Сглатывает ком в горле и негромко нервно смеётся, растягивая полоску губ в ломаную, кривую линию. По-прежнему отводит глаза.

Ваня, фыркая, кивает мне, мол, пошли, не стоит принимать всерьёз. Теряюсь, как ребёнок, заблудившийся в своём собственном внутреннем мире. Тогда… уходим?

- Подождите! – более чем решительно. – Я уже вставал ради него на колени, - вновь смешок, - мне не впервой. Правда, публики побольше…

У них недавно был дождь, поэтому на улицах мокровато, а воздух влажный. Пахнет свежестью и свободой… Зачем я пытаюсь себя отвлечь?..

Ваня тихо присвистывает. Не верит? У меня такой же отстранённый ступор.

Тёма, не медля ни секунды, становится на колени, пачкая новые согласованные с модой джинсы о грязный мокрый асфальт.

Странная штука – гордость. Обычно даже не высовывается, а в важные, ответственные моменты откалывает такие «шутки», что потом хоть стой, хоть падай, а исправить не получается. Не у всякого хватит силы воли засунуть эту гордость туда, откуда она взялась.

Поднимает на меня глаза, а с губ слетает тихое, почти беззвучное:

- Прости.

Вздрагиваю всем телом. Не ожидал.

Я вообще ничего не ожидал. Совершенно. Такое чувство, будто это не я стою здесь, а кто-то другой - фарфоровая бесчувственная кукла, по ошибке занявшая место живого человека. Не думал, что Тёма, несмотря на все свои приколы, остающийся нормальным здравомыслящим человеком, решится на такое.

Сколько секунд прошло? Одна, две, шестьдесят? А сколько ещё нужно, чтобы до меня дошло - нормальному человеку тоже нужно изредка дышать?

Выдыхаю.

Подхожу. Подаю руку, помогая подняться.

Дурак, дурак, дурак. Какой же я дурак. Моральный урод, без права на помилование. Малодушная бесчеловечная скотина, своими сомнениями разрушающая нечто более ценное, чем обычная дружба. Друзья так не поступают, поэтому сейчас мне плохо именно из-за самого себя.

С Тёмой у нас всё постоянно происходило как-то легко и быстро. Поссорились – помирились. Наговорили друг другу гадостей, подрались, но ощущение катастрофы, бывающее настолько сильным, пропадает после первого же надрывно-искреннего «Прости».

Парадокс. Странные отношения.

Ситуация смахивает на представление в театре абсурда. Подождите, сейчас из-за деревьев выйдут телевизионщики и похлопают нам за качественно исполненные роли. Мы воодушевлённо раскланяемся, с энтузиазмом отправившись воплощать в жизнь следующие сцены. Только я уже говорил о своей бездарности в качестве актёра.

Абсолютно уверен, «публика» посчитала нас ненормальными.

Закусываю губу, когда несильно сжимают край рукава кардигана. В груди вспыхивает тёплый огонёк, приглушая негатив – Ваня.

Кому угодно поклянусь – до подобного я более не опущусь никогда.

Встряхиваю головой и, перекидывая сумку с одного плеча на другое, направляюсь к машине:

- Пойдём, Тём, я согласен. Хватит цирка, и так народ повеселили.

В машине на переднем сидении оказывается ещё один человек. Голубоглазый шатен, но волосы темнее, чем мои. Высокий, подкачанный, что заметно через спортивную куртку, с приветливой улыбкой на губах. Я сразу понял, кто это. Адлер.

Секундная встреча взглядов. По его лицу проскользнула многозначительная усмешка. Вопросительно приподнимаю брови, озарённый – ах вот почему…

Действия происходят за какое-то единичное мгновение. В следующее мы садимся в машину. Тёма за рулём, Адлер рядом, а мы, как гости, сзади.

Ваня наклоняется к уху, практически не шевеля губами, спрашивает:

- Почему ты его так легко простил? Он, конечно, отколол номер, но всё-таки?

Конспирация излишня – вряд ли кто-то из впереди сидящих умеет читать по губам. А в отсутствии прослушки я был уверен на все сто - как только мы сдвинулись с места, Адлер вставил в автомагнитолу флешку и включил зубодробительный немецкий рок.

Задумываюсь, вместо конкретного ответа пытаясь подобрать наиболее правильную аналогию.

- Как бы сказать, - полушепотом, – помнишь, недавно Ник чуть опять не подсел?

- Конечно, - внешне спокойный, но понимаю, это до сих пор его задевает. А ещё строит из себя бесчувственного. – Я думал, сам его придушу.

- Вот. И тогда тебе было больно вот здесь, - хмыкаю и указываю пальцем на сердце, игнорируя удивлённый взгляд обернувшегося Адлера.

Слава Богу, хоть Тёма не отрывает напряженного взгляда от дороги.

Старый психологический приём, который тем не менее имеет совершенно непостижимое свойство влиять на эмоции. Я вообще чувствую себя штатным психологом или героем дешевого романа. Первый вариант предпочтительнее.

- Допустим, - не особо реагирует.

- В итоге ты его простил, - вновь пожимаю плечами, полностью сворачивая эффект на «нет». – И вы продолжаете общаться.

- Это совершенно разные вещи, - говорит громко, наверняка решая, что опасную тему мы благополучно обошли.

- Нет, случаи схожи до неприличия. Он тебя сильно задел, сам того не подозревая. Вернее, подозревая, но думая, что боль будет не такой сильной, - пытаюсь как можно точнее и аккуратнее подобрать слова, объясняя больше для себя, чем для него. - А ты взял и простил, взамен на его раскаяние, оплату унижением.

После такого мне и впрямь впору в психоаналитики податься. Хмурится, а я, чтобы поломать немного натянутую атмосферу, задаю вопрос:

- Тём, сейчас октябрь, ты же учиться должен.

- Я академический отпуск взял, - не отрывается от дороги, иногда скашивая взгляд вниз, на индикаторы.

- Это что за зверь? – удивился я.

Знакомое словосочетание, но что-то не припомню.

Вместо Тёмы мне ответил Ваня:

- Академический отпуск – это когда по каким-то личным причинам студенту дают отпуск на определённое время.

Кивнул, давая понять, мол, всё ясно, и вновь обратился к виновнику завтрашнего торжества:

- Только учти, дружкой не буду.

На этот раз оборачивается, складывая губы в мимолётной улыбке:

- Я так и думал, поэтому им станет Адлер. Кстати, вас забыл познакомить, - смотрит, как мы с Ваней по очереди жмём руки новому знакомому, и тут же оборачивается обратно. – Предполагаю, на мальчишник мы безбожно опоздали, поэтому не отвлекайте.

Дальнейший путь прошел в молчании. В иллюзии «Всё в порядке». Я, пытаясь расслабиться, слушал музыку и лишь в конце заметил, что держу в пальцах немного смятую сигарету.

Говорят, когда очень долго носишь какую-то вещь, то перестаёшь замечать её наличие. Тогда эта вещь начинает восприниматься частью личности – продолжением, дополнительным элементом.

У меня подобных вещей немного: цепочки и браслет, которые я никогда не снимаю, и сигареты. Откровенно говоря, не представляю себя без них и думаю, если что-то из перечисленного списка исчезнет, стану психованным и нервным. Мало того – не смогу рисовать. В окружении настолько похожего на облака дыма идеи приходят быстрее. Наверное, потому, что дым вправду связан с облаками, а те, в свою очередь, - с небом. Небо же – это и есть настоящий неисчерпаемый источник вдохновения, помогающий своим любимчикам.

Усмехаюсь, откидываясь на спинку сидения. Почему-то в подобные моменты меня всегда пробивает на сентиментальную философскую чушь. Мы почти приехали.

- Не против, если я закурю? – перекрикиваю музыку.

- Нет, - отвечают мне в два голоса, не оборачиваясь.

Сейчас Тёма ведёт себя немного странно. Для остальных. Я же, несмотря на прошедшие года, прекрасно понимаю, что с ним происходит. Гораздо проще делать вид, что ничего особенного не случилось. И даже я не могу хотя бы приблизительно понять, о чём он думает.

Останавливаемся. Осматриваю местность – ничего не поменялось, будто и не уезжал никуда. Снова смотрю по сторонам, понимая - что-то не так.

- Разве это твой подъезд?

- Нет, - наконец-то оборачивается.

Смущённо улыбается, а я понимаю, чего он от меня хочет.

- Ты что-то обещал моим родителям? – напряженно смотрю прямо в глаза, а он первым отводит взгляд. Тихо ругаюсь: – Сукин сын.