Чем же тогда занять время? Питер снимает часы с руки. Вчера он уже заметил, что жизнь похожа на хронометр. Птицы возвещают начало и конец дня. Затем к ним присоединяются букашки: пронзительно, словно зубные буры, стрекочут цикады, трещат по-лягушачьи сверчки, не считая всяких прочих козявок. И церковный колокол услужливо дробит день на части. Наконец, самое земля есть не что иное, как вращающиеся часы, которые равномерно распределяют свет через каждую четверть часового круга. Взаимосоответствие этих множественных часовых стрелок приблизительное, но какой ему прок от размеренного тиканья минутной стрелки? Сеньор Алвару в кафе – вот кто может быть стражем его минут в случае необходимости. Питер кладет часы на стол.

И глядит на Одо. Обезьяна подходит к нему. Питер усаживается на пол и начинает его обыскивать. В ответ Одо дергает его за волосы, дергает за нитки на шерстяной кофте, дергает за пуговицы на сорочке – дергает за все, что дергается. Питер вспоминает совет Боба посыпать себе голову сухими листьями, чтобы таким образом дать обезьяне возможность вдоволь себя пообыскивать.

Процесс обыскивания Питера смущает. Обезьяна – очень близкий человеку вид: она похожа на человека и вместе с тем отличается от него. От нее к тому же исходит животворное тепло – оно чувствуется совсем рядом; он ощущает пальцами и биение обезьяньего сердца. Питер сидит как завороженный.

Между тем, выбирая из шерсти Одо семена растений, колючки, грязь и чешуйки старой кожи, он мысленно переносится в прошлое. Впрочем, вспоминать былое ему быстро надоедает. За исключением Клары, Бена и Рейчел, его прошлое, основательное и завершенное, вполне состоялось. В жизни он всегда полагался на случай. И не потому, что не старался подстегнуть удачу, а потому, что никогда не ставил себе каких бы то ни было сверхзадач. Он в полной мере довольствовался своей адвокатской должностью в юридической конторе, а потом с легкостью бросил ее, едва представился случай заняться политикой. Бумажной волоките он предпочел общение с людьми. Впрочем, успех на выборах, выражаясь точнее, все-таки был для него удачей, поскольку на его глазах успешные кандидаты проваливались, а посредственности оказывались в чести – в зависимости от смены политических ветров на потребу дня. Его карьера складывалась успешно: девятнадцать лет в палате[91], восемь побед на выборах – поскольку он всегда угождал своим избирателям. Затем ему дали повышение – перевели в сенат, где он добросовестно проработал в разных комитетах, невзирая на неприятную шумиху, поднимавшуюся газетами вокруг деятельности нижней палаты. В молодости он и представить себе не мог, что политика станет всей его жизнью. И вот теперь все это повергнуто в прах. Теперь уже неважно, что он делал вчера… не считая того дня, когда много лет назад он впервые отважился пригласить Клару на свидание. А что до дня завтрашнего… если не принимать в расчет кое-какие скромные надежды, никаких планов на будущее у него нет.

Что ж, если к нему не взывает ни прошлое, ни будущее, зачем сидеть на полу и обыскивать шимпанзе, позволяя ему обыскивать себя? Мысленно он возвращается в день сегодняшний, к насущным делам – загадке, заключенной в кончиках его пальцев.

– Итак, зачем вчера в кафе ты швырнул чашку на землю? – вопрошает он, осматривая плечо Одо.

– Аа-гу-у-у, – отвечает обезьяна низким гуканием, широко раскрывая и медленно закрывая рот.

Так-так, а что означает это самое аа-гу-у-у на языке шимпанзе? Питер обдумывает разные варианты ответа:

Я расколотил чашку, чтобы повеселить людей.

Я расколотил чашку, чтобы люди перестали смеяться.

Я расколотил чашку, потому что был счастлив и радовался.

Я расколотил чашку, потому что разозлился и загрустил.

Я расколотил чашку, потому что кто-то из них снял шляпу.

Я расколотил чашку, потому что мне не понравилась странная туча на небе.

