– Тебе нечего стыдиться, глупый, – Доминик потрепал его по волосам, обнимая и прижимая к себе. – Я так рад за вас.

– Дженна такая маленькая, но уже смышлёная настолько, что мне приходится прятать телефон, иначе она с лёгкостью подберёт к нему пароль, – он обнял учителя в ответ и устроился щекой у него на плече. – Я стал чаще видеть Аннабеллу, и только из-за этого готов простить ему всё. Пол редко к нам заглядывает, но ради отца он приходит каждый день, и не один. Строит из себя примерного семьянина… а Сара ни о чём не знает.

– У всех нас есть неприятные секреты, не так ли? – Доминик повернул голову и коснулся губами волос Мэттью; от него всегда пахло так приятно.

– Знаешь, иногда мне кажется, что ма больше возмутилась бы тому факту, что Пол изменял Саре, чем наличию у тебя личной жизни в виде меня.

Зажмурившись, Доминик распахнул рот и глотнул воздуха, потому что лёгкие совсем не внезапно сковало и сердце забилось чаще. Он словно был на одной чаше весов, глядя на другую, на которой восседал Пол с его не такими уж и порочными пороками в современном обществе. Ховард был честен перед собой, прекрасно зная, что самый большой грех, который он совершил за всю жизнь, – это позволил Мэттью и дальше быть рядом. Пошёл у того на поводу, принял его дружбу и… Быть может, этот порок и был осуждаем обществом, а пролегающая между законом и порядком грань маячила гневом общественности и высших инстанций. Измена супруге и безразличие к близким казались сущими пустяками, стоило только незнающему человеку начать судить.

– Надеюсь, что мы не узнаем, что она думает и о том, и о другом, – сказал наконец Доминик, чуть подумав. – Я могу быть ей другом, а ты всегда будешь для неё хорошим сыном, что бы ни случилось.

– Ничего не случится, – твёрдо произнёс Мэттью.

– Ничего не случится, – повторил за ним Ховард и прикрыл глаза, чувствуя, как подрагивают пальцы.

***

Через полчаса, когда подросток покинул его, в дверь вновь позвонили. Доминик, повторно уединившийся с кухонной утварью, глянул на часы, обнаружив, что время ужина он давно просрочил, и побрёл в прихожую открывать дверь.

На пороге стоял Пол.

– Чем обязан? – Ховард натянул фальшивую улыбку, совсем не радуясь вечернему гостю.

– Могу я войти?

Первым желанием было, конечно же, ответить резким «нет», но правила приличия не позволили держать пусть и нежеланного, но гостя на пороге.

– Проходи в гостиную, – отойдя в сторону, он дождался, пока Пол зайдёт, и прикрыл дверь, напоследок не забыв глянуть по сторонам.

Он жестом указал на диван, и тот покорно уселся на него.

– Я знаю, что Мэтт был у тебя сегодня, – начал он. – Чувствуешь себя безнаказанным? Думаешь, это будет длиться столько, сколько захочешь? А после ты оставишь его одного, не заботясь о том, что он чувствует.

Доминик опешил, распахнув рот и не зная, что сказать.

– Я бы никогда… Ты ничего не знаешь, Пол.

– Неужели? Всё это довольно легко оценить со стороны. Я знаю, сколько лет тебе и сколько – Мэтту. Ни один учитель не проводит столько личного времени со своим учеником, если в этом нет какого-либо подтекста.

– Чего ты хочешь? – устало произнёс Доминик, отводя наконец взгляд.

Кажется, брат Мэттью был настроен решительно, и ни одним из аргументов, которых у Ховарда, к слову, и не было, не него нельзя было убедить. Он будет стоять на своём, упорно намекая всеми доступными способами на недопустимость ситуации, но при этом трусливо прикрываться фактом, что происходящее его почти не задевает. Ему не было дела до брата во Франции, а также в начале учебного года, осенью, когда Мэттью требовалось чьё-либо внимание больше всего. Тщательно выискивая поводы не посещать его, Пол одними только действиями доказывал, что ему если не плевать на то, что происходит с Мэттью, то уж точно он не станет ревностно защищать его честь и достоинство перед кем бы то ни было.

