– Сказали, срочно, сэр.

Я глянула на Санчес – та прятала глаза, и я поняла, что она каким-то образом подстроила этот срочный вызов своими эсэмэсками. Обидно – только Рафаэль достучался до судьи Джексона. По крайней мере, из этой троицы он был наиболее честным.

Джексон вышел, а Рафаэль продолжал как ни в чем не бывало:

– И каким же образом вы хотите дополнительно наказать мою клиентку? Вы и так приговорили ее к пяти Клеймам.

– Всегда можно найти новое место для Клейма, – подмигнул мне Креван.

Он и правда думает, будто никто ничего не узнал. Я заметила, как изменился взгляд Санчес. Его наглость напугала ее – и рассердила.

– Например, поясница, – подсказал Рафаэль.

Сердце отчаянно забилось. Дошли до сути. Сейчас Рафаэль выложит карты на стол.

Санчес тоже это почуяла, выпрямилась, напряглась.

Креван уставился на Рафаэля не моргая.

Долгое молчание.

– Будем говорить начистоту, – сказал Рафаэль. – У нас есть видеозапись, на которой вы, судья Креван, собственноручно ставите этой юной леди Клеймо на поясницу – без анестезии.

У Кревана дернулся глаз.

– До меня дошли слухи о подобной видеозаписи, однако ее никто не сумел найти. Лично я считаю это пустой угрозой – не существует никакой записи.

– Есть запись, – сказала я.

– Могу вас заверить, судья Санчес, никакой записи не существует, и даже если нам предъявят какую-то съемку, это дешевая подделка, как все, что нам показывают в интернете, – сказал Креван своей коллеге.

Он пытался привлечь ее на свою сторону. Санчес молчала и пока что прятала свои козыри. Я не знала, чью сторону она выберет в итоге.

– Селестина сегодня утром была у вас дома, – недоверчиво сказал ей Креван.

– Да, и я звонила вам лично, чтобы сообщить об этом, но стражи подоспели первыми.

– Это я вызвала стражей. – Мне наскучила их игра в кошки-мышки. Хватит с меня игр. Все в открытую. – Судья Санчес хотела выдать меня вам в руки. Хотела что-то получить в обмен на меня. Заключить сделку.

Она удивленно поглядела на меня, однако ей пришлось продолжить то, к чему я подступилась.

– Вы наделали слишком много ошибок, Боско, – сказала она. – Начато внутреннее расследование. Меня вызывают свидетелем – и мне придется отвечать на все вопросы.

– Чего вы хотите? – спросил Креван. Как будто ни меня, ни Рафаэля тут не было.

– Я хочу, чтобы вы ушли в отставку. Хочу возглавить Трибунал.

Он нервно рассмеялся.

– Чтобы я уступил вам свое место?

– Да, я хочу контролировать Трибунал. Полностью контролировать.

Он поднялся. Стоял словно одеревенев.

– Хотите мою работу в обмен на что? На нее? – ткнул в меня пальцем. – Она уже тут.

Он даже по имени меня не удостоивал назвать. Я заметила, что и Рафаэля это возмутило.

– У меня есть запись, – сказала Санчес. Кровь отхлынула от лица Кревана. – Я видела, как вы своими руками поставили Клеймо семнадцатилетней девочке. Это было омерзительно. Бесчеловечно. Не для этого был создан Трибунал.

На миг он опешил. И все же:

– Я вам сказал, запись – подделка.

– Думаю, в это мало кто поверит.

У него заходил кадык.

– Вы опозорили весь Трибунал, Боско, и если придется, я покажу эту запись всей стране, потому что это ваших рук дело. Недопустимо, чтобы вы оставались верховным судьей, это погубит Трибунал. У нас уже полно неприятностей. Я сумею выстроить отношения с новым правительством. С чистого листа. Мы снова будем заниматься тем, к чему мы призваны.

Боско ее предложение вовсе не обрадовало. Трибунал для него – что сын родной. Похоже, Эрика Эдельман права: Креван вообразил себя отцом народа. После смерти жены он сорвался, винил всех в своей утрате, заклеймил врача, которая поставила неверный диагноз, упустила рак. Почувствовал вкус личной мести, и тут-то все человеческое в нем затрещало по швам, а изнутри вылезло чудовище.

