– Разве что тебе.

– Ты сам меня позвал. Мы с Крисом и Морганом были за школой.

– Дай-ка угадаю, вы курили?

Мэттью поражённо уставился на Ховарда и мгновенно покраснел.

– Мне бы больше понравилось, если бы ты развил мою мысль, – он поджал губы и вскинул подбородок.

– Значит ли это, что если я коснусь поцелуем твоих губ, я вновь почувствую вкус табака? – Доминик шагнул ближе.

– Может быть.

– Значит ли это, что теперь ты будешь таскать мои сигареты и давать Мэрилин повод подозревать меня ещё больше?

– Я не…

– Если она почувствует этот запах, – Ховард встал к нему вплотную и повёл носом, вдыхая едва уловимый аромат дешёвых сигарет, – то в первую очередь подумает, что я, как твой наставник, не научил тебя хорошему?

– Ты научил меня многому, – рука Мэттью коснулась запястья учителя, но тут же исчезла. – И хорошему, и плохому, но разве это делает плохим тебя?

– Плохим меня делает то, что я заявился в школу, позвал тебя сюда и понятия не имею, могу ли я позволить себе хотя бы стоять рядом с тобой. Плохим меня делает и то, что я не знаю, нужно ли мне бояться за тебя, ведь ты и сам теперь способен дать отпор этому человеку.

Внезапно на них обрушился громогласный шум школьного звонка, оповещающего всех о том, что пора разбредаться по классам и продолжать получать необходимые и не очень знания. Беллами попятился назад, схватил свою сумку и напоследок, резко прижавшись к Доминику, поцеловал в губы, крепко сжимая в объятьях. А после, неприлично довольный и с сумасшедшей улыбкой, унёсся прочь, ничего не говоря. Этот невозможный ребёнок поражал своей любовью к импульсивному поведению и нелогичностью. Он мог быть едва ли не на грани истерики, но уже через несколько минут самозабвенно смеялся, развеселившись из-за какой-нибудь глупой шутки. Несмотря на то, что с ним иногда бывало непросто, все его странности складывались в одно очаровательное единое целое.

Покидая класс, где было проведено множество уроков английского и литературы, он не смел оглядываться. Попрощаться со школой окончательно ему довелось ещё в последний рабочий день, ведь именно тогда он решительно закрывал аудиторию с мыслью о том, что больше сюда никогда не вернётся. Теперь же обстоятельства складывались несколько иначе, и ему было прекрасно известно, что третьим уроком у учеников никогда не стояло его предметов, а это значило, что он наверняка застанет нового учителя в кабинете, где собирались и другие представители этой благороднейшей профессии.

Дорога до учительской была заучена до тошноты. Четыре лестничных пролёта, семьдесят две ступеньки и три крутых поворота, прежде чем уткнуться в красивую высокую дверь, из-за которой то и дело доносился женский смех. Доминик тоже любил считать, особенно когда рутинность каждого шага предсказывала сама себя, не предвещая ничего особенного. Он смог выпутаться из неё по весьма странной причине, о которой никому необязательно было знать.

Вежливо постучавшись, он распахнул дверь и заглянул за неё, ожидая увидеть кого угодно в такой час. Как правило, он не следил за чужим расписанием, не смотрел высокомерно, если кто-либо опаздывал на занятие и вообще вёл себя максимально отчуждённо в те моменты, когда это было позволительно. Проявлять интерес к чужому распорядку дня казалось чем-то вопиющим, и в ответ он получал то же самое, никогда не удостаиваясь упрёков от господина директора. Сам же мистер Брикман располагался этажом ниже, под самым носом у всех желающих, но добраться до него было не так-то просто.

На Ховарда незамедлительно уставились три пары глаз: две до боли в скулах знакомых и одна – что неудивительно – незнакомая. Доминик вежливо поздоровался со всеми и кивнул миссис Стаффорд, с которой он водил какие-никакие, но приятельские отношения и время от времени был не прочь угостить её чашечкой кофе. Оставшиеся же два учителя сразу же вернулись к своим делам, будто бы никто их ранее и не беспокоил. Внимательно вглядываясь в лицо человека, сидящего за столом, некогда принадлежащему ему самому, Ховард едва сдержался, чтобы не сделать нечто необдуманное.

