— Как тебе кажется, если судить по твоему опыту, — спросила я, — испытывают ли вампиры какие-то негативные последствия, обусловленные именно болью при обращении, а не другими факторами — наподобие психических травм, флешбэков, фобий, фантомных болей или еще чего-нибудь подобного?

Только то, что следует за обращением — вечная жизнь — имеет реальное значение. Если все проходили обращение без последствий…

— Нет, — почти прошептал Эдвард. Ему пришлось поразмыслить об этом, но он ничего не вспомнил.

— Есть ли хорошая причина — с медицинской точки зрения — по которой мне нужно быть в сознании, когда в моем теле будет яд? — спросила я. — Я понимаю, что большинство методов не смогут вырубить меня на три дня, но, возможно, я смогу пропустить хотя бы их часть. Возможно ли применить обезболивающие, например, дать мне большую дозу морфия?

— Не вижу никаких препятствий, — тихо ответил он.

— Если я буду умолять о смерти во время обращения, убьешь ли ты меня на самом деле? — задала я вопрос. — Или даже если не буду молить? Добьешь, чтобы я умерла и быстро отправилась в рай, до того, как будет слишком поздно…

— НЕТ! — резко вскричал Эдвард.

— Нет, — повторил он тише, словно надеясь стереть свою вспышку ярости и заменить ее отредактированной версией. — Белла, я не хочу, чтобы ты умерла. Я хочу, чтобы ты жила. Я просто хочу, чтобы ты жила так, как должно. Человеком.

— Я не смогу делать это вечно, — прошептала я. — И каждый день я буду ходить на хрупких ногах, глядя на мир слабыми человеческими глазами, пытаясь защитить себя при помощи хрупких рук с риском для жизни. Я восприимчива к атакам. Меня можно ранить. Можно убить. Поскольку нет уверенности, что ты прав насчет загробной жизни — а ты знаешь, что я в этом не уверена — есть шанс, что я умру. Навсегда. Безвозвратно. Если ты не хочешь, чтобы я умерла, твоим желанием должно быть обеспечение моей безопасности. Эдвард, я очень рискую.

Он уронил лицо в ладони.

— Я хочу, чтобы ты жила, — прошептал он.

— И я хочу жить, — ответила я, спокойно и решительно. — Мне нравится жить. Я люблю этот мир, и мне нравится пребывать в нем. Я хочу увидеть и изучить все.

Он поднял взгляд, опустив руки. Потом он поднял одну, и прикоснулся к моему лицу. Его ладонь на моей щеке была прохладной и гладкой.

— Я никогда не смог бы убить тебя, Белла, — сказал он. — Никогда.

Только одно чувство безраздельно владело им, когда он говорил это — ему было необходимо, чтобы я ему поверила, поверила его словам, почувствовала себя с ним в безопасности. Он вложил в эти слова всю свою искренность, до последней капли, своим нежным голосом умоляя меня им поверить.

Я ощутила минутный порыв сделать ему замечание насчет того, как он более чем рьяно стремился позволить мне умереть, пусть даже и от старости. Но я не была уверена, что его стремление осталось таким же пылким — не после того, как я вытащила на поверхность его эмоциональный конфликт из-за этой проблемы. Возможно, он как-то идеализировал смерть от старости по сравнению со смертью от увечий или болезни. Но пока я была человеком, я не была защищена от двух последних, менее идеальных путей в могилу. Они были реалиями человеческой жизни.

Поэтому я подняла руку и коснулась щеки Эдварда в симметричном жесте. Он закрыл глаза и глубоко вдохнул.

— Эдвард, — спросила я, — ты поможешь мне выжить?

Эдвард кивнул.

*

Джессика как ребенок радовалась возможности посплетничать, когда я ей сообщила, в перерыве между геометрией и испанским, что мы с Эдвардом “встречаемся” (я решила использовать именно это выражение). Я привнесла в свой голос достаточно радостно-визгливых нот, чтобы повысить правдоподобность “тошнотворно неразлучной парочки”, демонстрировать которую мы с Эдвардом будем в течение следующих нескольких месяцев. Джессика хотела узнать каждую возможную мелочь о нашем свидании в субботу, выпытывала точную информацию о том, как мы провели вечер понедельника, а также довольно навязчиво выясняла, что я к нему чувствую. Я успокоила ее яркими подробностями — назвала ресторан, где мы были; сказала, что согласно моему мнению понравилась его родителям и сестрам — оставив ее додумывать, как это применимо к его братьям — а затем изобразила неподдельный интерес к испанским словам, связанным с погодой.

