— Интересно, почему из всех людей ты не смогла обаять его маму? — продолжаю подтрунивать я. Наверное, я немного садист. Не в смысле, что её неудобство доставляет мне удовольствие, но никак не могу остановиться первым.

— Фу, как грубо. Я никогда не пыталась кого-то обаять. Не представляю, о чем ты. И вообще, ты портишь мне праздник.

— Я только думал, что чтобы поставить мат королю, нужно разобраться с королевой. В смысле понравиться его маме.

И если «король» всплескивает руками, признавая мою правоту, то эта любительница сходить конем только цокает. Я, с присущей мне грацией слона и слоновьим спокойствием, похоже доиграюсь до того, что останусь без ужина.

— От голода он звереет, — безучастно комментирует Грег. — Извини, Стейс, он целый день сох со скуки. Наконец дорвался до вашей милой болтовни и вот.

— Да чтоб я обижалась на этого болвана.

— Не строй из себя невинность. Послушай, Грег, Стейси непрозрачно намекает, что очаровывать нужно её. Что она вовсе не хромая лошадка, а очень даже фаворитка забега, и матери Джима стоит постараться, чтобы она не взбрыкнула и не сбросила наездника с седла.

— Мне даже интересно, что ответишь ты, Стейс, — повернувшись к ней, говорит Джим, — потому что лично я тащусь от этого разговора. В тебе, Майки, умер поэт.

— Так вот что за запах ты учуял.

Стейси ставит бокал на ковер и хмурится. Видно, что ей этот разговор совсем не нравится. Ей не нравится все, что она не планировала.

— Ну… Я довольно выгодная партия…

— Да чтоб тебя! Причем тут это? — возмущается Джим.

Иногда, в такие моменты, как сейчас, в ней просыпается какая-то робость перед Джеймсом. Может, дело в патриархальном воспитании. Может, забыть о том, что внушали с рождения, не так просто.

— Разумеется, мы не говорим о тебе, но твоя мать… Она ведь это и ищет… хорошую партию.

Речь вовсе не о мезальянсе, которого здесь не может и быть. Отец Джима передаст ему свой титул, а вместе с ним и пэрские привилегии. Стейси, унаследовавшей всё что можно и нельзя, шоколадно и без замужества. Денег навалом у обоих. Матери Джима и правда не от чего грустить. Думаю, речь о самой Стейси — ей трудно управлять, а вот сама она может настроить Джима против чего угодно. Хотя может, всё дело в том, что Стейси не планирует связывать себя, а Джиму жена нужна уже здесь и сейчас.

— Ей, как и всем матерям, кажется, что она знает, что подходит её сыну. Она хочет, чтобы я был счастлив.

— Да, и поэтому нашла для тебя мышь, вместо того, чтобы спросить, чего хочешь ты. Своеобразное представление о счастье.

— Просто ей, в отличие от некоторых, не плевать на своего ребенка.

Эй!

Нога Стейси наконец находит голову Джима.

— Козёл.

— Ух ты, Джим, я и не подозревал, что ты такой ублюдок, — весело удивляюсь я.

— Ну кто так бьёт… — тянет Грег.

— Всё! Всё! Я не хотел приплетать твою мать, извини!

Стейси хмурится; между бровями пролегает складка. Я вдруг думаю о том, что как бы она ни кривлялась, кого бы не дурила и не пыталась изобразить… эта долбаная морщина, лоб, прочерченный слишком глубокими следами, выдают её с потрохами.

— О чём трепаться? И так ясно, что свадьбы не будет, — говорит она, и ладонь, до этого сжатая в кулак, тянется за бокалом.

***

Алоизиус ужинает с нами. Она накрыла в столовой, на пятерых, и он занимает свободное место.

— Четыре вилки, Стейс, — замечает Грег.

— Было только четыре, извини. — Она отдает свою и берет палочки. — Не отбирать же у медведя.

Джим, вместо того, чтобы порезать утку, кромсает ее ножом. Мы смеемся: будь у него мачете, вышло бы куда проворнее.

— Слышал, по тому, как мужчина режет птицу, можно сказать, какой он в постели.

— О, иди ты! — возмущается Джим. — Я не виноват, что нож тупой!

— Ну конечно-конечно!

Стейси утыкается в ладонь. Плечи трясутся; она ржёт.

— Как думаешь, Майки, Грег справится лучше? — гогочет она.

Наша с ней истерика длится минуты три. Мы никак не можем остановиться. Она заливается, откинувшись на спинку стула, я — недалек от того, чтобы сползти под стол и продолжать ржать уже там.

