— Здравствуйте, милочка, — говорит соседка, немного смущенная её видом. Милой Стейси не выглядит.
Замечаю, как дергается уголок ее рта, и на мгновение кажется, что сейчас она что-нибудь выкинет. Ни одному живому существу не может нравиться, когда его называют «милочкой». Со Стейси может статься назвать её милочкой в ответ или даже срифмовать милочку с хуилочкой, изобразив четкий пацанский кокни.
Я приготовился извиняться, но, как оказывается, напрасно.
— Добрый вечер, мадам. — Она выдавливает улыбку и вся месть заключается в том, что она уходит вглубь квартиры, оставляя дверь нараспашку.
По полу тянется намокший шлейф халата.
***
— Какой забавный, — тиская медведя, говорит она. Медведю явно не по душе то, как его жамкают за щеки. Выражение морды у него и без того довольно дебильное. — Спасибо, Майки, это классный подарок. Мне очень нравится.
Она целует в щеку и теперь жамкают уже меня.
— Как назовешь? — спрашивает Грег.
— Пусть будет А… лоизиусом, — говорит она, вспомнив ту отвратительную книжку Ивлина Во. Брр.
— Ну и ну. Думал, ты ненавидишь читать, — хмурится Джим.
— Ага, а еще я ненавижу принимать гостей. Но вы-то здесь, — парирует подруга. — Что там? — спрашивает она, когда я протягиваю коробочку.
Грег видит, что это не тот футляр, и уставляется на меня, недоумевая.
— Оу, — выдает она, открыв. Эта рубиновая херня на подушке вводит ее в замешательство. — Воу. Вау.
Ни голос, ни выражение лица — ни разу не «вау». Если б я сказал, что его хозяйка умерла не своей смертью — вот тогда да, было бы «Вау. Для меня еще никто так не старался».
— Фамильное, — иронизирую я, выдерживая взгляд Грега. «Ты — идиот», — взгляд из такого разряда, его легко угадать, даже не овладевая телепатией.
В ответ на мою реплику, Стейс закатывает глаза.
— Стоит кусков сто пятьдесят, не меньше, — наметанным глазом определяет она. — Не знаю, где ты его откопал, но намек я оценила. — Она еще раз меня целует.
— Какой намек? — спрашивает Джеймс.
— Что годы летят, а я не молодею. Ну, что поделать.
Потом она говорит, что цветы очень красивые и принимает подарок Джима. Лицо Грега в этот момент светится недоумением и готовностью прибить меня здесь же. Я — стараюсь не заржать.
Джим чешет макушку, ожидая вердикта.
— У, Джимми. — Она приобнимает его. — Классная штучка, спасибо! Ты сам её выбрал? — удивляется она, и мне приходится отвернуться, чтобы не выдать нашу махинацию. Грег раздувает ноздри и поднимает два пальца, обещая вздеть меня на рога.
***
— Что за? Что за запах? — ведя носом, мямлит Джим. Запах вполне безобидный, но я так и представляю, как в эту секунду он решается выхватить телефон, чтобы вызвать неотложку.
— Обожемой, — скалится Стейси. — Еда обычно пахнет, но спасибо, что делаешь событие из каждого моего движения.
Джим оглядывается на нас и, помявшись на месте, срывается на кухню с видом полоумного шестилетки, которому обещали фигурку золотого рейнджера или еще какую хрень, от которой они без ума. — Не могу поверить, — доносится голос, — утка! Она не сгорела! — оповещает Джим с восхищением, каким акушерка объявляет пол новорожденного.
— Ты все же ждала нас, — потешаюсь я.
Стейси, лежа на диване в абсолютно равнодушной позе, презрительно — а это именно что презрение, — качает шелковым рукавом.
— Ты не ешь мясо, — не унимаюсь я.
— Так может я ждала не вас? — грубит она.
— Никогда не видел, чтобы ты готовила, — говорит Грег так, будто они знакомы всю жизнь, что, конечно, не истина, но смахивает на правду. Я и в самых смелых мечтах не представлял, что мой бойфренд и моя подруга могут так поладить. Ну, видимо, к двум точкам (Грегу и Стейси) прибавилась третья (я) и чудным образом мы оказались в одной плоскости.
Что она умеет готовить, я, конечно, знал, даже видел её у плиты — пару-тройку раз. Странно то, что она решила этим блеснуть, против обычного образа ленивой пресыщенной идиотки, который она культивирует.
