— Ну… — Выпрямляюсь на стуле и принимаюсь выстукивать по столу. — Социопаты и психопаты действительно разные понятия. Социопатия — не такое уж редкое явление. Ты удивишься, если узнаешь, как их много. — Задумываюсь. — Они вокруг нас, но ты, возможно, никогда никого из них не признаешь. Отлично маскируются, с детства научившись выдавать правильные эмоции и совершать правильные поступки — те, которых от них ждут. Проще говоря, существуют в обществе, но не ассоциируют себя с ним. Если хочешь, это такая игра длиною в жизнь. Они без проблем устанавливают отношения, более того — умеют нравиться, но что касается того, чтобы эти отношения поддерживать…

— У них нет привязанностей, верно? Если я правильно разобрался, они вообще с трудом понимают, что это такое.

— Социопаты окружают себя доверенными людьми и действительно способны изображать преданность. Думаю, это что-то вроде установки, одной из тех, что они себе дают. Им даже может казаться, что они влюблены. Если нужно, социопат сделает вид: что ему интересно, что он любит, заботится. Но… Ему будет плевать, что при этом ощущает другой человек. — Я усмехаюсь: — Не путай социопатов с мудаками, которые сознательно игнорируют чувства других. Социопаты просто не представляют, что другой человек может что-то чувствовать, потому что не знают как это, потому что сами не чувствуют. Судят по себе.

— Они вообще ничего не чувствуют? Такое возможно? — удивляется Грег.

— Не думай, что социопаты ничего не чувствуют. Они испытывают эмоции. Весьма поверхностные, впрочем. На глубокую привязанность они не способны. То же касается чувства страха и самосохранения.

— С твоих слов я понял, что они отдают себе отчет.

— Верно. В отличие от людей с другими психическими отклонениями, они прекрасно осознают, что делают. Именно поэтому их сложно заметить. Они знают, что не такие, и подстраиваются под приемлемую модель поведения. Контролируют себя, вплоть до вспышек агрессии. Никто из них не хочет быть обнаруженным.

— Интересно. А психопаты?

— Я не настолько хорошо в этом разбираюсь. По-моему, психопатия — общее понятие. Оно объединяет кучу заболеваний. По сути, назвать социопата психопатом — все равно что называть человека млекопитающим. Близко, но, согласись, немного обидно, когда тебя сравнивают с куницей, — усмехаюсь. — При некоторых расстройствах психопаты вовсе не контролируют себя. М… Слышал мнение, что социопатия — результат воспитания, а не врожденное отклонение. Честно говоря, не уверен, так это или нет. Но в любом случае: экзамен ты будешь сдавать не мне, так что лучше читай, что написано в учебнике.

— Что бы я без тебя делал, — улыбается он.

— Знал о психопатах гораздо меньше, — вкрадчиво говорю я, возвращаясь к отчету.

— Кстати, а что это за картина?

Поднимаю голову.

— Картина?.. А, это подарок Кэндис. Она художница.

— Круто. Немного мрачновато, то есть. Ты поэтому её не вешаешь?

— Нет. Стейси убьет, если увидит, что я вообще её оставил. Это она на картине.

— Оу… Ну, её можно понять. Вряд ли ей приятно смотреть на себя такую. В этом есть что-то… ненормальное.

— Да. Точно.

В следующие полчаса я безуспешно борюсь с желанием покурить и в итоге сдаюсь и иду за пепельницей. Грег отказывается, а я с удовольствием затягиваюсь, откинувшись на спинку стула. Господи, какой кайф. Из открытого окна задувает приятный свежий ветер. Вместе с дымом он рассеивает мысли.

Смотрю на Грега и удивляюсь, что до сих пор не научился его понимать. Мне кажется, что он меняет обличия с такой легкостью, с какой хамелеон приспосабливается к окружающей среде. Он то до смешного наивен, то пугающе проницателен — в этом, пожалуй, они схожи со Стейси, — и чувствует людей лучше них самих. Иногда он по-детски смущён, иногда — уверен в себе и даже настойчив. Порой он до невозможности весел, а через минуту задумчив или печален. Не представляю, о чем он думает. С другой стороны, я даже рад, что ему удается сохранять мой интерес. А ещё мне кажется, что мы непохожи настолько, насколько непохожими могут быть двое мужчин примерно одного возраста. И тем удивительнее, что он действительно понимает меня. Не знаю, как считает он, но в нём я вижу все, что мне нужно: спокойствие, честность, открытость, доброту, силу духа, уверенность, стремление к пониманию. Мне нравится его естественность, к которой не придерёшься. Меня забавляют его привычки, а его — о, чудо! — не бесят мои. Ему совершенно плевать на незакрытый тюбик пасты. Пожалуй, одно это делает его идеальным.

