*

В Форксе часто шел дождь. Ближе к полуночи стук капель стал тише, и я смогла заснуть. К утру остался только густой туман. Я натянула что-то из одежды — милое, но типичное для меня, чтобы произвести приятное впечатление на одноклассников, которое не будет разрушено моим следующим нарядом, — и спустилась вниз, чтобы позавтракать. У Чарли не было повода для разговора, пока мы ели овсянку, поэтому он молчал.

Я заново знакомилась с домом. Прошли месяцы со времени моего последнего приезда сюда, но почти ничего не изменилось. В сущности, ничего не менялось с тех пор, как моя мама стремительно покинула дом со мной подмышкой: например, шкафчики на кухне были того же солнечно-желтого цвета, в который она их покрасила. Мне никогда не хватало смелости спросить Чарли, ненавидел ли он делать ремонт, или он все еще не забыл Рене. Я подозревала последнее. На каминной полке стояли свадебная фотография и та, на которой были они оба в родильном зале сразу после моего рождения. Вторую я могла бы объяснить теми же причинами, что и процессию моих школьных фото в хронологическом порядке; первая же была не так понятна.

Я не была уверена, что смогу добраться до школы достаточно быстро. Кругом стоял туман, и я никогда еще не ездила по Форксу за рулем, только по Фениксу, так что я не знала дороги. Я накинула плащ поверх рюкзака сразу после завтрака и ушла пораньше. Я добежала от дверей дома до кабины пикапа так быстро, как могла, и с ревом поехала по улице.

Школа не слишком походила на школу. Это была группа кирпичных зданий, сконцентрированных в стороне от дороги, уютно устроившихся среди деревьев и кустов и соединенных вымощенными булыжниками дорожками. (Я посчитала дизайнерской недоработкой то, что у дорожек не оказалось покрытия, и порадовалась тому, что надела плащ.) Я припарковалась у первого же здания, к которому подъехала, на котором так кстати оказалась табличка “Администрация”. Других машин не было, даже принадлежащих сотрудникам школы, которые, по моему мнению, должны были приехать пораньше, так что мне пришлось бы переехать на другую парковку в этом тумане, чтобы найти того, кто поможет мне найти центральное здание.

Офис встретил меня буйством кошмарных цветов — зеленые растения в горшках, отвратительный серо-оранжевый ковер, радуга документов и декоративных плиток на стенах, и позади стойки за одним из столов — рыжая женщина, одетая в лиловое. Я подошла к стойке, улыбнулась через силу и сказала:

— Простите, меня зовут Изабелла Свон. Я…

Лицо женщины озарилось, когда она услышала мое имя; она перебила меня:

— Ну конечно! Вот ваше расписание и план школы.

Она извлекла их из неаккуратной кипы бумаг на своем столе. Было бы совсем нехорошо отчитать эту женщину за то, что она меня прервала, и еще хуже было бы раздражаться из-за этого и не предпринимать никаких действий для того, чтобы такой случай не повторился. Мне не нравилось, когда меня прерывали во время общения, и мои бесконечные попытки убрать этот спусковой крючок не принесли успеха; это каждый раз раздражало меня. Однако я могла сделать раздражение короче, проделав небольшую работу.

Пока секретарь отмечала маркером на карте все маршруты, связанные с моим школьным расписанием, я занялась рутинной процедурой приведения в порядок настроения. Некоторые люди считают до десяти, однако такой способ использует только естественное снижение интенсивности эмоций, уменьшая период ожидания. Мой способ требует немного больше времени, даже после того как я сократила процесс с времязатратного записывания в блокнот до организованного ментального процесса. Когда я закончила, от моего раздражения не осталось и следов.