– Ничего у вас не выйдет. – Креван угрожающе перегнулся к ней через стол. – Трибунал основан моим дедом. Во главе Трибунала всегда стоял один из Креванов.

– Я сумею это сделать – и сделаю. – Санчес тоже поднялась на ноги.

Мы с Рафаэлем переглянулись. Мне этот разговор добра не сулил. Они заключат сделку, а в проигрыше останусь я.

– Самое лучшее и правильное, что мы можем сделать, – сказала она, – это чтобы вы ушли по собственному желанию. С новым правительством начинается новая эпоха, обновленный Трибунал. Уйдете без скандала, никаких вопросов, видеозапись никто не увидит.

– А что будет со мной? – спросила я, прерывая их поединок.

– Я верну тебе свободу, – сказала судья Санчес. – Мистер Ангело прав. Трибунал не должен быть превыше милосердия.

– Отмените мой приговор? – рявкнул Креван.

– Это единственный выход.

– Не единственный! – завопил он во всю глотку.

Кэррик и дед прилипли к стеклянным перегородкам, пытаясь понять, что происходит. Но даже Рафаэль и я не очень-то это понимали, хотя и находились с Креваном в одной камере.

Креван ринулся к двери, попытался открыть.

– Камера заперта, – напомнила я.

– Бога ради, откройте! – заорал он, надрываясь.

– Вас не услышат, – спокойно сказала я. – Камера звуконепроницаема.

Он обернулся к нам, весь красный, лицо дергается, внутри кипит гнев, вот-вот лопнет. Стражница подоспела вовремя – отперла дверь, и Креван вылетел из камеры, словно камень из катапульты, чуть стражницу с ног не сбил.

Санчес выдохнула. Длинный дрожащий звук.

– Значит, вы вернете мне свободу. Я не буду больше считаться Заклейменной.

– Да.

– И дедушку отпустите? – продолжала я.

– Да.

– И мистера Ангело?

– Да.

– Моим родителям пришлось оплатить судебные издержки.

– Мы возместим из средств Трибунала.

– Марлена Понта свидетельствовала на суде о моем характере. Вы призна́ете, что она не солгала Трибуналу. Призна́ете публично.

– Да.

– Клейма, – вступил в разговор Рафаэль. – Трибунал должен оплатить Селестине пластическую операцию.

Санчес подумала и кивнула:

– Да.

– Об отмене приговора будет объявлено публично? – уточнил Рафаэль.

– Будет.

Сердце оглушительно застучало. Все, как я хотела. Мне нужно было, чтобы все узнали, как поступил Креван, потому что это вынудило бы пересмотреть дела и других Заклейменных. Если сам Креван порочен, то и приговоры Трибунала не могут быть безупречны. Пожалуй, постепенно удастся отменить и всю систему. Я поверить не могла – я всего добилась? Почти всего.

Санчес собрала бумаги и, словно читая мои мысли, спросила:

– Это все?

Я оглянулась на Кэррика.

– И еще Кэррик Уэйн. Отмените и его приговор.

Тут она посмотрела мне прямо в глаза, и уголок ее рта дернулся в улыбке.

– Нет, – сказала она.

– Но вы должны освободить и Кэррика тоже! – возмутилась я.

– Кэррик Уэйн не имеет отношения к твоему делу, – сказала Санчес. – Как и к нашему разговору.

– Но его накажут за то, что он помог мне бежать.

– Его накажут за то, что он бежал от своего куратора. За помощь тебе никакого дополнительного наказания не будет, если это тебя беспокоит.

– Но вы должны его освободить! – Голос изменил мне.

– Нет, – твердо повторила она. Обернулась к Рафаэлю: – Мы закончили? Я подготовлю бумаги.

– Мне нужно время, чтобы посоветоваться с адвокатом, – сказала я, застигнув их обоих врасплох. – Мне нужно время подумать.

Рафаэль в ужасе закрыл глаза.

– Сколько времени? – спросила Санчес.

Я посмотрела на часы.

– Не знаю. До завтра.

– Даю тебе время до конца рабочего дня.

– Ты получила все, чего хотела, Селестина! – вмешался Рафаэль. – Свободу, свою жизнь. Соглашайся.

– Слушайся своего адвоката, Селестина, – сказала Санчес, забирая со стола последний листок. – Мое предложение действительно до шести часов вечера.