— О, давайте, изверги, смейтесь!

— Если бы за чувство юмора давали срок, вас бы давно вздёрнули, — зло заключает Грег. — В одной петле.

— Я бы посодействовал, — подтверждает Джим.

Стейси вытирает слезы и обмахивается руками.

— Пожалуй, мне гораздо лучше. Ну и ну. — Она отпивает вина. — Вы, мальчики, просто прелесть.

Грег и Джим выглядят такими обиженными, что хочется сказать что-нибудь, только чтобы утешить. Вот только, боюсь, любую мою фразу она вывернет в продолжение шутки. Боюсь, потому что сам бы так сделал.

Ясно, что пятая тарелка вовсе не для медведя.

— Можем мы подождать Тейлор? — спрашиваю я. — Она сказала, что придет.

— Она не придет, — Стейс качает головой.

— Она же сказала.

— Господи, Майк, и что? И что, что она сказала? Какой ты все-таки наивный. Я знаю её лучше, чем она себя. Уж поверь мне, Тейлор не придет, — уверенно говорит подруга.

— Тем хуже для неё, — пожимает плечами Джим. — Нам больше достанется.

— Если ты так уверена, то зачем здесь пятая тарелка? — спрашивает Грег.

— Дала шанс статистической погрешности. Всегда есть крохотная вероятность, что вместо подруги придет медведь. Увы, — беззлобно говорит она и, взяв палочки, думает, на какие роллы нацелиться первой.

— Почему ты не ешь мясо, но ешь рыбу? Ей что, не больно? — шутит он.

То, о чем мы все хотели, но стеснялись спросить.

— А ты что же, думаешь, мне жалко животных?

Грег пожимает плечами. Она усмехается и говорит, как она обычно говорит, не допуская, что кто-то может быть не согласен и не беспокоясь о том, чтобы быть понятой:

— Животные слишком тупые, чтобы их есть.

Заворачиваю свою тупую утку в блинчик и демонстративно отправляю в рот. Мы смеемся.

— Ну, рыбы всяко умнее.

— Конечно. За миллионы лет они так и не выбрались из воды.

— Э-эй! Поставь креветки на место, если не хочешь праздновать день рождения в больнице, покрытая волдырями.

— Бу-бу-бу. Злюка. Майк, как ты с ним живеёёшь? — ноет она.

— Хреново. Знаешь как мне влетает? Нельзя спать с включенным светом, нельзя читать под одеялом, нельзя завести собаку… А самое ужасное знаешь, в чем? Одна серия черепашек в день.

— Кошма-ар! Одна серия? — одними губами возмущается она.

— И не говори.

— Вот сказочник, — возмущается Грег. — Видик я давно выкинул. А вот остальное — правда. Читать под одеялом. Да ладно.

Целую его в щеку. Он кажется удивленным: я не особо люблю нежности на людях, пусть это и наши друзья. Стейси прячет улыбку.

— Не знал, что у тебя аллергия, — удивляется Джим.

Стейси перестает жевать и отвечает убийственным взглядом.

— С таким бойфрендом, как ты, Джим, и помереть не долго, — смеша всех, заявляет она. — Ты прямо как Кэндис: «Я не думала, что он выстрелит». Не думала она.

— Она так сказала? — спрашиваю я.

— Это не единственная чушь, которую она несла. Ты же видел, как её ломало.

— Откуда у нее пистолет? — Джим. — Если б мне понадобилась пушка, я бы не знал, где её взять. В самом деле, они же не растут на деревьях.

Я даже жевать перестаю, от такого-то заявления. Незнайка херов.

— То есть откуда у нее наркота, тебе неинтересно? — усмехается Стейси. — Кстати, Майк, а откуда у нее пистолет? — вздернув бровь, спрашивает она.

Так я оказываюсь загнан в угол. Ясно, что она уже в курсе.

— Фрэнсис.

— Что-что? Прости, я не расслышала, — очень громко говорит она. Думаю, алкоголь ударил нам в голову, всё кажется каким-то гипертрофированным. Мои собственные слова кажутся сюром.

— Фрэнсис дал ей пистолет. Где он его взял, я не узнавал. Может, нашел под деревом.

— Ха-ха. Вот видишь, Грег, насколько его бывшие меня ненавидят. Обалдеть. Фрэнсис на это — это я предполагаю, — придумал бы какую-нибудь тупую отговорку. Например: «Я делал это ради искусства», — она помечает каждое слово в воздухе, и на мгновение кажется, что её любимая фраза вспыхивает перед глазами. Надо меньше пить.