– Что вы говорите? – растерянно переспросила Тина.

– Судья Креван сказал мне, что вы все не уследили, и Селестина сама поставила себе шестое Клеймо.

Молчание.

– Необходимо как можно скорее удалить шрам. Ее обвинения против судьи Кревана вызвали широкий резонанс. Знаете ли, она утверждает, что это он ее заклеймил. Неудивительно, что судья так усердно ее разыскивал.

Тина молчит как убитая.

– Ведь так все было, да? – неуверенно переспросила доктор Грин.

– Очнулась она? – загрохотал Креван, врываясь в комнату.

– Еще нет, судья, – ответила доктор Грин, растерявшись.

– Сразу меня зовите. И проследите, чтобы она ни с кем не говорила. Хватит ей распространять свои выдумки.

– Да, сэр, – торопливо подтвердила Тина.

– Все в порядке? Операционная вас устраивает, доктор Грин?

– Да, судья, благодарю вас. Могу я задать вопрос? Что это за учреждение? Я не знала о его существовании.

– Новый отдел. Государственная тайна, доктор Грин. – Я расслышала в его голосе усмешку и представила себе выражение его лица. Когда-то он казался мне красивым – пока маска не слетела.

– Мне нужно осмотреть шрам до операции, – твердо заявила доктор Грин.

С помощью Тины она перевернула меня на бок. Хоть бы Креван не стоял вплотную, не глазел! Доктор Грин со свистом втянула в себя воздух.

– Ничего себе! Это должно было причинить страшную боль. Словно пытка. Зачем юная девушка такое с собой сделала?

– Кто знает, что на уме у порочных? Мы еще побеседуем после операции, доктор Грин, – сказал Креван. – Боюсь, я должен готовиться к этому ужасному интервью, с которым премьер-министр поручил мне выступить перед выборами. Придется доказывать населению, что я не страшный, злой волк, каким меня выставляет партия Жизни.

Он снова попытался шутить, сделать вид, будто ничего особенного не происходит. Но если правительство требует от него публичного выступления, значит, плохи у Кревана дела. Они пытаются заранее решить эту проблему.

– А, в самом деле: беседа с Эрикой Эдельман. Она … – врач запнулась в поисках точного слова, – опытный интервьюер. Желаю вам удачи.

– Удача понадобится, – ответил он. – Эта женщина, я так понимаю, жаждет моей крови, но я с ней справлюсь.

Он вышел из палаты, и его шаги замерли в отдалении.

– Что вы будете делать на операции? – жалобно спросила Тина.

– Когда Селестина проснется, мы поставим капельницу в руку и будем вводить общий наркоз, а также физраствор и другие жидкости. Я введу наркоз, она уснет и ни малейшей боли не почувствует. Дальше я сделаю пересадку кожи: возьму лоскут с внутренней стороны бедра, наложу на место ожога и пришью. На область, откуда возьму кожу, наложу повязку. Мы снова привезем ее сюда, в палату, дадим обезболивающее, все, что понадобится по ее состоянию. Нужно будет несколько дней наблюдать, как заживает участок, откуда мы возьмем кожу, и как приживается трансплантат. Затем пациентка три-четыре недели должна будет избегать активных нагрузок. Бедро заживет раньше, через две – две с половиной недели.

– Ждать, пока заживают раны. Через это она уже прошла, – негромко напомнила Тина.

– Мне кажется, вы … Простите, вы, кажется, жалеете ее. Привязаны к ней.

– У меня дочка – ее сверстница, – ответила Тина.

– Интересно, – сказала доктор Грин. – Вы говорите совсем как она.

– В каком смысле?

– Я видела суд над Селестиной. Она сказала, что помогла старику, потому что он похож на ее деда.

– Это вроде бы называется «эмпатия», – мягко напомнила Тина. – Боюсь, наше общество ее утратило.

– Не все утратили, – ответила доктор Грин.

Запищал линолеум под ее ногами, и в палате остались только я и Тина.

