Но неожиданно к нашей «беседе» присоединяется Ваня. Мало того, он всё понимает и полностью соглашается:

- Тебе это нужно, Мих.

Рассеянно смотрю на четвёртого члена нашей компании – поддержит? Но и Адлер за них:

- Это когда-то должно было случиться.

Запускаю руку в волосы, жестко их ероша. Я упоминал, что это какой-то абсурд?

К слову, мне так и не удалось закурить.

Нерешительно застываю, гипнотизируя ручку машины. Они уверены, что мне это надо? Я как-то не очень…

Когда на моё плечо ложится рука, вздрагиваю и оборачиваюсь. Ваня шепчет так, чтобы, несмотря на приглушенную музыку, его не услышали остальные:

- Я когда-нибудь советовал тебе что-то плохое? – подталкивает вперёд. – Иди уже, пациент.

Хмыкаю, вылезая из машины.

И правда, чего это я? В конце концов, всё случилось давным-давно. Мне двадцать один, я взрослый человек с невероятными, отзывчивыми друзьями. Я давно стал на ноги. Смог, сумел, не сдался на полпути. А теперь, как провинившийся школьник, боюсь показаться на глаза родным.

Всё-таки тяну момент и закуриваю несчастную сигарету, останавливаясь у железной двери. Тут поставили новую – на цифровом коде.

- Одиннадцать-сто семьдесят шесть, - подсказывает мне Тёма, открывая окно.

Из приоткрытой задней дверцы видна ободряющая улыбка друга-врача.

Набираю код, выкидывая недокуренную сигарету. Судьба, что ли, продукцию этой пачки не докуривать до конца? Хотя здесь можно поспорить – крепкая нервная система, энергией для которой служит никотин, мне вскоре понадобится. Дюрасел рулит.

Поднимаюсь по ступенькам и невольно ловлю себя на сравнении поездки к родителям с визитом к зубному врачу - страшно, неприятно, не знаешь будущего, но идти всё равно необходимо. Хотя бы потому, что зуб с каждым днём болит больше, а после часа мучений придёт облегчение.

Уже стоя у двери, нервно, рвано выдыхаю. Готов поспорить, у меня искусаны губы.

Собираюсь духом, нажимая на дверной звонок.

Пора решать свои проблемы. Пора снова становиться храбрым.

========== Т.о. 7: Кровные узы ==========

Мне отвечают почти сразу – Дашка.

Её зрачки расширяются, и сестра непослушными пальцами полностью открывает дверь, чтобы дать мне войти.

- А ты здорово повзрослела, - не знаю почему, но слова даются на удивление легко. – И вообще, что за беспредел? Уже Тёмка женится, а ты всё ещё не замужем.

Я даже искренне улыбаюсь.

Она же вместо ответа кидается обнимать, крепко зажимая в объятиях. Теперь мы с ней почти одного роста, я чуть выше – это замечаю только сейчас, когда обнимаю в ответ, щекой чувствуя солёные капли. Плачет. Но так по-тихому, беззвучно.

- Эй-эй, задушишь, - полушутя отстраняю.

И правда плачет. На щеках, как и на ресницах, поблескивают влажные дорожки.

Осторожно вытираю их большими пальцами, слыша шепот:

- Мишка, ты тоже такой взрослый… красивый стал, зараза.

Тихо смеюсь. Она всё такая же.

- Эй, ну не плачь, весь марафет испортишь.

В порыве чувств встряхивает головой, уже громко зовя:

- Мам, пап… - голос дрогнул, - Мишка вернулся.

Сердце делает кульбит, на секунду уйдя куда-то вниз и невероятным образом возвращаясь на место. Ч-чёрт, как же оно громко сейчас стучит.

Кажется, проходит вечность, прежде чем в коридор заглядывает мать. В руке тряпка – наверное, мыла посуду.

И сложно, и легко поверить в то, что происходит сейчас. А может, всё мое прошлое было простым сном? Неплохо бы, если бы настоящая правда была именно такой, но это невозможно. Слишком много боли, слишком много пережитого, даже для такого длинного, затяжного сновидения.

Но я и не жалею. Если бы всё происходящее было сном, то и Ваня, и Юльча с братьями существовали бы только в моём выдуманном мире… Нет, я действительно не жалею.

Похоже, Тёма, если и обещал устроить нам встречу, то не сейчас. Тем лучше.

