– Я рад, – в его тоне не было сомнения, – но иногда мне хочется… заняться чем-нибудь, знаешь?

– Чем же? – придвинувшись ближе, Ховард устроил ноги подростка у себя на бёдрах и с невозмутимым видом положил ладонь ему на задницу. Тот всё ещё лежал на животе.

– Ты часто снишься мне, – Мэттью запнулся, когда рука начала медленно поглаживать его, – и я просыпаюсь весь… мокрый.

– Где именно? – уточнил Доминик.

– Дурак, – Беллами фыркнул. – Весь потный и…

– И возбуждённый.

– Да…

Робкое подтверждение слов Ховарда ознаменовалось ещё и резким переворотом на спину, и Беллами, прикрыв глаза руками, распахнул рот и шумно выдохнул.

– Я просыпаюсь каждый раз, а после лежу в темноте, вслушиваясь в собственное дыхание, и не знаю, что делать.

– Я должен тебя научить справляться с этой проблемой, детка? – предложил Ховард, сам не понимая, шутит он или нет.

Присутствие Мэттью рядом волновало всегда, а сейчас подросток, разморённый обеденным сном, так и льнул к нему, заводя одной только мыслью о том, что он, Доминик, приходил к Беллами во сне. Рука вернулась с новым касанием к животу, давая почувствовать теплоту кожи даже через ткань рубашки.

– Что же я делал с тобой во сне? – спросил как можно более безразлично Ховард и повторил круговое движение по его животу.

– Ну… ты знаешь, – подросток не убирал рук от лица, по-прежнему предпочитая не открывать глаз. Быть может, так ему вспоминалось лучше.

– Если бы знал, то не спрашивал, не так ли?

– У тебя всегда есть ответ на любое моё слово. Не будь таким всезнающим, я чувствую себя глупым и… бесполезным.

– Ты не такой. Я всего лишь хочу развить разговор, который ты сам начал. Я снюсь тебе, – последняя фраза служила больше толчком к дальнейшему развитию событий, и Ховард форсировал их как мог, избегая нахальных предположений, жаждущих сорваться с языка.

Мэттью помолчал с минуту, а после, чуть двинув ногами и согнув их в коленях, выдал ощутимо капризное:

– Да.

Каждое слово из него нужно было почти в буквальном смысле выжимать, подбадривая, поощряя инициативу вообще начать об этом говорить. Он хоть и был достаточно активным в этом плане, то и дело не давая Ховарду прохода, но в итоге либо получал шлепок по заднице и приказ не мешаться, либо… Иногда Мэттью всё же удавалось спровоцировать на что-нибудь, и даже самой малости он радовался так, будто получил всё, о чём только мог мечтать.

– Как часто? – это было больше похоже на допрос с пристрастием, чем на разговор, интимность которого возрастала с каждым словом.

– А я тебе снюсь? – вместо ответа спросил Мэттью, чуть приподнимая голову, чтобы глянуть учителю в глаза.

– Достаточно часто, и я бы даже оставался доволен этим фактом, но всё же предпочту настоящего тебя, – Доминик сжал его колено и повёл пальцами выше, останавливаясь на середине бедра. – И я могу рассказать тебе о любом из них, если ты только попросишь, во всех подробностях.

Последние три слова он произнёс, наклонившись к Мэттью, а тот, ловя каждое слово, даже распахнул рот.

– Хочешь?

Тот незамедлительно кивнул.

– Тогда давай заключим сделку, – он снова сел прямо, по-прежнему позволяя ногам подростка покоиться на своих бёдрах, только тот теперь сидел, опершись спиной на подлокотник дивана.

– Какую ещё сделку?

– Ты рассказываешь мне о двух последних сновидениях, закравшихся в твою маленькую очаровательную голову, а я делаю ответную любезность, не жалея для тебя самых откровенных деталей.