– Я всё ещё его брат, – словно прочитав мысли Ховарда, изрёк он. – И отец, чего я не могу сказать о тебе. Если бы у тебя был ребёнок, ты бы не посмел касаться Мэтта, прекрасно зная, что почувствует его мать, если узнает об этом.

– Она, я так понимаю, узнает?

Пол удивлённо уставился на Ховарда, но тут же взял себя в руки и нахмурился. Доминику неожиданно стало всё равно. Ещё тогда, позволяя Мэттью коснуться себя, накрыть собственные губы нерешительным поцелуем, а особенно – позволив себе обвить его худое тело руками, он прекрасно отдавал себе отчёт в том, что рано или поздно что-нибудь произойдёт. Понятия не имея, как далеко всё может зайти, он заранее просчитал все варианты, а самые нелицеприятные оставил для дальнейших размышлений. Интернет располагал информацией, которую совсем не хотелось изучать, но она, единожды сохранённая на жёсткий диск, напоминала о себе достаточно часто.

– Ты можешь рассказать ей, Пол, – Доминик знал, что за него говорит не безрассудность и даже не смелость. Отчаяние, овладевшее им, кричало изнутри, молило сделать что-нибудь кардинальное – то, что изменит ситуацию целиком и полностью, перевернув его мир вверх дном. – А можешь сказать мне, какие цели ты преследуешь, снова заводя этот разговор.

Повисло молчание. Доминик смотрел куда угодно, но только не на человека, который приносил беспокойств ему гораздо больше, нежели сама ситуация. Подвешенное состояние могло довести до нервного срыва кого угодно, но переживал Ховард больше о том, что именно творилось у Пола в голове.

– Мне нужна некоторая сумма… – начал тот, неловко пряча руки в карманах своих свободных шорт. – Я попрошу её один раз, и больше тебя не побеспокою.

Ситуация отказывалась проясняться, но этот меркантильный шаг в сторону достатка Ховарда был хотя бы чем-то, что могло унять его беспокойство хотя бы ненадолго.

– Я дам тебе её. Но мне нужны гарантии.

– Гарантий не может дать даже самый лучший врач графства, так что не стоит размениваться пустыми обещаниями, Доминик.

– Что же мне ещё остаётся? Я, как и все остальные, жажду покоя, но не чувствую его уже давно.

– Я напишу сумму на листке, а также оставлю номер счёта, на который эта сумма должна быть отправлена.

– Хорошо, – вздохнул Доминик, вставая со своего места.

Разговор был более чем закончен, всё остальное Пол мог сделать и без его присмотра. Пока тот возился с ежедневником и постоянно выскальзывающими из него листками, Ховард безразлично глазел в потолок, даже не заботясь о том, какое количество денег у него попросят и на что они пойдут; единственное, что его по-настоящему волновало – станет ли выплаченный… подкуп хоть какой-либо опорой его душевному равновесию, которое день ото дня то раскачивалось, грозя рухнуть всей тяжёлой конструкцией, то обретало абсолютный покой. Мэттью был для него всем – и даже немного большим. И именно из-за него стоило идти на подобные жертвы, опасаться неизвестности и надеяться на лучшее, ведь до дня его рождения оставалось не так уж и много времени.

Когда Пол встал со своего места, оставив на столе листок бумаги, и шагнул в сторону прихожей, Доминик понял, что трогательных прощаний не будет. Этого человека хотелось выставить на улицу бесцеремонно, или того больше – нагрубить и вытолкать взашей, нисколько не заботясь о последствиях. Но вместо этого он учтиво кивнул оказавшемуся возле дверей Полу и, как только тот вышел на улицу, тут же её захлопнул, закрывая глаза. До следующего дня он и не думал возвращаться в гостиную, где его ждало своеобразное послание, поэтому он поднялся в спальню, перед этим заглотив пару снотворных таблеток, и рухнул на постель, мгновенно засыпая.