— Какой это размер? — спрашивает Грег.

— Это на лодыжку. Эм, сейчас это модно, — объясняет она. — Можно регулировать длину, — она переставляет застежку и ждет нашей реакции.

Грег смотрит неуверенно.

— Кажется, это то самое. Как думаешь?

Я лишь пожимаю плечами.

***

К дому Стейси мы подъезжаем одновременно с Джеймсом; мы уже вышли из машины, а он все пытается вытащить огромную корзину с цветами — непонятно как та туда влезла.

— Надо… было… заказать… доставку, — пыхтит он и все-таки выдергивает корзину. Несколько роз от такого обращения помялись и он, раздраженный, принимается выдергивать стебли. — Женщины, дались им эти цветы!

— Ты что-то завелся, — комментирует Грег.

— Завелся! Конечно завелся; я чуть башку не сломал, пока думал над всей этой хренью.

— Да перестань кипятиться! Классные цветы, ей понравится.

Он закуривает и, выпустив дым, ещё больше напоминает разъяренного дракона.

— А это что такое? — Его внимание привлекает огромный медведь на капоте нашего Ровера. — Вот же черт, а! Майки, друг, отдай его мне…

Медведь был куплен случайно. Грег искал подарок для племянницы, когда меня осенило: вот этот, с блестящими черными глазами, мохнатый монстр — то, что нужно! Минуты две мы спорили, понравится ли он Стейси, но в итоге Грег признал, что спорить со мной все равно что ехать на эскалаторе — что бы это ни значило.

— Ну вот еще, — говорит Грег, видя, что моя стойкость вот-вот пошатнется. — Майкрофт, не вздумай отдавать уродца. Мы мучились не меньше, — звучит как «это был честный бой и мы заслужили победу».

— Ладно, чёрт с вами. И почему я не додумался до такого хорошего подарка?..

— Теперь, когда мы это выяснили, может, уже пойдем? О, что ещё, — возмущается Грег, когда Джим придерживает меня за локоть, — девочкам нужно посекретничать?

— Иди ты… в дом. Возьми медведя, мы недолго.

Грег берет плюшевого уродца и уходит; Джим принимает самый заговорщический вид и выуживает «кое-что» и внутреннего кармана.

— Здесь кое-что… — понизив голос говорит он, — как думаешь, ей понравится?

И вот я оказываюсь перед моральной дилеммой: сказать правду или признаться в самой искренней дружбе, но…

В бархатной коробочке, на бархатной подушке — самое безвкусное колье, отвратительно-расточительная трата денег и камней. И это рубины. Если какая-то чокнутая и вздумает нацепить этот кромешный ужас, то точно не Стейси. Джейми, ну как же так?

— Знаю, немного шикарное — он сказал «шикарное», он имел в виду пошлое? — ну, чересчур шикарное. Так ей понравится? Да. Нет. Нет. Твое лицо. Вот же черт! Черт.

— Ну, оно…

— Не говори ничего. Знал же… Надо было выбрать самому…

— Постой, хочешь сказать, его купил не ты? Джим, в самом деле! — посмеиваюсь я скорее нервно, чем если бы это действительно было смешно.

Мэнсфилд все-таки удивительный человек. Смышленый, рассудительный, цепкий; меня всегда восхищала его способность концентрироваться на чем-то одном, доводить до конца и тут же переключаться на другое, с теми же запалом и энергией. Но это одна сторона медали, потому что приходя с работы он снимает этот костюм, как шкуру вервольфа.

— Знаю. Говорю же, чуть голову не сломал. Боялся, что ей не понравится, что я выберу, подумал, что Андреа разбирается лучше.

— Что еще за Андреа?

— Новая помощница, — мрачно отвечает Джим.

— Я правильно понял, ты поручил это секретарше?

— Ну, знаешь, я думал, женщины разбираются в таких вещах!

— В каких вещах? В Стейси? — глядя на его несчастное лицо я немного успокаиваюсь. — Поверь, я еще ни разу не видел более бездарного вложения… сколько там оно стоит? Напоминает что угодно, кроме подарка молодой девушке. Оно… подошло бы кому-то постарше. Лет на шестьдесят.

Ушлую секретаршу он нашел, ничего не скажешь.

— Да? Вот дерьмо… — потирая переносицу, тянет Джим.

— Поправь меня, мне показалось… только на минуту… у тебя что, интрижка? С секретаршей.

— Я не… Как ты?.. Что…

— Ты в своем уме? — цежу я сквозь зубы. — А как же эти заверения в вечной любви и…

— Слушай, все не так. — Он замолкает и снова закуривает. — Да, она мне нравится, но я ничего не делал!

— Пока не делал? Чем ты думаешь? Ты так запросто об этом рассказываешь… и что, черт возьми, я должен чувствовать? Интересно, если б отец Стейси был жив, ты пошел бы сразу к нему? Как, по-твоему, я должен реагировать?

— По-видимому, открутить мне башку.

— Вот как? Так что, ты уже не влюблен? Джим, я не твой викарий, я не могу сказать «да, конечно, вперед, иди и трахни секретаршу»! Я говорил тебе не лезь в это! Сначала ты заварил кашу, а теперь хочешь смыться? Черта с два, Джим, ничего подобного!

— Да, я знаю! — тихо восклицает он. — Ты говорил и вот — ты был прав! Доволен? Можешь послать меня, я это заслужил, но лучше скажи, что мне делать.

— Ради всего святого, что тебе делать — перестать пускать слюни на секретаршу, — вкрадчиво говорю я. — И молить Бога, чтобы Стейси ни о чем не догадалась.

— Боже… Я не думал, что будет так тяжело.

— В чем проблема? В том, что эта твоя Андреа горячая штучка, а ты не способен удержать собственный член в штанах или в том, что ты понял, что Стейси тебе не по плечу?

— Не знаю. Я вообще её не понимаю, не знаю, чего она хочет! Я не могу ей угодить, можешь представить, каково мне с ней? Она хочет то одного, то другого, через секунду ей все это нахрен не надо. Приди, уйди, останься, поженимся, видеть тебя не хочу… — В конце он смеется и встряхивает головой. — Да уж… Видишь, секретарша тут ни при чем, это я неудачник.

— Ну это ты хватанул. Ты не неудачник, а первопроходец. Для нее это ново, она же ни с кем не встречалась. Так что не требуй от нее слишком многого.

— Ты меня разыгрываешь, да? — вылупляется Джим. Судя по всему, эта «новость» здорово его взбудоражила. Надеюсь, я не ляпнул лишнего. — Быть такого не может! А как же… — он пытается припомнить, но понимает, что никто не приходит на ум.

Хлопаю его по плечу.

— Запасись терпением и перестань играть во влюбленного подростка. Относись к её капризам как она сама к ним относится — с иронией.

— Так ты с ней общаешься? Не потакаешь её капризам?

— Она не хочет, чтобы её воспринимали всерьез — просто не знает, что с этим делать. Это её защита. От меня ей защищаться не надо, вот и всё. Не пытайся забраться к ней под кожу, просто будь на её стороне.

— Я даже не понимаю толком, как она ко мне относится.

— Какая разница? Она терпеть не может, когда ей заглядывают в рот. Не задавай вопросов — ставь перед фактом и пусть сама решает, что с этим делать. — Я умолкаю и оглядываюсь на дом. — Пошли, не будем дразнить нашу стерву. Она ненавидит свои Дни Рождения.

— Хотя подожди-ка. — Забираю его коробочку, а ему вручаю свою.

***

Грег ждет под дверью. Она ему не открыла.

— Она вообще дома?

— Свет горел.

— Может, не хочет нас видеть? — спрашивает Грег, маскируя беспокойство.

Джим принимается тарабанить в дверь.

— Стейси! — Он смотрит на меня. — Почему она не открывает?

— Угомонись, Джим. Всё с ней нормально.

— У тебя есть ключ? — спрашивает Грег.

Мимо проходит соседка. Картина маслом: трое здоровенных лбов, у одного под мышкой медведь, другой пытается держать корзину с цветами и бьёт в дверь ногой — о, она срезала звонок, чудно, — и я, пялюсь на неё так, что та пятится. Но на нас с Джеймсом теннисные туфли — кажется, её это успокаивает.

— Что вы шумите? Вы друзья Стейси?

— Да, мадам, — говорит Джим. — Не знаете, она дома? Она не выключила свет.

— Редко её вижу. Может, ушла и забыла щелкнуть выключателем. У нас, женщин, короткая память.

Какая угодно у нее память, только не короткая.

В момент, когда она примирительно улыбается, Стейси открывает дверь. Выглядит она, в общем, не очень-то дружелюбно. С мокрых после душа волос стекает вода, сама она в красном шелковом халате с такими огромными рукавами, что в складках не видно рук.