- Миша, сынок… - она, словно не веря, подходит ко мне, касаясь лица нежными, ласковыми ладонями.

Моя любимая мама. Немного истеричная, немного нервная, ответственная, строгая, сентиментальная, как все женщины. Каким же я был дураком, что не хотел вас видеть.

Сглатываю комок в горле. Мы так долго не виделись. Я и не думал, что чувство потери на самом деле такое сильное.

Трусь щекой о ладонь.

Мам, видишь, какой я теперь. Я вырос, стал выше и сильнее, и теперь смотрю на тебя сверху. Я давно начал бриться и живу самостоятельно. Я ещё не мужчина, но точно уже не мальчик, цепляющийся за твою юбку. Мы будто незнакомые, и теперь нам придётся узнавать друг друга заново. Мам, я правда скучал…

Только не отталкивай меня, прошу. Оказывается, очень сложно вот так, самому идти по дороге жизни, ни на кого не надеясь, ни к кому не привязываясь. Мне стала понятна эта простая истина только тогда, когда исчез тот единственный, в кого я на самом деле умудрился влюбиться.

Ты же родная мне, самая-самая родная, поэтому ты должна понять. Не по словам, нет, по одному взгляду таких же, как у тебя, глаз.

Не сдержав эмоций, всхлипывает, жадно вглядываясь в моё лицо.

Мам, ты, оказывается, такая хрупкая…

Поднимая глаза, вижу застывшего у дверей отца. Он, как всегда, небритый, сонный, с газетой в руке. Второй опирается на проем, а на губах лёгкая, чуть насмешливая улыбка. Он всегда такой.

- Я дома, пап, - просто не могу не улыбаться в ответ.

До безумия хочется смеяться, хотя от волнения у меня дрожат пальцы.

В тишине замираем, будто примеряемся друг к другу, наблюдаем, изучаем. Мой взгляд снова перемещается на маму. Сколько ей уже?

Я никогда не любил считать, сколько же ей лет, решая, что пусть для меня это останется загадкой. Поэтому сейчас остаётся только догадываться. Кажется, уже сорок четыре, а отцу, который на четыре с половиной года старше, сорок восемь.

Но они почти не постарели. Только у матери в уголках глаз залегли небольшие морщинки, а на лбу беспокойная складка.

Сколько же бессонных ночей ты провела, беспокоясь за своего непутёвого сына?

Сколько выплакала слёз?

Сколько растратила нервов?

Так тяжело сейчас, но в то же время так легко.

Секунда, и я сам подаюсь навстречу, обнимая самую родную в мире женщину, кладя голову ей на плечо и кусая до крови губы. Противно защипали уголки глаз.

Спасибо. Я правда благодарен за то, что вы у меня есть…

Не знаю, сколько мы так простояли, но чувствовал, как капля за каплей, песчинка за песчинкой испаряется из души боль. И совершенно неожиданно мир как-то стал восприниматься иначе - что-то показалось жестоким, что-то - бессмысленным, а что-то - таким важным, но бездарно необратимо упущенным. Чтобы понять это, требовалось всего-то посмотреть под другим углом.

Сегодня, именно сейчас, вскрылись те ноющие раны, которые по ночам не давали спать. А внутри постепенно рассеялась темнота, которую я до этого, будто не замечая, старался обходить стороной.

Странно. Непривычно. Необычно. Но так спокойно и тепло. Лишь бы это чувство никогда не исчезало.

Полностью расслабившись в тёплых объятиях, я мягко отстранился. Дашка тихо всхлипывала, как-то беспомощно скрестив руки на груди, мать тоже едва сдерживалась, а отец будто всем своим видом выражал поддержку.

Господи, за что ты послал мне таких людей? Что настолько хорошего я совершил в прошлой жизни, чтобы в этой заслужить такое?

Чтобы понять и принять, нужны время и терпение, нужны чувства и люди, которые помогут всё понять. И остаётся загадкой, как же они смогли не оттолкнуть, самолично, первыми посмотреть с другой стороны, пусть и не сразу.

Хрупкую атмосферу нарушил телефонный звонок. Даша поспешно вытащила смартфон из кармана узких обтягивающих джинсов, а я только сейчас понял, что до сих пор не разут.

- Да… Нет, извини, я не смогу, - тонкая линия чувственных губ изгибается в улыбке, - тут брат домой вернулся… Ага, пока.

Этот разговор - словно передышка, необходимая всем, чтобы избавиться от внутреннего напряжения.