царят в ночном воздухе.
Выше и выше поднимаются они в пустынном, мертвом воздухе… Летят они над громадной степной равниной, и конца нет этой равнине.
Угрюмые камни, обожженные солнцем, рассыпаны повсюду и торчат разбитые и брошенные великими силами природы.
Летят они на север, в ледяные, полярные страны… Необозримое холодное, мерзлое, мертвое море. Громадные ледяные горы, как прозрачные чудовища, носятся по нем.
Летят они час, два и конца нет этим мертвым ледяным равнинам — этому бесконечному ледяному морю.
Ужас давит, Гризли. Хочет она спросить своих страшных спутников: — для чего летят они? — и не может, ужас сковал её язык и сердце…
Страшные сполохи — огненные столбы играют в темном небе… То разбегутся лучами во все стороны, то свернутся веером, то опустятся на землю ярким сияющим венцом.
Страшна полуночная ночь, освещенная таинственным светом.
И кажется Гризли, что и воздух, и льды, и волны морские — шепчут одно и то же. Прислушивается она к их таинственному говору и слышит — твердят они:
— Мертвое спит сном смерти, вечным, тяжелым сном! Пробудись дух жизни! Обнови твои силы!
— И хочется Гризли, чтобы скорее, скорее проснулся этот дух жизни. И желание её превращается в страстное, непреодолимое томление. С мольбой и с теплой верой обращается она к Господу: Помоги им!.. Вседержитель! Воскреси мертвое! Разбуди дремлющее…
И видит Гризли, что начинается сила другого света… Занимается заря. Всходит греющее солнце… И все стремится к нему. Только зачем же оно греет так сильно, грубо!..
И заговорили, зашептались льдины…
— Созидая, разрушает!.. — шепчут они в ужасе — И тают, текут, плачут они горькими слезами… Выше, выше поднимается Гризли и видит… меньше и меньше становится точка, которая казалось ей неизмеримой полночной пустыней… А кругом неё уже играет жизнь… И вдруг, на эту жизнь двинулись страшные северные воды, — все слезы ледяных гор… Все небо закрылось тучами, в три четыре ряда… И разверзлось оно страшными потоками. Над всем живым разверзлись хляби небесные… Льются, заливают равнины и долины, заливают бугры и холмы, заливают высокие горы…
В ужасе люди, как муравьи, бегут, карабкаются на крутые скользкие утесы. В ужасе Гризли хочет помочь им… И не может.
Вот дряхлый старик лезет, цепляется старческими, бескровными руками за острые выступы скал… Скользит и падает на острые камни… Голова его стукается, кровь и мозг текут по ним…
В ужасе отвертывается Гризли и летит дальше от берегов, от этих скал, на которых люди бьются за каждый клочок земли и сталкивают, и давят, и губят друг друга.
Внизу, под ней, широкий, океан и плывет в его волнах красивая молодая женщина… Она протягивает к небу руки и держит в этих руках маленького ребёночка… Может быть, это единственный, горячо любимый сын?!..
Она не помнит о себе и думает только об одном: как бы спасти жизнь ему, её дорогому мальчику…
«Боже! Неужели Ты не сжалишься над ней, и бедный, безгрешный, ни в чём неповинный младенец должен погибнуть?!»
А волны бегут, захлестывают несчастную мать… и глухо бормочут:
«У нас нет сердца! Мы не знаем жалости!..»
А тяжелые, низко плывущие тучи сеют, льют дождем и этот дождь шумит постоянно одно и то же:
«Земное погибает!.. Небесное остается!.. Бренна плоть… Вечен дух Божий!..»
И Гризли точно невидимой силой относит на большую равнину… На ней нет воды, нет братоубийственной борьбы… Но страшна, отвратительна эта равнина… Это мертвая равнина смерти…
Тысячи трупов зверей и людей, трупов изуродованных, окровавленных, лежат в страшном хаосе и медленно гниют. Вот лежит громадный слон, а на нем лежат застывшие, изуродованные трупы маленьких людей… Вот камелеопард, — а его шею крепко ухватил ручонками ребенок и так и замерь на ней… Вот красивая антилопа лежит рядом, обнявшись с огромным массивным тигром… И все это гниет, разлагается… Нестерпимо удушливый воздух висит над равниной.
Гризли хочет отлететь и не может. Унылый заразительный ветер гудит в её ушах и твердит одно и то же:
«Бренное исчезает Вечное остается!»
— О где-же — думает она, — этот вечный дух Божий! Или нет в нем милости и жалости!?.
X
Тихое раннее утро. Солнце чуть-чуть выглянуло из-за земли, а двор старого дома полон уже наехавшими с пришедшими с разных сторон людьми.
Тихо гуторит на широком княжем дворе бедный люд. Сюда пришли немощные и нуждающиеся. Сюда собрались горе-горькие скитальцы по земле русской. Все они ждут пробуждения их благодетельницы, доброй барышни, княжны Гризельды Иоанновны, что живет одним-одна в старом заброшенном имении.
Пришли сюда немощные и печальные. Пришли дряхлые старики, принесли старухи своих внуков. Сегодня велик день, сегодня день рождения Гризли — и каждый год собирается в этот день народ со всего околотка, собирается с твердой надеждой, что добрая княжна не оставит их своей помощью.