Доминик откровенно блефовал. Сны снились ему так редко, что он даже не трудился их запоминать, а знакомые, практикующие осознанные сновидения, и того вызывали почти ощутимую зависть, ведь в подобных грёзах можно было не просто увидеть то, чего хотелось в обычной жизни, но к тому же и управлять процессом. Последним сном, который по странной случайности пришёл к нему с послеобеденной дрёмой, был привидевшийся визит Джима – с его грустной улыбкой, добрыми глазами и прощальными объятьями. Доминик часто об этом думал, переосмысляя и пытаясь уловить отголосок грусти в сердце. Но её место, вытеснив все трагичные подробности, заняли только воспоминания о лучших моментах. Первый шаг за порог их достроенного дома, каждая годовщина совместного проживания, проведённая в самых разных местах, первый серьёзный скандал – тоже вспоминающийся с улыбкой на губах – и, наконец, их последняя ночь. Доминик будто знал, что произойдёт нечто – может быть, и не столь трагичное, но в ту ночь он не желал выпускать его из своих объятий.

– Я согласен, – произнёс Мэттью, вырывая его из лёгкого забытья. Подросток резко поменял положение, взобравшись к учителю на колени, и призывно заглянул в глаза.

Тем не менее, Ховард мог выдумать только для него что угодно, описать любую из своих фантазий, которыми он грешил время от времени, запираясь в душе или лёжа на постели, откидывая одеяло, когда становилось так душно, что невозможно было нормально дышать…

– Начинай, детка, – приободрил он, опуская ладони на талию Беллами.

Тот охнул от удовольствия, облизал губы и прикрыл глаза, будто бы сосредотачиваясь.

– Позавчера ты пришёл ко мне во сне, даже не постучав в дверь, – чуть подумав, выдал на одном дыхании Мэттью. – Распахнул её, прошёл в гостиную и…

– Неужели я заявился к тебе домой? – перебил его Ховард, ничуть не жалея об этом, почувствовав, как на его плечах сжались пальцы.

– Да, совершенно бесцеремонно, даже не думая спрашивать, не занят ли я чем-нибудь… А вдруг я делал бы уроки или…

– Не увиливай, – Доминик ощутимо приложился ладонью по его заднице, и тот потрясённо выдохнул.

– Я не умею быть откровенным, потому что чувствую себя ужасно, говоря обо всех этих вещах.

– Ты дал своё согласие, помнишь? Это что-то вроде обмена, – руки почти невесомо поглаживали Мэттью по спине, то перетекая продолжительной лаской по лопаткам, то двигаясь вниз по позвонкам, пересчитывая их. – Ты не обязан говорить то, что кажется тебе… ужасно запретным.

Тот ущипнул Доминика за шею и рассмеялся, показывая язык.

– После всего, что ты делал со мной, слова кажутся пустым местом.

Это прозвучало в исполнении Беллами несколько устрашающе, отчего Ховард с сомнением глянул ему в лицо.

– Я делал?

– Ты, – Мэттью кивнул, – ты и твои умелые руки, а особенно… пальцы.

– Расскажи мне о моих пальцах, – Доминик улыбнулся, откидывая голову на спинку дивана.

– Ты снова делал это во сне. Я был в душе, а ты открыл дверь и скользнул ко мне за занавеску, прижимая к стенке и… – он замолчал, упрямо кусая губы и смотря куда-то в сторону.

– Тебе не нужно стесняться меня, – погладив его по волосам, Ховард заправил выбившиеся прядки ему за уши и замер ладонями на его щеках. – Я люблю в тебе всё, даже твой дурной характер и привычку не мыть за собой посуду.

– Эй! – Мэттью рассмеялся, и Доминик смог почувствовать это, под его пальцами растянулась довольная улыбка подростка.

Он повёл ладонями вниз, касаясь шеи, проскальзывая на мгновение за ворот рубашки, чуть расслабляя школьный галстук, а после, не встретив никакого сопротивления, только заслышав сбивчивое дыхание, шёпотом произнёс: