Он молчит, взвешивая. Я цокаю и в нетерпении поджимаю губы.

— Это тёмная история. Когда Кэндис пришла ко мне, она и двух слов не могла связать. Недавно Саатчи продавала её картины.

— Что-то слышал, но не попал.

— Не попал, потому что выставка не продлилась и дня. Все картины выкупили за один вечер.

— Стейси?

— Да, она купила все. Не сама, через подставных лиц. А те, что не продавались — несколько, штуки три или четыре, Кэндис подарила ей сама. Уж не знаю почему.

— О, боже. Что она сделала? — спрашиваю, хотя примерно знаю продолжение.

— Сожгла их. Все. <…> Считаешь, это смешно?

Хохочу так, что сводит скулы. О, Стейси.

— Ну, ты должен признать: у неё есть стиль.

Он хмурится, прижимая пальцы к губам, но не сдерживает улыбки. А потом становится серьёзным, даже грустным.

— Ты никогда таким не был. Раньше ты бы ни за что не засмеялся. Майки, что происходит? Ты позволил ей сесть себе на шею. Следуя твоим же словам, однажды она откусит тебе голову.

Раньше — до того, как ты уничтожил всё хорошее, что во мне было. Ну да. Таким я точно не был.

— Что ж, отращу новую, — говорю я, поднимаясь из-за стола.

***

Мы стоим за углом ресторана. Фрэнсис подкуривает от отельных спичек. Закатываю глаза — всё как всегда, — и он усмехается, заметив.

— Мы ведь не блюдём целибат, — вскинув бровь, интересуется он. — Это ты всегда… А я… Боже, Майк, ты даже не представляешь. Как я увяз в этом. Они приходят и уходят, сменяются, как ёбаные негативы. Эти унылые лица, унылые задницы. И в глазах… Я не смотрю им в глаза. Там ничего нет. Они пустые, всего лишь тела на конвейере. Потребители. Потрахаться, утолить голод. И я… такой же.

— Ты не такой, — говорю я, затянувшись и подставляя лицо солнцу. — Ты хуже. Они ведь не думают — просто живут. Их завели ключом и поставили на пол, — язык щёлкает по нёбу, — цок-цок-цок. Ты же — думаешь. Но приходишь не к тем выводам.

— Я пришёл к выводу, что был полным идиотом, упустив тебя.

— Я скажу, в чём твоя проблема. — Пропустив мимо ушей, отдаю ему сигарету, чтобы надеть пиджак. — Ты не любишь себя. Я уже говорил, ты не веришь, что достоин большего.

— Ты верил в меня. А когда ты ушёл, верить стало некому.

— Так не должно быть. Это твоя жизнь, не ищи помощников. Ты исповедуешься не тому человеку, у тебя вообще больше не будет того человека. Но ты у себя есть.

— Что ты за хамелеон. Меняешь окраску под настроение. — На мои вздёрнутые брови он поясняет: — Ты то прощаешь меня, то винишь. Вся правда в том, что ты такой же, как я.

Качаю головой.

— Такой же. Думаешь, ты лучше? Может, ты смог приспособиться, а я — нет. Твой парень, этот мальчик — Грег. Когда-то на его месте был ты. Что ты говоришь ему, Майк? Говоришь, что любишь? Какая ирония, теперь ты играешь меня. Как тебе это нравится?

Замираю.

— Что ты говоришь ему? Он ведь спрашивает? Спрашивает про меня? О, или ты выдрессировал его так, что он не задаёт вопросов?

— Я никуда не ухожу. И не вру ему.

— Пока не врёшь. Я не врал тебе, Майки, я любил тебя. Вот она — правда! Мы — поменялись местами! Теперь ты видишь, что мы одинаковые?!

Секунда — и рука вспарывает воздух. Он прижат к стене, не сводит взгляда с занесённой ладони.

— Клянусь, я ударю тебя, если ты не заткнёшься.

— Нет, — усмехается он и осекается под моим взглядом. Я это сделаю. Он видит.

Улыбка сходит с лица.

И это знание ранит меня, как хлыст. Я отпускаю его, отпускаю, но он так и стоит у стены, опустив голову. Сердце запинается на полпути к рёбрам. Я идиот.

— Ты… — выдыхает он.

— Френс. Френс. Просто уходи, пожалуйста. Видишь, во что всё превратилось? — Я сам не верю, и не знаю, что хочу сделать: уйти или остаться и вымаливать прощение. Я никогда не был таким, никогда не трогал его, не смог бы!

Он поднимает голову и наблюдает, как я вышагиваю из стороны в сторону.

