Когда Антон узнал, его снова накрыло, и все, что не сказал родителям, когда продали Душку, ему сказать захотелось. Но он, конечно, промолчал.
Нас всегда учили держать себя в рамках – и меня, и Антона, и всех вообще кругом. Может быть, поэтому из нас и выросли такие бревна. Мы не показываем отрицательных эмоций, но с положительными тоже у нас не очень. Поэтому мы ищем успокоения в каких-то странных источниках. Мой муж все время жрет, я уже боюсь садиться с ним вместе за стол, он пылесосит все, и с моей тарелки тоже. «Да что ж я делаю!» – говорит он, но все равно все сметает. А я пишу какие-то бытовые записки, и у меня болят спина, шея и задница из-за того, что я сижу все время за компом. Но я пишу. А муж жрет. Так мы лечим свои детские травмы…
Так вот, после известия о смерти собаки Антон сбежал в вольер и лег на Душкину лежанку. Роза Михална прошла к нему через сад, облокотилась на решетку и позвала на ужин. А он ей отвечает:
– Не пойду.
– Почему? Объясни, если не сложно.
*Свекровь-маньячка – типаж распространенный. Их полно, и никто не догадывается, что они извращенки. Знавала я одну свекровь, которая без сына не могла прожить ни дня. Она его постоянно просила о помощи: «Съезди с мамой в магазин, помоги с ремонтом, почини машину, приезжай обедать, не могу открыть замок, у меня завис компьютер…» Маньячки знают кучу способов, как удержать сына. Чаще всего эти женщины не замужем. Они ревнуют сыновей к невесткам, у них любая будет недостойной дурой. Сын – их единственный мужчина. Но не настолько они великодушны, чтобы жить материнской любовью, им непременно нужно у своего ребенка вырвать дозу мужского внимания. И ни одна никогда не признается в этом, ни одна.
Подруг своих великодушных я не понимаю. Зачем они терпят свекровь-извращенку? Как можно тратить единственную жизнь на чужие сексуальные игрушки? Ведь это секс! Вся беготня вокруг сыночка – это обычный сублимированный инцест, в котором свекровь-маньячка ни за что не признается, но именно такая мать заглядывает в комнату молодоженов без стука. Ей надо сунуть нос к сыночку в плавки, обязательно. И что получается? Мама трансформирует свою сексуальность в материнскую заботу, невестка от безысходности сублимирует в скандалах с мамой, а сынок очень часто в таких семейках просто не тянет. В итоге по накалу страстей отношения невестки со свекровью превосходят отношения той же невестки с ее собственным мужем.
Увы, это не лечится. Поэтому если ваша свекровь завизжала – просто отойдите подальше. Не мешайте маме наслаждаться. Пусть отрывается, как может.
И тогда Антон заявил:
– Потому что своих собак вы любите больше, чем детей. Раз так, я буду жить в вольере, как собака.
Роза ничуть не удивилась. Ей уже приходилось слышать фразочку, что собак она любит больше детей, от своей же свекрови.
– Мы тебя лю-ю-ю-бим. – Она улыбнулась. – Сыно-о-ок, выходи.
Антон не ответил, даже не повернулся. И что? Что делать маме в такой ситуации? Моя бы стала штурмовать вольер, моя могла бы перегрызть решетку… Другое дело Роза. Роза Михална нюни разводить не стала, вздохнула только:
– Как знаешь, детка, как знаешь… Ты уже мальчик большой.
Волноваться было не о чем: ребенок дома, на глазах, живой-здоровый. Он продолжает убирать вольеры, кормить собак. И сам не голодает – вон какие в саду растут чудесные большие груши!
Дни стояли теплые, ночи тоже, Антон спокойно спал на воздухе, завернувшись в старый туристический спальник. И ему действительно никого не хотелось видеть и не хотелось никому показывать свои зареванные красные глаза.
А как же было не поплакать? Мы все рыдали по своим собакам, до самых свадеб, до рождения собственных детей. Мы все заводили щенков приблизительно в одно время, лет в пятнадцать-шестнадцать. У меня появился ньюф, у Антона борзая, у Вероники ротвейлер (он ей вполне подходил). И мы носились со щенками как ненормальные, потому что собака была единственным источником нашего чувственного самовыражения.
