— Я поплачу за тебя, — потягиваясь, отзывается Грег.

— Ты хотел вызвать терапевта или сексопатолога? — спрашиваю я.

— М, ролевые игры. Я забыла костюм.

— А еще стыд и совесть, — парирую я. — К слову о совести. Как поживает бедняга Джим?

Грег поднимается с постели.

— Кхм. Ладно, вы тут болтайте, а я заварю чай.

Когда он уходит, Стейси роняет голову на локти и еще долго молчит.

— Почему ты просто не сказала «нет»? — вполголоса спрашиваю я.

— Не знаю, я — я растерялась. Тебя там не было, ты его не видел.

— Ты не думала согласиться? То есть это не самый худший вариант, подумай сама.

Она поднимает голову и смотрит удивленно.

— Поверить не могу, что это говоришь ты. Вот это — самая настоящая жестокость. Не сомневаюсь, что ты не подумал обо мне, но за что ты так с Джеймсом — усмешка, — мне непонятно.

— Ты думала об этом не меньше меня и знаешь все варианты. Не изображай удивление.

— Знаешь, в последнее время я начала забывать, какой ты циник. — Она улыбается. — Я не собираюсь соглашаться.

Киваю.

Знаю, что она играет от противного. Всё, что я сделал, — предложил самый ожидаемый исход, который она, не подумав и минуты, опровергла. Не знаю: повлиял этот разговор или решение было принято до него, — остается надеяться, что уловки она не разгадала.

— Я не читал твоего дневника, — говорю я после молчания.

— Знаю. Все равно: там нет ничего интересного.

Я улыбаюсь. Уверен, про себя улыбается и она. Мне интересно, что это: блеф, двойной блеф, тройной блеф? Играть на её поле, её фигурами, по её правилам?

Глупо, бессмысленно, безнадежно.

***

— У тебя есть фен?

— Откуда и зачем мне фен? — раздраженно отвечаю я. Вернулась головная боль; похоже, температура тоже поднялась. Стоило схорониться под одеялом, а не смеяться над их болтовней. Теперь делай вид, что всё в порядке.

— А чем ты сушишь свою прядку? — мурлычет Стейс, поглядывая в окно. — Ну и ну, ну и ну.

— Найдем тебе зонт, — говорит Грег. — А ещё дождевик, резиновые сапоги…

—…и надувной матрас. Так у тебя есть фен?

— Держу специально для тебя.

— У каждого уважающего себя педика должен быть фен.

Я морщусь и запускаю в неё подушкой. Она поднимает снаряд и замахивается.

— Эй, ненормальные, не хватало только ваших боев. Стейси, отстань от него. Идем, я найду тебе фен.

Они направляются в ванную.

— Заодно вымой ей рот. С мылом, — говорю я вдогонку.

Пока она жужжит в ванной, Грег заставляет измерить температуру. Увидев показания, цокает и принимается донимать уговорами позвонить доктору.

— Это обычная простуда. Я в состоянии справиться с ней без помощи.

— Не похоже на то.

— Что такое? — входя в комнату, спрашивает Стейс.

— У него жар, и он всё ещё не хочет врача.

Она поджимает губы.

— К твоему счастью, мне абсолютно плевать, чего он хочет. Я уже вызвала своего доктора.

— Отлично, здорово! — вскипаю я. — Пусть приедет, пропишет тебе таблетки для мозгов.

— Не будь ты таким придурком…

— Так! Тихо! Ты, — он хмурится, — лежи спокойно и главное — молча. Стейси, когда он приедет?

Я молчу и злобно поглядываю на подругу. Та буравит взглядом в ответ.

— Как только доберется. Я в аптеку. — Поставив почти осязаемую точку, она уходит, явно смакуя собственное превосходство.

***

Под тарабанящий дождь и сопение развалившегося в кресле Грега я очень скоро впадаю в полудрему. Мысли кружат в голове, и, кажется, это только усиливает мигрень; нужно постараться не думать и забыться сном.

Хотя как тут не думать, разве что я вообще когда-нибудь был на это способен. Не припомню. Не помню ни одного дня, в котором мысли не беспокоили нерадужными перспективами. Всегда, в каждый момент жизни, есть что-то, что не дает расслабиться и просто быть. Зависнуть в пространстве, стать прозрачным, ничего не значить. Отключить голову и дышать.