— Возвращайся. — Я останавливаюсь совсем рядом, смотрю на него. Бред, бред, что он говорит? — У тебя остались ключи, просто вернись на своё место, верни всё на места. Всё будет иначе, обещаю, я не могу так…

— Майк, пожалуйста!

В моих мыслях он цепляется за меня, как за спасательный круг, чтобы утянуть на дно нас обоих.

В самом деле — я ухожу, а кричит он моей спине.

***

Спешу дойти до машины, в мыслях всё ещё там — за углом ресторана; шаг, ещё один — на ходу оглядываюсь на окрик Фрэнсиса и врезаюсь в какую-то преграду: преграда мелькает розовым, оказывается живой, и, издав непечатный вопль, отшатывается и поправляет упавшие на лицо волосы. Я с удивлением узнаю Тейлор, и, развернув её за плечи, подталкиваю к машине.

Сделав несколько шагов скорее по инерции, она останавливается. Дошло же.

— Почему я не удивляюсь. Все беды в этом городе из-за тебя, — нелепо-гневно говорит она, когда я подхожу, чтобы открыть заднюю дверь и затолкать её пакеты в салон. — Что ты делаешь?

— А на что похоже?

— На похищение, — говорит она, но всё же садится в салон.

— Я подумал, ещё чуть-чуть и этот ворох пакетов пригвоздит тебя к земле. — Оглядываюсь на заднее сидение. — Боже, а это что, шуба? Самый сезон, — скептически тяну я.

— Она держит тепло, — неуверенно возмущается Тейлор.

— Ага. И определённо согреет твои финансы.

— Мне сделали скидку. Как звезде. Они даже закрыли магазин, когда я пришла, — самодовольно ёрничает она. Вскидывает брови, ожидая, что произвела впечатление.

Киваю: ну разумеется.

— Я тебя не ушиб? Тебе повезло наткнуться на меня, а не на какого-нибудь пузатого брокера. Сейчас бы собирали твои кости.

— А, так ты меня спас… — фырчет она. — Куда мы едем? Везёшь меня домой? А что работа?

— Ты звезда, Тейлор, работа подождёт, — смеясь, говорю я, заработав тычок в плечо.

— Раз уж ты меня украл, заедем в супермаркет. В холодильнике крыса сдохла.

— Я думал, ты питаешься салатными листьями… — Но она только закатывает глаза.

— Так и было до вчерашней ночи, пока я не загремела в больницу. Да… Майк. Я должна сказать спасибо. Ты совсем не должен был возиться со мной, учитывая то, как мы друг с другом…

— Ерунда, — отвечаю я, не зная, как продолжить. Я никогда не воспринимал наши стычки всерьёз: не то чтобы её подколы не задевали, но главного они не меняли.

— Мне всегда было трудно понять тебя… — она озвучивает обрывок какой-то мысли, но я не готов к продолжению и останавливаю коротким:

— Я знаю.

Кажется, это услуга нам обоим.

***

Мы молчим до следующего светофора, где она прерывает мою задумчивость:

«Зе-ле-ный! В самом деле, что ты за растяпа!» — у неё выходит даже лучше, чем у сигналящих позади машин. Какой-то придурок объезжает по встречке…

— Эй, эй! Побереги мои уши! Что с тобой? Проблемы?

— Ага. Моя главная и нерешаемая проблема — Фрэнсис.

Она фыркает, насмехаясь.

— Помню, когда вы начали встречаться, мы все решили, что ты спятил. Тронулся умом, потому что… Блять, да потому что это Фрэнсис! Ты всегда был таким хорошим мальчиком — океей, конечно, ты тот ещё говнюк… я имею в виду…

— Спасибо, мысль я уловил.

—…и вдруг — Фрэнсис. Ты мог выбрать кого угодно.

— И я выбрал.

— Да, но… Господи, Майк, ты сам знаешь, как он себя ведёт. Как будто мы отбросы. Окей, мы все не без греха, но не ему заикаться об этом после того, как его член побывал во всех задницах Лондона…

Голос Тейлор, тон, которым она говорит абсолютно всё — какое-то странное сочетание усталости, высокомерия и насмешки.

— Кхм, спасибо за откровенность. По правде говоря, я говорил ему то же самое.

— Ты знаешь не хуже меня: если бы не его происхождение, никто не стал бы утруждать себя и делать вид, что он не пустое место. Ему улыбаются в глаза, к нему обращаются, когда что-то нужно, а за спиной… Окей, я не хочу произносить это вслух. Ты же знаешь, у нас не любят прощать.

— Он хочет, чтобы его уважали не за деньги его семьи, — поджав губы, говорю я.