— Кажется, да.

Мы стоим, обнявшись. Улица совершенно пустынна. Это обостряет чувства. Волна нежности зарождается внутри и вырастает крыльями, ударяя по плечам. А может, это вес его рук, и я — всего лишь романтический идиот.

— И зачем ты меня вытащил?

— Милая ночь.

— Милая ночь?

— После того, как мы поссорились сегодня — и не говори, что это не было ссорой. Самая настоящая ссора. Я подумал, что должен что-то изменить.

— Например?

— Показать то, чего ты не видел.

— Показать или дока… — Он закрывает мой рот ладонью.

— Посмотри. — Он смотрит наверх.

Я немного ошеломлен. Небо сплошь в молочно-белой россыпи звёзд.

— Звёзды? В Лондоне? Уверен, никто не давал такого разрешения.

Он смеётся.

— Видел подобное?

— Ну, обычно я смотрю сверху вниз, так что нет — не видел. То есть, технически видел. Они ведь существуют независимо от погоды.

— Независимо от погоды… — задумчиво протягивает он.

— Не знал, что ты интересуешься такими тонкими материями.

— Ты интересуешься.

— А, ну тогда всё в порядке, — улыбаюсь я. — А то я решил, что проморгал момент, когда тебя подменили инопланетяне.

Он отстраняется.

— Что ещё ты проморгал? — с улыбкой. — Как думаешь, он выдержит нас обоих? — Он подтягивается и садится на капот джипа.

— Моего самомнения ему не вынести. Нам понадобится домкрат.

— Обожаю работать руками, — говорит он, притягивая меня к себе.

— А я зарабатываю ртом. Ты знал? Иногда и руками, но больше ртом.

— Иди к черту, — шепчет он и, наклоняясь, целует.

За миг до того, как соприкасаются наши губы, в воздухе проносится мысль: «Ах ты гребаный везунчик». Гениальная фраза. Её автор не так безнадежна.

Избавляю его от куртки и промокшей потом футболки и прижимаюсь губами к холодному плечу. Не хочу испугать, вызвав ассоциации с произошедшим в туалете паба.

— Ты уверен, что…

— Заткнись, — выдыхает он.

Веду губами по коже и провожу языком по соску. Ещё раз. Слышу его тяжелое дыхание и буквально чувствую, как под руками вспыхивает жар. Мой язык устремляется вниз, к пупку. Он следит за моими действиями.

— Тшш… — шепчу, ощущая, как в панике сокращаются мышцы живота. Дотрагиваюсь до груди, прослеживая рельеф подушечками пальцев.

Осторожно расстегиваю ремень и кнопку на джинсах. Он запрокидывает голову, с шумом втягивая воздух.

Мы собираемся прыгать?

Оттягиваю резинку трусов и высвобождаю член.

Оу.

— Я должен это как-то прокомментировать? — спрашиваю не своим голосом. — Он обреченно стонет. — Ясно. Самое время заткнуться.

Прижимаюсь к нему, впитывая запах. Скольжу рукой вниз под мошонку и нежно массирую пальцами. Он выдыхает и кладет руку мне на плечо. Продолжая поглаживать, наклоняюсь и провожу языком по все длине затвердевшего члена, смачивая слюной. Его сжимающая плечо ладонь — лучший путеводитель: я исследую напряженный пенис, выискивая самые чувствительные места. Когда кончик языка несколько раз скользит по уздечке, он стискивает моё плечо — вот оно. Осторожно поглаживаю мошонку и еще раз провожу языком — от основания к концу, как если бы слизывал подтаявшее мороженное. Ловлю головку губами и делаю круг языком; ещё один, и ещё. Его пальцы вцепились крепко, это отвлекает от мыслей о собственном члене. Острый язык поглаживает уздечку; я двигаю головой так, чтобы головка скользила по языку и влажной изнанке щек. Могу представить, что сейчас он стискивает зубы и распахивает глаза в удивлении. Но мне нужно слышать; сегодня — да.

— Всем членам команды приготовиться ко взлету, — говорит он нелепым голосом. Его палец скользит по бедру, прочерчивает зигзаг и подбирается к члену. Влажные губы, дразня, касаются головки.

— Френс…

— Капитан Фрэнсис, лейтенант. Соблюдайте субординацию, если не хотите получить взыскание. — Язык кружит по крайней плоти. — Мы начинаем полет через пять… четыре… На счет три захватывает головку губами. Насчет два я перестаю соображать.