Тут все понятно – возраст. Мы выросли, родители нас перестали брать на ручки, мы оказались в холоде, а тут вдруг теплая собачья шерсть… Кого обнять? Собаку. Кого погладить? Песика, кого ж еще! Собаки на нас не орали, всегда нам радовались… В общем, это была компенсация любви. Нам хотелось, чтобы кто-то полюбил нас точно так же, как собака – без вопросов и навсегда. А пока желающих не было, мы принимали своих щенков слишком близко к сердцу, и когда они у нас умирали, мы оплакивали их как людей.
Это был стресс. Меня отпаивали валерьянкой. Веронике купили путевку на море, чтобы она развеялась. Антон страдал один в вольере.
– И как ты успокоился? – Это я уже потом, спустя много лет, у него выясняла. – Скажи мне, что ты чувствовал тогда?
– Я ничего не чувствовал. – Он мне ответил. – Я это пережил.
Я знаю, как он все переживает. Технология проста. В его сознании есть железный ящик, он замыкает туда все черные эпизоды. Закрывает все плохое на кодовый замок, а шифры… шифры он умеет забывать, он совершенно их не помнит. В отличие от меня Антон никогда не ковыряется в своем черном архиве. В тот день, когда я прискакала к нему как нянечка к барчонку, он вышел из вольера – и больше никогда ни слова не говорил своим родителям про эту рыжую собаку.
История у нас не про собачку. Вздохните и расслабьтесь. Хочу вам кое-что сообщить в связи со всем вышеизложенным. В отличие от донны Розы все другие матери парней, с которыми я в юности крутила шуры-муры, меня боялись. Почему? Ведь я не состояла на учете в детской комнате милиции, не ширялась, не занималась проституцией, не валялась пьяная по кустам… Чем я пугала бедных женщин? А ничем. Они боялись своих же собственных фантомов. Каждая из них видела во мне монстра, который хочет забрать у нее детеныша и заодно прихапать жалкое семейное барахлишко.
Что защищали эти клуши? Какие сокровища? Ни одна из них не была английской королевой. Никто из них не обладал ни титулом, ни фамильным замком, ни виноградниками… Но все боялись страшную меня, в то время как бояться нужно было мне.
Боялась первая. Мне было-то всего пятнадцать, и я была невинна, как слеза, но мама моего парня, уважаемый работник торговли, боялась, что я заберу у нее единственного сына и ничего не оставлю взамен. Тут все понятно – работник торговли, она привыкла совершать обмен, деньги – товар – деньги.
Вторая мама тоже меня боялась. Не видела ни разу, но боялась. А мало ли… вдруг я плохая? К тому же у него таких, как я, бесспорно, будет еще сто.
Третья мама выскочила замуж в восемнадцать – и теперь панически боялась, что ее сыночка захомутает такая же проворная девчонка. Но тут уж не бояться надо – радоваться.
Четвертая… Она была уверена, что сын попал в религиозную секту. Я так его уматывала, что у него не оставалось сил на беседы с милой мамочкой. Она его о чем-то там расспрашивала, а он только молча кивал. Уж извините… Слабенький попался.
Всех этих мам объединяло одно – они вообще боялись девушек. Любая девушка сына была для них проблемой. Как, впрочем, и снег, и дождь, и жара. Никто из них не разглядел во мне источник неиссякаемого счастья, а я была прекрасна, я скромненько поблескивала в нашем тихом городишке, как серебряная подкова в придорожной пыли.
5. Маска
Пусть ваш язык изрекает только приятные слова, неприятное и без него будет сказано, это сделают ваши глаза.
В нашей чудесной семейке есть обычай – тащить всех в баню. Банька расслабляет, голенькие в парилке, мы все моментально становимся друзьями. В бане сближение происходит гораздо быстрее, чем в каком-нибудь ресторане или даже за семейным столом. Таким способом эти хитрые люди заманили и свою первую сноху, и вторую, и меня, и зятя…
Раньше я никогда не предавалась этой русской забаве. Когда я легкомысленно согласилась попариться со всеми, мне даже в голову не приходило, куда все это заведет. Я все еще думала, что просто зашла на чаек к школьному другу, но мне уже пришлось раздеваться. Потом меня хлестали веником, толкали в ледяной бассейн. Любезный папочка и мужики из свиты легендарной Розы раскрыли варежки и любовались на мои шикарные рельефы. Они насмешливо поглядывали на Антона: «Детеныш, и куда тебе столько счастья в одни руки? Не донесешь ведь, надорвесси!» Антон не обращал внимания на их ехидные рожи. «Вы за меня не бойтесь, донесу», – примерно это говорил его прямой серьезный взгляд.
