Первое, что я вижу, открыв глаза, — его лицо.

— Что ты за остолоп, — хмурится он, нависая, как загнавший добычу лев. — Я просил не дёргаться. Всё в порядке?

— Я только что кончил — само собой я в порядке, чего не скажешь о тебе.

Дёргаю его за бёдра, усаживая на вытянутые ноги.

— Сколько пальцев, — смеётся он, мельтеша ладонью перед лицом.

— Три, а ты о чём?

— Пффф…

Он ёрзает на моих бёдрах и, наклонившись, целует в макушку. Мои руки тем временем хозяйничают под резинкой его пижамных штанов.

— Как тебе мой отсос?

Одна рука упирается в стену над головой. Я задумчиво глажу его стояк. Он запрокидывает голову, подставляя лицо воде.

— Оральная стимуляция, — поправляю я.

— Ладно, если тебя заводят научные термины, — посмеивается Грег. Мой большой палец очерчивает головку. Он вздрагивает.

— Весьма занимательный. — Кончики пальцев пробегают по стволу и задерживаются на уздечке, выписывая круги.

Грег прижимается к моему лбу.

— Занимательный минет?.. — выдыхает он. Я запрокидываю голову и ловлю его губы.

Вся затея с неспешной стимуляцией снова терпит крах. Его ладонь на моём затылке и жадные возбуждённые поцелуи задают темп руке. Быстрые движения смоченных слюной пальцев нравятся ему куда больше размеренного ритма. Он постанывает мне в губы; в перерывах между стихийными поцелуями, я слышу по-настоящему грязные вещи.

— Когда… блять…

— Я оттрахаю тебя так, что не сможешь…

— Ты будешь умолять трахнуть тебя…

Я заинтересованно хмыкаю на каждое предложение и в конце концов захватываю его язык губами. Он стонет и вскидывает бёдра навстречу ладони. Смыкаю пальцы вокруг члена, получая дикий кайф от его метаний. В голове вспыхивает мысль.

Ладони скользят по бёдрам и, сжав ягодицы, дёргают вверх. Его член оказывается напротив моего лица, и я, не давая опомниться, заглатываю головку.

Вот и возможность. Оттрахай меня.

Он замирает и начинает двигаться, медленно, стараясь не сорваться. Думаю, он смотрит. Конечно он смотрит. С каждым движением головка скользит по нёбу

и задевает что-то внутри.

Ещё одна отчаянная и неубедительная попытка поверить в то, что я — человек.

========== Turn The Bells ==========

Сколько времени?

Резко сажусь в кровати. Начинаю осмыслять, что не проспал, но поздно: внутренний будильник уже сработал.

Нещадное солнце просвечивает шторы, топит воздух.

— Что такое? — фырчит Грег. Рука выпутывается из-под простыни и касается плеча. — Чёрт! — Он точно так же подскакивает и моментально поднимается с кровати. Покачнувшись, подхватывает джинсы и на ходу, прыгая на одной ноге, пытается всунуть другую в штанину.

Слава Богу, онемевшее плечо подаёт признаки жизни.

— Стой, куда ты? Только вчера приехал. — Но от него уже след простыл. Прикрыв глаза, хмурюсь, пытаясь проснуться. Топот пяток отдаляется и затихает.

Уже из ванной, сквозь шум воды, он кричит:

— Мне нувно на учофбу! — Раздаётся булькающий звук. Тишина. Что-то шлёпнулось, а следом — россыпь грохота по полу. — Вот же!.. Уберу потом!

— Где мои записи? Я точно оставлял их здесь… <…> Майкрофт!

— Кажется, я сломал чайник!.. Я справлюсь! — Бодрость в голосе явно не сочетается со странными грохочущими звуками с кухни.

— Я опоздаю, — повторяет он, как заведённый, пытаясь протиснуть голову в ворот. — Автобус уже уехал. Ты меня отвезёшь? — Он наконец натянул футболку и хлопает сонными глазами, сгоняя остатки сна.

— Ммм. — Падаю на подушку. — Отвези себя сам. Ты уже большой мальчик, возьми машину.

— Давай уж сразу лимузин, чтобы ни у кого не осталось сомнений. И все надписи в туалетах — мои.

Он замечает, что я «всё равно проснулся», на что получает встречное «Боже!» и предложение разобраться самому. Надо бы сделать табличку. Кажется, я сказал это вслух, потому что это чудо опять фыркает.

— Что? Мне тоже надо в универ. И перестань носиться, ты уже не опаздываешь.

— Далась тебе эта степень. Не хочешь устроиться в полицию? У нас будут одни дела на двоих, — ёрничает он.

— Ха-ха.

— Где мой ремень?

Шарю под подушкой.

— Не представляю, как он там оказался. — Он тянется, чтобы взять, но я отвожу руку. — А-а. Сначала поцелуй.

Он наклоняется к моему лицу, но вместо того, чтобы поцеловать, задерживает взгляд и начинает ржать:

— Твоё лицо…

— Только попробуй, — предупреждаю я.

— Оно…

— Заткнись.

Он смеётся и ныряет в сторону, предугадывая мой шуточный замах ремнём.

— Веснушки, — хохочет, пятясь к двери. — Очаровательно!

Подушка мажет мимо цели. Грег шмыгает за дверь и выглядывает из-за косяка.

— Веснушки! Что ты делал, пока меня не было?

— Прохлаждался на ёбаном континенте.

— И как?

— Чудовищно, как видишь.

— А мне нравятся твои веснушки, — лыбится он и тут же прячется с глаз долой.

Нет уж, вторую подушку не отдам.

— Чёрный, без сахара! — кричу вдогонку.

***

Кто вообще сказал, что нужно просыпаться с утра пораньше и куда-то идти? — с такого вопроса начинается практически каждый день: видимо, на большее мой мозг с утра не способен. Обычно, к тому моменту, как я выхожу из ванной, эта мысль вылетает из головы, но сегодня по пути на кухню я зеваю и зеваю, спрашивая себя:

«Кто вообще сказал, что нужно просыпаться с утра пораньше и куда-то идти?»

— Пфф… Серьёзно, Майкрофт, если ты не перестанешь строить мученика, я тресну тебя кружкой.

— А? — плюхнувшись на стул, пододвигаю кофе и с надеждой смотрю на пачку сигарет: должна была остаться хотя бы одна. — Перестань читать мои мысли.

— Перестань болтать свои мысли вслух. Как ты можешь курить с утра? — морщится он.

— Это же ритуал.

— Во имя ритуальной язвы желудка?

— Язва-Грег. Ты, кажется, опаздывал.

Он отмахивается и разворачивает газету.

— Поймаю такси. Атлетико — чемпион Примеры. Ты всё равно спросишь.

— Эй, ты испортил мне чтение газеты! Это часть ритуала! И с чего мне интересоваться Примерой?

— В Атлетико играет твой бывший.

Бэтмен хмурится с кружки; я хмурюсь вместе с ним, а ещё давлю желание загасить окурок о гульфик его трико.

— Он играет в Реале.

Грег вскидывает брови, смотря на меня, как на душевнобольного.

— Нет, он играет в Атлетико.

— Бери свою сумку и уматывай, — бурчу я.

— Кури молча.

— Язва. Какие планы на день?

— Не такие важные, как у тебя, — усмехается он. — После учёбы поеду домой. Потом… ты мне скажи.

— Выступление Джеймса, — напоминаю я. Он кивает. — Ты позавтракал?

— Перехвачу что-нибудь по дороге.

— Во имя ритуальной язвы?

Улыбается.

— Ты прямо как моя мамочка. Эмм… не то чтобы я был против, но что скажут люди?..

Хмурюсь: такая шутка с утра застаёт врасплох.

— Кстати, ты сказал ей?

— Нет. Ставлю ящик пива, что она будет не в восторге от моего очередного закидона, — констатирует он, пялясь в газету, и поднимает глаза: — Я попробовал, но не смог. Извини.

— Не говори. Не думаю, что тебе не нужно одобрение, особенно от того, кто будет «не в восторге». В смысле, ты же не спрашиваешь об остальном, так зачем тебе разрешение кого-то трахать?

Он смотрит задумчиво.

— Я думал, для тебя есть разница.

— Брось. Те, кто способен понять и так узнают и поймут, а говорить остальным нет смысла.

— Ну, — он снова утыкается в Гардиан, — и что ты предлагаешь — скрывать?

— Грег, у всех есть вещи, о которых не рассказывают другим. Это называется «интимностью», — выходит немного грубо, и, глядя на его скисшую мину, я смягчаюсь: — Послушай, я понимаю, что тебя это угнетает, но со временем ты будешь только рад, что никто не суёт нос в твои дела.

Он сворачивает газету и, приглаживая сгиб, долго смотрит на заголовок первой полосы: «Лондон — Москва: девять британских дипломатов обвиняются в шпионаже».

— Вот, взгляни, — говорит он, щурясь от яркого солнца. — Что бывает с теми, кто слишком много скрывает.