— Круто. — Он поджимает губы и начинает раздеваться.

— Что ты делаешь? — невзначай спрашиваю я. Может, он думает, что голым представляется более интересным собеседником. Уж не знаю.

— Если это не может подождать, будем разговаривать так. Видишь, иду тебе на уступки.

Он пихает меня в сторону и становится под струи. Такого значения для слова компромисс я не знал. Моя жизнь вообще довольно странная. Сначала чувак угоняет мою машину, потом, в качестве компромисса, мы начинаем жить вместе, потом он угоняет другую мою машину и, в виде уступки, мы вместе принимаем душ. Занятно.

— Ну и что ты хотел обсудить?

Я терпеть не могу все эти разговоры и выяснения, и по большей части стараюсь сводить их к паре фраз, на которые отвечаю «да» или «нет» («да» — сильно чаще). Грег об этом прекрасно знает, и мне интересно, уж не собрался ли он устроить мне особо изощрённую пытку.

— Дай сюда гель. Так вот, — он трясет флакон, — то, как ты вёл себя со Стейси, категорически неприемлемо. — Он так серьёзно-смешно произносит это слово, что уши навостряются сами собой, как у встрепенувшейся на голос хозяина собаки. — Она женщина.

Флакон хрюкает, выплёвывая гель ему в ладонь. Я моргаю, и с ресниц капает вода.

— Ты ставишь мне условия? — в моем представлении Грег всегда был до одури прямолинейным парнем. Я бы охарактеризовал его как поезд, идущий прямо, пока кто-нибудь не переключит стрелку. В детстве у меня такой был, а потом Шерлок его разобрал. Мне нравилось прокладывать рельсы и смотреть за этим безальтернативным движением, а он сгорал от любопытства, как же там всё устроено.

— Да.

— Ладно, что дальше?

Это нечестно! Ты же, мать твою, голый! Как я могу тебе противостоять? Я даже в слова твои вслушиваюсь с трудом!

— Дальше. Мне не следовало говорить тебе то, что я сказал. Ты меня взбесил. За это я извиняюсь.

Я молчу. Похоже, он готовился. Не так, как я, — обжимаясь с кудрявым Алексисом на залитом пивом диване, а серьёзно думал.

— Следующее. Я не угонял твою машину — я завел её от искры, потому что ты забрал ключ. Это разные вещи. Я хотел тебя позлить, за это я тоже извиняюсь. С ней всё в порядке, само собой, я верну всё, как было.

Сечёшь, Майк? Он вернёт всё, как было.

— Как ты планируешь изображать идиота и при этом учить меня жизни, я что-то не понял, дело не в грёбаной машине — дело в грёбаном тебе, Лестрейд.

— Да? Если ты собрался быть и заботливым, и пассивно-агрессивным, по крайней мере, делай это в разное время.

— Закончил?

— Почти. Ты сказал, что у тебя был случайный секс. Ты был в презервативе? — серьёзно спрашивает он.

— Чёрт, да! — возмущаюсь я. Господи, да как он умудряется загнать меня в краску?

— Уверен? Это был единственный раз?

— Да, да! Спасибо за этот допрос, — я хмурюсь, дёргая кран. Вода становится горячее. — Было невыразимо приятно испытать эту пятиминутку позора. Посмотри на мой член, по крайней мере одного преданного слушателя ты нашёл.

— У. Да он мне в рот заглядывает, — говорит Грег и придвигается ближе. Пока головка не упирается ему в пах. Дальше он опускается на колени, и я закрываю глаза рукой и смеюсь.

— Господи, кто бы знал, что ты такой грязный.

— Я — чистый, — назидательно бурчит он и заглатывает мой член двумя толчками, притягивая меня за задницу, так что я чуть не падаю от неожиданности.

— Мы собирались поговорить. Я ещё ничего не ответил, — напоминаю я, закрыв лицо ладонями, и, не удерживаясь, подглядываю. Он ловит мой взгляд, показывая, что у него занят рот. Я так и не понял, когда подписался на это бытовое насилие: он сжимает мои бедра, качая их взад-вперед, и моё участие в процессе ограничивается присутствием и тем, что я решаю держаться за стену, чтобы не рухнуть.

— Как же хорошо, что у меня есть член, иначе я тебе вообще не нужен был бы бы бы… Шшш.