Жить, постоянно предполагая худшее, утомительно. Чего мне стоит сопротивляться, успокаивать себя, держать лицо. Без этого меня разъест изнутри. Вот причина, по которой я так стараюсь. Иначе для меня невозможно.

Где-то далеко, далеко, далеко. В подсознании, в самом ядре она отвоевала место и осталась насовсем. Чёрт, какая ирония: я, который стремится контролировать все и всех, остаюсь беспомощным в моменты, когда никто не видит, в моменты, когда не в силах контролировать себя. Я замыкаюсь в себе, и я теряю контроль, потому что, оставшись один, не могу сосредоточиться. Нет раздражителя, мне нужен раздражитель, тот, кто перетянет внимание на себя. Мне нужен противник, теневой боксер — нужен тот, перед кем я сожмусь пружиной, готовый ко всему. Так получилось, что этим кем-то стала Стейси — и плевать на причины, — она мой раздражитель, инородное тело, прошмыгнувшая в кустах кошка, утомительный кашель — симптом бессонной ночи. Где бы я ни был, что бы ни делал, я знаю, что она придет и включит защиту, которая окутает череп изнутри, паутиной, лианой проводов, выстелит стенки лазерной сеткой, пустит ток, но не даст потерять контроль. Она не свет в конце туннеля, она — шорох в тёмном углу, а это гораздо, гораздо лучше; людей не гонит надежда, их гонит страх. Для того, кто контролирует всё, нет страшнее человека, что подошел близко и рассматривает все трещинки, все пылинки, все складки, что не разгладишь второпях. Плевать, что я не различаю, где она и где моя выдумка. Плевать, что она — это я, что это уловка и что на самом деле я борюсь с самим собой. Я это знаю, и это работает — обман самого себя не считается ложью, пока не примешан кто-то третий. Всё, что происходит в моей голове, остается в ней. Ложь и порядок — отличная альтернатива правде, если ту, словно разбросанные по полу шмотки, наскоро запихали в шкаф и под кровать. Люди боятся заглядывать под кровать; люди первым делом заглядывают под кровать — забавно, ведь там всегда что-нибудь да есть. Я знаю, что спрятал и что найду. Знаю всё о своих кошмарах и сам выбрал ту, что сторожит мой сон.

«Просыпайся»…

«Просыпайся»…

…

Проходит время прежде, чем я понимаю, что шепот мне не снится. Распахиваю глаза.

«Просыпайся»…

Скидываю одеяло и вскакиваю с кровати. Тут же вздрагиваю.

— Ай! — Спросонья едва соображаю, чьи холодные пальцы вцепились мне в ногу.

— Попался.

— Господи, я чуть не тронулся. — Прикрываю веки и, сделав глубокий вдох, с шумом выдыхаю. — Что ты делаешь под кроватью?

— Сторожу твой сон, — говорит она, выбираясь. — Сам просил разбудить, помнишь?

Ни черта я не помню. Майк, Стейси, нам по восемнадцать, а это, кажется, наша квартира — вот и всё, на что способен мой мозг.

— Когда это? — Сажусь на кровать.

— Вчера, перед тем как напиться до потери пульса.

— Черт… — Сокрушенно сжимаю голову. — Спасибо, что напомнила, теперь я и сам ощущаю.

— Поосторожнее, Майки. Ты упоминаешь то Бога, то чёрта — один из них точно станет ревновать.

— О, уверен, они понимают. Зачем ты залезла под кровать, великовозрастная идиотка?

— Почему нет. — Она пожимает плечами. — Мне всё труднее тебя удивлять.

— Да уж, вижу.

Она выходит из комнаты и, вернувшись, бросает на кровать бутылку воды. Усаживается на письменный стол, наблюдая, как я тру глаза, пытаясь согнать сон.

Немного прихожу в себя; моргаю, стараюсь сфокусировать взгляд. Зевая, поворачиваюсь к Стейси…

…Комната погрузилась в полумрак. Из-за закрытой двери доносятся громкие глухие басы музыки и голоса. Желтый свет зажжённых повсюду свечей бросает тени на лицо подруги. Она гасит одну подушечками пальцев.

Итак, это не реальность. По крайней мере, не трезвое её воплощение. Браво, Майкрофт, хоть что-то. Признание проблемы — первый шаг к выздоровлению. Я перестал различать свои состояния.

У нас проблема.

— Что происходит? — спрашиваю, пытаясь перекричать музыку.

— Вечеринка, забыл?

Она сидит на том же месте, закинув ногу на ногу, и смотрит своим обычным скучающим взглядом.