После испанского Эдвард подошел ко мне, когда мы с Джессикой шли на обед.

— Белла — произнес он своим самым чарующим тоном, и предложил мне руку. Я взяла его под локоть, и затем лишь слегка повернула голову, чтобы подмигнуть Джессике, которая, казалось, готова была взорваться от волнения. Она перешла на откровенный бег, и стремглав ворвалась в кафетерий.

— Майк! Лорен! Анжела! — я слышала ее выкрики до тех пор, пока за ней не захлопнулась дверь. Я все еще могла различить ее пронзительный голос, но не отдельные слова.

Эдвард и я продолжили идти в более спокойном темпе.

— Она рассказывает всем, у кого есть уши, как и планировалось? — спросила я.

— Ты хочешь, чтобы я проверил? — спросил Эдвард.

— Слушай, но не читай мысли, — ответила я. — Она кричит в общественном месте. Что бы она ни говорила, эта информация явно не предназначена быть приватной.

— Да, она всем рассказывает, — подтвердил он. — Ты сегодня сидишь с нами?

Я кивнула.

— Возможно, мне следует садиться с Джессикой и остальными, скажем, раз в неделю, — сказала я, — не хочу полностью выпадать из их круга.

— Думаю, я мог бы присоединиться к тебе за их столом, — предложил он, — представь себе, какой будет переполох.

— Джессика будет просто счастлива, — согласилась я. Мы подошли к двери и я продолжила: — Но сегодня, думаю, следует позволить ей сплетничать о том, что она уже знает, иначе у нее просто не хватит воздуха.

— Согласен. Еще Розали хочет поговорить с тобой наедине, чтобы обсудить с тобой схему приема лекарств, — сказал Эдвард, — придешь к нам опять сегодня вечером?

— Только если смогу сделать у вас часть домашней работы, — засмеялась я, — вчера мне пришлось засидеться допоздна, чтобы доделать все, что было задано на сегодня. Как-то так получается, что когда я прихожу в ваш дом, я все время только и делаю, что общаюсь с классными людьми, которые там живут.

Эдвард сделал вид, что покупает мне обед, что заставило Джессику восхищенно замереть через два стола от нас. Мы сели вместе за вампирский стол. Эдвард отпустил мою руку, и вместо этого небрежно обнял меня за плечи. При этом он выглядел весьма самодовольно. Я все еще… ну… работала на публику; Эдвард же не играл, он просто делал то, что ему действительно хотелось. И я хорошо понимала, что ему это нравится.

— Белла! — воскликнула Розали, как только я села. — Я заказала всё необходимое. В местном госпитале не нашлось всего, но достать то, что нужно, было нетрудно, и оно находится на пути сюда, так что ты можешь начинать в пятницу или субботу. Весь процесс займет несколько недель. Я заставила Элис посмотреть, и она сказала, что можно не опасаться каких-либо сложностей, но я в любом случае составила для тебя подробную инструкцию, вот, — она подтолкнула ее ко мне по столу. — Сможешь ли ты прятать лекарства от отца? Ты начнешь с таблеток, а затем тебе нужно будет делать себе уколы, и я не думаю, что ему действительно надо знать, что происходит. И нам необходимо будет сделать некоторые анализы крови — ну, — поморщилась Розали, — для максимальной безопасности анализы должен, вероятно, делать Карлайл, но все остальное по большему счету я смогу сделать сама. Например, ультразвуковые исследования. Их я могу провести.

Она была от всего этого в восторге.

— Пятница — звучит отлично, — сказала я, — Чарли не роется в моих вещах. Я не думаю, что он что-либо найдет. Элис? — спросила я, повернувшись к миниатюрной вампирше.

— Все чисто, — сказала Элис после секундной паузы. Розали, с самодовольным видом, откинулась на стуле и закрыла глаза. Элис добавила: — Я не вижу осложнений, но это не значит, что ты не ощутишь побочных эффектов. Но тебе не понадобится пропускать школу или что-то еще, и наиболее вероятно, что никто из людей не заметит ничего подозрительного, если ты будешь достаточно осторожна.