– У тебя максимум час, чтобы убраться отсюда, – торопливо заговорила мне в ухо Тина. – Еще немного, и доктор Грин начнет задавать Кревану вопросы и наживет неприятности. Сейчас я пойду выпить кофе, а ключи от машины оставлю рядом с сумкой на стуле у двери. Машина на парковке, сразу у входа. Остальных я постараюсь отвлечь. Больше я ничем не могу помочь, Селестина. – Она чуть ли не извинялась. И быстро вышла, опасаясь, что я попрошу большего. И я бы действительно попросила.

Не теряя времени я села, отталкиваясь локтями от постели. Ухватилась за шторку, чтобы сползти с кровати, но мой вес оказался слишком велик для хлипкой шторки, оторвалась даже струна с кольцами, и я рухнула на пол со стоном, отшибла бок, а уж насколько пострадали ноги, понятия не имею, я не почувствовала даже, как они ударились о пол. Стараясь не думать о боли, я перекатилась на живот и поползла, опираясь на локти, волоча ноги за собой. Тело было тяжелым, неподвижным, как труп, не откликалось на команды и не слушалось их. От такого усилия обильно проступил пот, кожа скользила по гладкому полу. Там, где пол соприкасался с ногами, я ничего не чувствовала. Словно меня разрубили пополам: никаких ощущений ниже пояса. И к тому же я не знала, где я, на мне только и было что нижнее белье, а сверху красная ночная рубашка, я могла доползти разве что до двери палаты, и то с огромным трудом, выбраться из здания – об этом нечего и думать. Но зато я знала, что это не замок Хайленд.

Я добралась до стула, где лежала кожаная сумка Тины, потянулась за ключами.

Мне виделось, как врывается Креван, застает меня распростертой на полу, корчащейся у его ног. Беспомощной, в полной его власти, именно как он хотел. Эта мысль придала мне сил, я поползла быстрее.

Дверь оставалась приоткрытой достаточно, чтобы я могла ухватиться за нижний край и увеличить проем – до ручки я бы не дотянулась. Тина помогла мне больше, чем я смела надеяться. Я выглянула в коридор. Там было пусто. Из комнаты персонала доносились голоса.

– Джейсон, иди сюда! Судья Креван велел мне изучить с вами инструкции, – сказала Тина, и я увидела, как страж, следивший в конце коридора за камерами, встал со своего места.

– Ее уже сколько дней назад прислали, – заговорил он, подтягивая штаны на толстом брюхе и подходя к небольшой группе коллег.

– Видимо, его не устроило, как мы ее соблюдаем, – возразила Тина, и стражи ответили ей недовольным бурчанием. – Давайте просто сделаем, как велено. И для начала сварим кофе, а?

– Хорошая мысль, – согласился Джейсон.

– Первая страница, – начала Тина.

Я собиралась выползти в коридор и сразу направо, к лестнице на выход, но тут в помещении напротив телевизору прибавили громкости: дебаты в прямом эфире между лидерами всех партий. Волнующие всех дебаты.

– Партия Жизни выбрала девизом слова «Логика и сострадание», ибо, как известно, «Хорошая голова и доброе сердце – грозное сочетание»[3], – заговорила с небольшого подиума Эниа Слипвелл.

– Слова «Логика и сострадание» принадлежат Заклейменной, то есть Эниа Слипвелл и ее партия отождествляют себя с Заклейменной группой населения, – прокомментировал премьер-министр Перси.

Одно очко у Эниа.

Я поползла по коридору к той комнате, в распахнутую дверь видны были кресла. Там сидели пациенты, все в красных ночных рубашках, – значит, такие же Заклейменные, Они мне помогут.

– Простите, – зашептала я, вползая в комнату. – Мне нужна помощь.

Все сидели спиной ко мне, даже не шелохнулись. Наверное, следовало поскорее удрать, но, если Кэррик прав, если главное – убедить хотя бы один разум, то надо попробовать, а потом мы поможем друг другу бежать. Мне ведь все равно не удалось бы вести машину с парализованными ногами – нет, я бы обязательно попробовала, но будь у меня помощник, это прибавило бы и скорости, и безопасности. Я окликнула этих людей еще раз, погромче, но они то ли не слышали, то ли не хотели помочь. Я подтащилась к ближайшему креслу, от таких усилий пот потек и по лицу, и по спине.

– Простите, мне нужна ваша … – Слова замерли на устах. Волосы поднялись дыбом.

Это был мистер Берри.