Я расколотил чашку, потому что мне захотелось овсянки.

Я не знаю, почему расколотил чашку.

Я расколотил чашку, потому что потому…

Интересная штука. У них обоих есть разум и глаза. Оба обладают языком и культурой. И тем не менее обезьяна вот так запросто берет и швыряет чашку на землю, ставя человека в полное недоумение. Его умственный инструментарий – умение выстраивать причинно-следственные связи, пользоваться хранилищем знаний, владение языком и чутьем – едва ли помогают ему объяснить поведение обезьяны. Силясь понять, зачем Одо делает то или это, Питер может полагаться только на свои догадки и предположения.

Но раздражает ли его то, что в целом обезьяна остается для него существом непостижимым? Нет, ничуть. И пусть утешением ему послужат тайна и бесконечное удивление. Будь то обезьяний умысел – удивлять его, хотя почем ему знать – он и не может этого знать, – утешение есть утешение. Он принимает его с благодарностью. Подобные утешения приходят нежданно. По любому случайному поводу:

Одо глядит на него во все глаза.

Одо поднимает его с земли.

Одо устраивается на сиденье в машине.

Одо разглядывает зеленый листок.

Одо, проснувшись, усаживается на крыше машины.

Одо берет тарелку и ставит ее на стол.

Одо переворачивает страницу журнала.

Одо отдыхает, прислонившись к ограде, будто пришпиленный.

Одо бегает на четвереньках.

Одо раскалывает камнем орех.

Одо поворачивает голову.

Всякий раз разум Питера щелкает, как фотоаппарат, запечатлевая в его памяти неизгладимую картинку. Движения Одо плавные и выверенные – их размах и сила точно соответствуют его намерениям. Хотя он все проделывает совершенно бессознательно. Одо как будто не задумывается, что и когда нужно делать, – просто делает, и все. Какой во всем этом смысл? И к чему задумываться? Это чисто человеческое свойство – доставляет это нам неудобства или нет? Но, если вдуматься, обезьяньи движения сродни человеческим: это движения великого актера, дающего великое представление. Та же экономия средств, то же поразительное воздействие. Но актерское мастерство – результат усиленных тренировок, ведущих многотрудным путем к вершине искусства, если брать человека. Между тем Одо ведет себя – держится – просто и естественно.

Надо бы и мне так, размышляет Питер.

Одо чувствует – Питер знает это наверное. К примеру, в первый их вечер в деревне Питер сидел на верхней лестничной площадке, снаружи. А обезьяна была во дворе – обследовала каменную изгородь. Питер пошел в дом налить себе чашку кофе. Одо, похоже, не заметил, как он ушел. Но через несколько мгновений он уже мчался вверх по лестнице и ворвался в дом, высматривая его ищущими глазами и вопрошающе гукая сложенными трубочкой губами.

– Я здесь, здесь, – отозвался Питер.

Одо довольно заворчал – и Питера обдало чувственной волной.

Вот и вчера, во время прогулки по лесу Одо метался по тропинке, высматривая его с явным намерением отыскать во что бы то ни стало.

В этом, собственно, и выражается душевное состояние обезьяны. И подобное душевное состояние, кажется, порождает чисто практические мысли: Где же ты? Куда подевался? Где тебя искать?

Но почему Одо хочется, чтобы он, именно он, всегда был рядом, Питер этого не знает. Вот вам еще одна загадка.

Я люблю, когда ты рядом, потому что с тобой весело.

Я люблю, когда ты рядом, потому что ты относишься ко мне серьезно.

Я люблю, когда ты рядом, потому что с тобой я счастлив.

Я люблю, когда ты рядом, потому что с тобой мне не страшно.

Я люблю, когда ты рядом, потому что ты не носишь шляпу.

Я люблю, когда ты рядом, потому что мне не нравятся странные тучи на небе.

Я люблю, когда ты рядом, потому что ты угощаешь меня овсянкой.

Даже не знаю, почему я люблю, когда ты рядом.

Я люблю, когда ты рядом, потому что потому…