— М, взбитые сливки. — Джим стоит на пороге гостиной, посасывая палец и по-дикарски макая его в синюю миску. — А где торт?
— Кто сказал, что они для торта? — хлопая глазами, пошло и вызывающе интересуется Стейси, и Джим, захлопнув рот, отставляет посудину и ищет, обо что вытереть руки. Вид у него при этом пришибленный.
— Когда ты сказала, что ждала не нас, ты ведь пошутила, да?
В гостиной приятный полумрак, свечи-свечи-свечи, из колонок What Have I Done to Deserve This? и всех одолевает какая-то лень. В этом томном настроении я сижу, прислонившись к креслу, на котором развалился Грег, ковыряю пробку так и непочатой бутылки и посматриваю на мирно беседующих Стейс и Джейми. Ее нога в новеньком браслете в опасной близости от его головы, так что если Мэнсфилду приспичит завести разговор о новой секретарше, ей даже не придется вставать с дивана или менять позу. Но сейчас он говорит, она отвечает «хм» и «угум», и протяжным «ммм…» и со стороны их диалог довольно забавен.
— Мама хотела, чтобы мы пришли на бранч в воскресение.
— Хм.
— Думаю, в этот раз без скандала: будет отец, а она не станет его расстраивать. И если ты не будешь комментировать… Нет, дослушай. Я возьму с неё слово.
— Хм.
— Хотя можно переиграть и смыться за город, что она сможет поделать?
— Ммм…
— Потом пошлю ей цветы.
— Ты только погляди на них — задрав голову, говорю я.
— Прямо двадцатый год, — смеется Грег.
— Пресыщенные аристократы томятся в ожидании ужина, пока слуги разносят коктейли.
— Где же слуги? Чёрт, обожаю эту песню. Тебе нравится? — речь о «Rent» PSB, песне, описать которую в принципе невозможно. Слушать её, впрочем, почти так же трудно; короче говоря, она из тех самых песен, на которых коротит либо розетка, либо мозг. Людей, которым она нравится, не должно существовать в природе, но я, как ни странно, здесь.
— Красивее этой песни только ты, правда с такого ракурса твое лицо — то еще зрелище. — Он смеется. — Мда уж, вино само не откроется. Так и быть, побуду официантом, — поднимаясь, объявляю я.
— Слышали последние новости? Я не нравлюсь его матери, — провожая меня взглядом, говорит Стейси.
— Перестань! Просто нужно время, чтобы вы… нашли общий язык.
Утка и правда выглядит прекрасно, когда я, не удержавшись, заглядываю в духовку. Конечно, не шедевр кулинарии, но и этого вполне достаточно, чтобы напомнить, какой я все-таки мужик. Бестолковый и падкий, как и вся наша порода.
В животе урчит. От нечего делать приходится захлопнуть духовку и закурить, вслушиваясь в отголоски разговора.
—…ни о чем! Называй вещи своими именами. Она меня терпеть не может.
— Например почему? — громко интересуюсь я. — Что например её не устраивает? — Мой сарказм пропитал воздух так, что перебивает и утку, и дым закуренной мной сигареты. Ящик с приборами завален китайскими палочками, и под этой горой, которой впору топить камин, нет ни штопора, ни хотя бы вилки.
— Ей не нравится, — кричит Стейси; голос срывается на октаву выше и эта её вопросительно-утвердительная интонация, — потому что она уже нашла для него какую-то мышь! — Повисает пауза, и я представляю, как она подняла голову, прислушиваясь к моей реакции. — Что ты ржёшь?
Крошу сигарету в раковину; кран отражает кривую волну улыбки и мельтешащий в движении беж пиджака. Цепляя бокалы на пальцы, мрачно ухмыляюсь; они тоже мрачно позвякивают, стоит мне развернуться, обращаясь к невидимой собеседнице.
— Она планировала мышь, а случилась кошка, что же, интересно, её не устроило. И где… черт возьми, штопор?
— В ванной, — отвечает подруга, а когда я прохожу через гостиную, нападает:
— Так, по-твоему, мне стоило притвориться мышью? Да мне проще прикинуться мертвой!
— И дать себя закопать! — вдогонку кричит она.
Когда я возвращаюсь со штопором, Грег замечает, что «может представить милый семейный ужин», а я так и представляю, как Джим борется с желанием вырвать все волосы на голове, весь свой платиновый блонд. Может быть, лысого Джима Стейси пожалеет. Хотя вряд ли.