Всё, что бы он ни делал, кажется милым. Даже зажаренный до черной корки омлет в его исполнении кажется вполне съедобным. У меня такой никогда не выходит.

Кажется, я улыбаюсь как дурак, потому что, оторвавшись от учебника, он ухмыляется:

— Что?

— Да так, ничего… — Закусываю губу, чтобы не рассмеяться.

Он качает головой, фыркает и возвращается к учёбе.

Я, конечно, далеко не того склада характера, чтобы спрашивать себя: что он во мне нашёл? Как и любой человек, я стою много или не стою ничего — зависит от того, кто назначает цену. Но он и правда не похож на тех, с кем я встречался раньше.

Как это приключилось? Не могу понять. Хоть мы и разобрались, с чего всё началось, но то ли события развиваются слишком быстро, стирая грани, то ли я, убаюканный его присутствием, временами впадаю в спячку. А это похоже на правду: рядом с ним я забываю о многом.

Но, думаю, дело не в этом. Дело во мне. Это еще один штрих к моему собственному портрету. Дело в том, что его — этот портрет, — я никогда не видел целиком.

Бывает (или не бывает?) так, что ты не осознаёшь ничего из происходящего. Оглядываясь назад, понимаешь, что совершенно не знаком со своей жизнью. Просто существуешь, и всё течёт своим чередом, а когда кому-то приспичит узнать твою историю, ты, неожиданно для себя, выдаешь достойный экранизации список. Да, из этого всего можно соорудить сюжет. Для книги, фильма или захватывающего дух некролога. Ты рассказываешь, рассказываешь, а глаза собеседника всё округляются и округляются. Да и твои, если честно, тоже. Ты думаешь: это действительно происходило? Ты думаешь: вообще-то, это невероятно, слишком невероятно для такой заурядной личности. Твоя серая жизнь — ты ведь считаешь её такой — не могла отметиться ничем подобным. Ты думаешь: где в этот момент был я? И я что? — даже не заметил, как это происходило? Я, мать его, не заметил, что был в Тибете, получил учёную степень и изнасиловал подругу матери? Не заметил, что отсосал у Райана Гиггза? Не заметил, что забеременел и родил ребенка? С какой я планеты, чёрт возьми?

Ты думаешь: ну да, съездил в Тибет. А что такого? Ну да: трахнул мисс Левицки — так было и не очень, я бы запомнил. С кем не бывает? А потом прикидываешь, какие вероятности сошлись, чтобы это произошло, и стучишь по лбу чем-нибудь подручным. Смотря где в этот момент оказался. Если на службе Папы Римского — то библией. Если в кабине шаттла — то… чем там вообще можно стукнуть? С кем не бывает… Да мало с кем бывает, в том и дело.

Не понимаю: как можно не то что не жить моментом — как можно вообще не осознавать настоящего? Смотреть в будущее, дуреть от прошлого, мечтать о космосе — и не замечать того, что происходит сейчас? Определенно, я — человек исключительных способностей. Исключительно тупых способностей. То ли я действительно выхожу из тела, то ли имею мозг и память золотой рыбки. В магию я не верю; остается один вариант…

Мне интересно: Джеймс Бонд осознавал, что он Джеймс Бонд? А королева? Она знает о том, что она, по секрету, венценосная старушка? Осознает, что живет во дворце? Или она думает, что она Лиззи, и грустит, когда по ходу мыльной оперы любимые герои так и не женятся?

А я? На скольких языках говорю? Чем зарабатываю на жизнь? Кому дарил свое время? Господи! Вдуматься только!

И если подумать, то даже сейчас: я встречаюсь с самым добрым из всех встреченных мною людей. С человеком, с которого готов сдувать пылинки. Как и когда я умудрился? Как вообще случилось, что большую часть свободного времени он проводит здесь, со мной, в моём доме? Почему я не заметил, когда это произошло? У всего есть свои стадии. И как, черт меня бери, стадия «купи молоко» умудряется следовать сразу за стадией «знакомство»? Мне кажется, или я что-то пропустил? Если только…