Он впивается ногтями мне в задницу, и я затыкаюсь. И вот, вместе с тем, как я в прямом смысле качаюсь на волнах возбуждения, голову не покидают две мысли. Первая — которую его язык очень мешает думать: не могу отделаться от ощущения, что мной манипулируют. Вторая — обрывки которой теряются между вспышками удовольствия: было бы комплиментом сказать ему, что он хорошо сосёт? Пока желание кончить стоит на повестке дня не так остро, у меня возникает навязчивая потребность похвалить его… логично хвалить человека, когда он хорош до такой степени, что, кажется, знает мой член лучше… чем я сам… и техника лизни-сосни, конечно… ничего…, но классический «отсос по самые яйца» это стопроцентный хит, особенно подогреваемый возможностью не удержаться на ногах… чем ближе оргазм, тем навязчивее потребность поделиться своим восхищением, но, наверное, я просто хочу сказать, как сильно люблю его… в общем…

Господи, Господи, Господи, мне бы вертикальную поверхность…

Грег выпускает мой член, и я все-таки валюсь на него, потому что ноги не выдерживают такой подставы.

— Как понимаю, тебе понравилось, — говорит он, ни капли не удивляясь нашему странному положению: он на кафеле, погребённый под моим весом, и моя голова где-то у него подмышкой. — А то я начал переживать, ты что-то совсем притих.

Я поднимаю палец, хочу что-то сказать, но ничего не происходит. Рот отказывается открываться. Подозреваю, что это не совсем то же, что потерять дар речи, но из одной оперы.

— Это всегда срабатывает, если нужно тебя заткнуть. Поднимемся?

Я опять тычу пальцем куда-то, как мне кажется, вверх. Потом в нос попадает вода, и ему всё это надоедает, так что приходится встать на свои ватные ноги. Потом он заворачивает меня в полотенце, и где-то в этом месте я вспоминаю, что у меня есть гордость. «Да-да, гордость», — я так и говорю, — «просто я протрезвел, а она — нет».

***

О, я, кажется, заснул, пока он ходил за сэндвичами.

Открываю глаза, и картинка перед глазами косая: ноги приближаются в оранжевом свете спальни. Мне так хорошо, что не описать; свет, мысли, подушка… мягкие. Меня укрывают чем-то воздушным, приятным коже. Здорово.

Открываю глаза: кажется, я опять заснул и, вспомнив это, разбудил себя сам. Неприятный толчок, заведший сердце. Ничего я не пропустил: те же ноги подходят к кровати, и я переворачиваюсь, как раз когда Грег падает рядом. Между нами на воздушном одеяле — тарелка с сэндвичами. Кондиционер работает на всю катушку, и тень на стене напротив листает страницы книги, на которую я никак не найду времени.

— Думал, ты будешь спать.

— И вся еда достанется тебе? Плохо ты меня знаешь.

Какой же он красивый. Он видит мой пристальный взгляд и улыбается, смущённо. По правде говоря, мы не очень-то друг другу подходим — внешне, но по какой-то задумке мне нравится именно Грег, так что, наверное, смысл в этом есть.

— Нормально я тебя знаю.

— Да я сам себя не знаю, куда уж тебе, — говорю я, убирая перо с его волос. — Я бы рад сказать, что мне стыдно за сегодня, но это не так. Мне жаль, что ты это видел.

— Все нормально. Подумай сам, как я смогу узнать тебя, если не буду этого видеть, — вопрос резонный, но у меня есть другой: как же ты сможешь любить меня, узнав все это? — Ты меня разозлил, но не удивил. Ты не из тех, кто притворяются кем-то лучше, чем они есть. Утром завтрак в постель, днём прогулка на лодке, вечером ужин и фильм с Ричардом Гиром и всё такое. Охренеть.

— Да, поэтому с утра ты мечешься по квартире, снося все углы, днём — я блять даже не представляю, что ты делаешь днём, — а вечером мы пытаемся состыковаться, как космические модули, потому что ты летаешь в самых неожиданных местах, а я вообще ориентируюсь по солнцу.

Он заходится смехом.

— О чём-то таком я догадывался, когда в последний раз ждал тебя на Пикадилли. Думал, что раз ты всё равно опоздаешь на час, будет разумно и мне прийти на час позже. Наивно с моей стороны… В итоге всё равно прождал тебя до темноты, идиот, — тихо бормочет он.

— Что ты делал всё это время?

— Позвонил Стейси, пожаловался на жизнь. Она сказала что-то вроде: «Что ты переживаешь? Он либо придёт, либо нет».