Короткая версия метода состояла в том, чтобы обозреть то, что я знала о моем раздражении и подтвердить для себя, что я это знала. Я знала, что женщина не раздражала меня умышленно: она не знала меня, не знала что у меня это вызывает раздражение, в общем не имела причин стараться уязвить меня и в настоящий момент была в высшей степени полезной. Я знала что для меня не является благом испытывать раздражение: эмоция была неприятной, не делала меня более эффективной в достижении какой-либо из желаемых мною целей, и я сознательно не предпочитала раздражаться когда меня прерывают. (Однако у меня не было желания не раздражаться вообще никогда. Я бы сочла раздражение целесообразным, если бы она толкнула меня без причины или если бы она болтала по телефону вместо того, чтобы заниматься своей работой, когда я пришла. Но в прошлом я неоднократно старалась в общем уменьшить мое неприятие перебиваний, и данные попытки не соответствовали желанию раздражаться в ответ на это неспециальное прерывание в данном конкретном случае.)

Долгая практика в исключении этого сорта реакции сделала избавление от него куда легче, нежели от других настроений. Но мое раздражение было атрибуцией мотива секретарю, приписанного ей по праву и привычке. Если мотив распознавался как несуществующий, что убирало право на него, и мой мозг боролся с этой привычкой, как с явлением, которое я не приветствовала, они переставали меня беспокоить.

Женщина закончила и отдала обратно мою карту и расписание. Она выразила надежду, что мне понравится в Форксе и рассказала, где правильно парковаться; я искренне поблагодарила ее и пошла своей дорогой.

*

По возрасту мой автомобиль не так выделялся, как было бы, приедь я на нем в школу Феникса. Если не считать один блестящий Вольво, машины, расположенные на стоянке (которая была почти пуста, когда я появилась), были старых моделей. Я припарковалась, положила ключи в карман, после чего нашла на карте свое местоположение и путь до здания №3. Я выскочила из грузовика и присоединилась к толпе подростков.

Моим первым занятием был английский. Все, что было указано в списке для чтения, я уже изучала ранее, так что, скорее всего, можно было просто слегка освежить воспоминания и потратить время для чтения на что-то еще. У меня не было шанса до занятия познакомиться с кем-то. К счастью, после звонка с занятия темноволосый парень, который сидел передо мной, обернулся.

— Ты же Изабелла Свон, не так ли? — спросил он. Все ученики повернули головы к нам, и это было кстати, потому что мне нужно было исправить то, как ко мне обращаются.

— Да, — ответила я, — но мне больше нравится Белла. А тебя как зовут?

— Я Эрик, — произнес он дружелюбно. — Где у тебя следующее занятие?

— Здание шесть. Обществознание. — проверила я расписание.

— Я могу показать тебе дорогу. Мне в четвертое, оно недалеко оттуда, — предложил он. Я с улыбкой кивнула ему, и мы сняли куртки с крючков у двери. Эрик спросил, прокладывая путь по многолюдным тропинкам:

— Итак, здесь все очень не похоже на Феникс, не правда ли?

— Весьма, — согласилась я. Хорошо, что я узнала его имя, и что он казался полным желания помочь, но времени для полноценной беседы о различиях Феникса и Форкса, пока мы шли от третьего здания до шестого, было недостаточно.

— Дождь там идет не слишком часто, да?

— Раза три-четыре в год, — ответила я.

Он задумчиво произнес:

— Ух ты, а на что это должно быть похоже?

Я предположила, что, если он никогда не уезжал из Форкса, он мог действительно этого не знать, наподобие того, как я представляла снег только по телепередаче о зимних Олимпийских играх.

— Сухо, солнечно, — сказала я ему, — не так много зелени, растения в основном растут без полива, меньше плащей, больше солнечных очков.

Его явно озадачило упоминание о растениях, растущих без полива, — Форкс уж точно был знаменит не своими каменными садами и кактусами — однако в ответ он сказал только:

— Ты не особо загорелая.

— Рак кожи не входит в число моих хобби, — ухмыляясь, ответила я. Это был экспромт, но раз уж я буду жить в дождливой местности, я планировала добавить это в мой список способов научиться любить погоду Форкса: сниженный риск ужасной смерти от опухоли. Я, в общем, не мечтаю о смерти, так что сокращение причин, которые могут ее вызвать, было плюсом. Если бы я как-то убрала все эти причины, я бы была бессмертной. Эрик слабо улыбнулся в ответ на шутку и проводил меня до двери в здание номер шесть.