Скольжу рукой вверх, находя сосок; другая продолжает ласкать мошонку. Кончик языка, едва касаясь, быстро скользит по погруженной в рот головке, поигрывая и щекоча. Он прерывисто вздыхает и расслабляет пальцы. Я беру чуть глубже, обильно смачивая слюной. Захватываю губами и двигаю головой вверх, продолжая скользить языком и не выпуская головки до конца. Снова погружаю головку и, чуть надавливая губами, двигаюсь вверх, не давая члену выскользнуть изо рта. Рука, лаская подушечками пальцев, устремляется вниз живота, отдавая свое тепло. Он не выдерживает, и из груди вырывается низкий стон. Я знаю, что он на грани, потому что чувствую горьковатый вкус выступившего секрета. Едва ощутимо сжимаю член у основания, надавливая на канал и перекрывая доступ сперме.

— Боже, черт, просто дай мне кончить! Френс!.. — Он продолжает мучить, словно не слыша. Принимает член все глубже, ускоряя темп. Когда я чувствую, как головка касается горла, он сглатывает, вызывая животный вскрик.

Чертов Фрэнсис. От зародившегося возбуждения не остается и следа.

Вбираю член почти до конца, и губы скользят вверх, медленно, то и дело останавливаясь; язык настойчиво ласкает заднюю поверхность ствола. Грег чертыхается, приглушенно стонет и сжимает челюсти, едва не срываясь на рык. Выпускаю член изо рта. Горячее дыхание обдает головку; Грег задыхается и впивается в мое плечо, но тут же отпускает, цепляясь за капот. Облизываю его снизу вверх, с нажимом; два пальца скользят за мошонку, поглаживая. Он вскрикивает, обрушивая поток ругательств. Я улыбаюсь, скольжу языком вверх и заглатываю головку. Мои ладони находят его руки, сжимая; губы смыкаются на уздечке и когда кончик языка обводит вход, он стонет, кончая. Сперма ударяет в горло.

Воу! Честно говоря, немного обескураживающее ощущение: у меня во рту обмякший член, его обладателю сейчас явно не до шуток, а мне щекотно и хочется смеяться. Боже… Что за ненормальный день…

Я выпрямляю затекшую спину и застегиваю его джинсы.

— Эй, ты живой? — спрашиваю, видя, что Грег тяжело дышит и пялится мимо меня с совершенно отсутствующим видом.

— Не уверен, — бормочет он.

— Эй, не пугай меня.

Он хмурится, встречая мой взгляд с каким-то нелепым вызовом.

— Я просто подумал. Как могло получиться, что я прожил последние двадцать лет, даже не зная о том, что я гей? — Его голос звенит обвинением.

— О, в задницу! Ты серьезно? Ты, блять, вздумал винить меня? — закипаю я. — Не мог подумать об этом раньше?

— Что? Я не. Я не виню тебя. Я только… Извини, я немного…

—…в шоке, — продолжаю я за него.

— Да. — Он утыкается в сцепленные замком руки. — Слушай, не злись, я правда немного сдурел от всего этого. — Он тянет меня ближе, прижимая к себе. — Мне казалось, я всё обдумал, но к такому нельзя подготовиться, понимаешь? Прости. Мне никогда не было так хорошо.

Вздыхаю и обнимаю в ответ.

— Рад слышать.

— Ты не возбужден, — говорит он.

— Я был немного занят. — Наконец даю выход напряжению и смеюсь. — Самую малость. Боже, какая нелепость…

Он улыбается и целует в висок.

— Я был не в себе, когда… Слушай, а мне показалось, или нам посигналила машина?

— Ага.

— Хм. — Он вскидывает брови и моргает. — Окей.

***

Мне кажется, он чертовски прав, говоря, что к такому нельзя быть готовым. Сколько ни думай, реальность делает иначе; поступать, как задумано нами, — против её природы, против законов Вселенной. Я думал бесконечно долго; мне казалось, решение было, и я его принял, но… Фрэнсис? Моя голова выкидывает всё новые фокусы: серьёзно, минет — не самое подходящее время для мыслей о бывшем дружке… Ну, не совсем дружке и не совсем… И я бы мог оценить иронию, если б за той не тянулись тоска и горечь. Кажется, мое нежелание отпускать Фрэнсиса сыграло со мной же сначала в поддавки, а потом в прятки — и в итоге запятнало в салочки в самый неподходящий из моментов. Чёрт, как же я устал от собственной глупости. Хотя как раз это было умно. Я понял, что влюбляюсь как последний идиот, и, подсунув воспоминания о Фрэнсисе, подсознание напомнило, что бывает с такими влюбленными дураками после. Стейси была права: не испугаться будет сложно.