– Мистер Андерсон?

Мужчина оторвался от лежащего перед ним листка и поднял взгляд.

– Чем могу помочь?

– Хотел бы переговорить с вами с глазу на глаз, если это возможно.

– Я, знаете ли, очень тороплюсь, – он многозначительно дёрнул бровями, – мой урок уже идёт.

– С каких это пор урок литературы стоит третьим по счёту? – Доминик усмехнулся и сложил руки на груди; учительницы, присутствующие в кабинете, мельком посмотрели на него, но тут же вернулись к своим делам, а мужчина, к которому он обращался так непочтительно, встал со своего места и театрально вздохнул.

– Раз уж вы настаиваете.

В коридоре близ кабинета стояла пронзительная тишина, и вряд ли их должен был кто-либо побеспокоить в ближайшие несколько минут. Доминик думал о Мэттью: всё, что он ни совершал в последнее время, так или иначе было связано с подростком. Каждый шаг сопровождался воспоминанием о его улыбке или грустном прищуре; о его осторожных и длинных пальцах, со временем научившихся многому; о его тихих шагах, сопровождающихся поскрипыванием половиц перед спальней. Всё делалось ради него, и даже сейчас, стоя перед человеком, которому хотелось плюнуть в лицо, Доминик изо всех сил держал лицо, пытаясь казаться дружелюбным.

Молчание явно затягивалось, и неловкую паузу решил разбить сам мистер Андерсон, неторопливо поправляющий манжеты своей идеально отглаженной рубашки.

– Вы, должно быть, отец одного из учеников? В таком случае вынужден сообщить вам, что я недостаточно осведомлён об успеваемости каждого из них и вряд ли я смогу вам чем-нибудь…

– У меня нет детей, – прервал его Доминик. – Но у меня есть эти самые данные об успеваемости всех и каждого.

– Тогда я бессилен перед вашей обширной осведомлённостью. Что-нибудь ещё?

Усмехнувшись, Доминик сунул руку в карман брюк и сжал пачку сигарет пальцами, пытаясь вспомнить, когда он в последний раз курил. Мысль бросить довольно часто появлялась в голове, но недостаточно для того, чтобы начать действовать в нужном направлении. Очередным толчком стало то, что Мэттью стал таскать его сигареты и портить здоровье уже в шестнадцать.

– Я зашёл передать вам привет от Пола Беллами, он мой старый друг – как и ваш, полагаю. Люди иногда поступают необдуманно хорошо, помогая другим обустроиться в этой жизни, и в итоге это оборачивается против них.

– Не понимаю, о чём это вы.

– Думаю, вы очень хорошо понимаете, – вынув руки из карманов, Ховард отвернулся от окна и посмотрел в глаза своему тёзке. – Уверен, вы проворачивали подобное множество раз, в конечном итоге остановившись на одной из учениц, но в этом случае это вряд ли сойдёт вам с рук, я об этом позабочусь, если хоть раз услышу ваше имя.

– Какое тебе дело, приятель? – Андерсон фамильярно фыркнул, резко меняя вежливое обращение на самое простецкое. – Или ты преследуешь свои цели? Кто он тебе?

– Пол – мой друг.

– Он никогда не говорил о тебе, как твоё имя?

– Меня зовут Доминик, ты занял моё место в этой школе, и в моих силах сделать так, чтобы ты его потерял, если продолжишь в том же духе.

– Что ты вообще знаешь обо мне? Ни черта, поэтому иди нахер, дружище.

Развернувшись на сто восемьдесят градусов, он ушёл, следуя по коридору в сторону, как хорошо помнил Доминик, столовой, где в подобное время обычно никого не было, что автоматически делало приём пищи более приятным занятием, нежели в общую перемену.