Мы на очередной разнузданной вечеринке, от которых у меня до сих пор встают дыбом волосы. Здесь, в старом доме сплошь в чипендейловской мебели, напитки гостям подносят полуголые лилипуты с подведёнными веками, и мне жутко, потому что я по странности нахожу это сексуальным. Срочно выпить, шепчу себе под нос, разглядывая следы плохо замытой плесени над роскошной люстрой. Молодость моих родителей пришлась на ненормальные семидесятые, но нет, мамуля, такого ты не видела и мне такого не завещала; а выпить ещё всё-таки надо.

Тейлор подле меня, держит под локоть в сверкающем розовом платье, — сквозь сигаретный дым смотрит, хмуря подкрашенные бровки. Интересное замечание: сзади, чуть ниже бледной шеи и выше лопаток, у нее несрезанный ярлычок, поэтому весь вечер она проводит, осторожничая, чтобы на попасть на пять тысяч фунтов или около того. Мне это кажется забавным. Немного туши осыпалось ей на щёки, я провожу пальцем, она подставляет лицо.

— Хэй, — говорит Тейлор, разглядывая меня чересчур внимательно, и сигналит глазами. — Видал? Здесь твой бывший. Вон он, говорит с Алексом. Майк, — она уводит бокал из моих пальцев, — тормози-ка, ковбой, ты даже по сторонам забываешь смотреть.

Грег и правда здесь, флиртует с Алом, по крайней мере, даже если Алекс флиртует с ним, он явно принимает в этом участие. Как грустно, думаю я, отбирая свой бокал обратно и пригрозив Тейлор пальцем, точнее сунув его ей под нос. Она отодвигается, кривясь, и, поправляя бретельку платья, незаметно оглядывается на них. Не собираюсь туда смотреть, хоть, откровенности ради, мне вполоборота и так всё видно.

— Сделаешь что-нибудь? Хотя лучше бы нам свалить. Здесь всё равно уныло, как на похоронах моего дедушки. Там хотя бы наливали Шато Шеваль Блан, а не эти помои. И народец здесь жуть какая. Наткнулась на какую-то суку, из выскочек, чуть не сцепились. Хотя если бы не нужно было вернуть платье в магазин, я бы точно отмудохала её и этого пидараса Алекса. Бесит меня ещё со школы, урод.

— Эй, Тейлор, как насчет… — какой-то малый возникает рядом, крутя меж пальцев нераскуренный косяк; бедняга; но она закатывает глаза и, бросив «отстой», отворачивается. Вечно за ней кто-нибудь улепётывает. Парень, не дождавшись ответа от её отвернутого лица, ещё с полминуты выставляет себя полным придурком и, почесав макушку, сваливает с таким видом, будто вспомнил о чём-то важном.

— Ушлёпок… Так на чём мы остановились?

— Нет, ничего не сделаю. Грег большой мальчик. Я, кстати, знаю, где достать нормальную выпивку. Идём, взломаем погреб, идём, — говорю я, таща её за собой. Она семенит на своих высоких каблучишках, чуть не сбив карлика с гружёным пустой посудой подносом, подбирает подол платья, и потом дело идёт быстрее. Мы хохоча минуем рыцаря в доспехах и сворачиваем в тёмный узкий коридор с дверцей в конце. Ведёт он в погреб, здесь внизу даже запах другой, а плесень по стенам ползет, уже не стесняясь. Я снова думаю о том, чей же это домишко и откуда мне так хорошо его знать, но ничего не вспоминается, как ни бейся.

— Ай, — пищит Тейлор, когда я выдергиваю у неё из волос шпильку. — Ради Бога, они бы еще амбарный замок наве!..

Она выпучивает глаза, говоря, что собирается икнуть, и обмахивает себя руками, но тревога оказывается ложной. Потом её вроде как тошнит, в общем все тридцать три удовольствия разом, и она прислоняется к стене.

— Ага, — хмыкаю я, копаясь в двери. — Хочу тебе признаться: я совершенно не помню, чья это вечеринка. Почему мы здесь? Нет, серьёзно?

— Да я тоже. Хм. Может даже этого пидараса Алекса. Да по-любому его. Расхаживает тут как напыщенный кусок свинины… Дженни, подлить шампанского? Китти, ещё вина? Нил, тебе отсосать в бильярдной… Фуэ!

— Не напоминай мне об этом ублюдке, и хватит звать его пидарасом, — раздражённо бурчу я, открывая дверь и ища выключатель, чтобы дать света. Здесь довольно прохладно, ещё более раздражённо замечаю я. Я так и буду раздражаться, пока не выпью.

При едва ощутимом, то и дело мерцающем свете оказывается, что я никогда не видел столько пыли, а ещё, возможно потому, что в вине я разбираюсь плохо, погреб выглядит внушительно, заставляя надеяться, что здесь есть чем поживиться.

— Ты прав, пидарас ещё мягко сказано. Неужели тебе совсем пофиг, что он катает яйца к — ох, блин! — вместо продолжения она чихает на полку, встревожив многолетнюю пыль.

— А ты поверь, Тейлор. Мне настолько насрать, что, хочешь, трахну тебя прямо здесь, у стеллажа.

Она оглядывается в почти полной темноте и трет нос, пока не чихает снова.

— Не надо так грубо. Я просто спросила. Ужасно, Майк, — мне даже кажется, что она сейчас расплачется, но, может, всё из-за бликов тусклой лампы. Да что на меня нашло?

— Не буду. Просто предложил. Выбирай вино и пойдем.

Она тащит тяжёлую бутылку из набитой соломой ячейки и чуть не роняет, успев подхватить в последний момент. Читает название. Это блин Италия.

— Не буду я пить Италию, пиздец какой.

— Окей, ты прав, хотя теперь не всё равно? Пофиг же.

— Ладно, — в нетерпении щелкаю пальцами, — бери.

По правде говоря, мне действительно пофиг, но от танинов меня выворачивает, а наутро хоть вешайся. Под актом самоуничтожения я понимаю всё же другое.

Она ещё больше портит мне настроение, но больше всего бесит, что она об этом и не догадывается. Вот Грег, — опасно не к месту вспоминаю я, — такой оплошности никогда не допускал.

Чертыхаюсь. Лёгок на помине.

— О-о-о! С ума сойти! Смотри-ка здесь кто-то есть! — протяжно вопит пьяный Алекс, ввалившись в погреб под руку с великолепием Грега Лестрейда. — У-у-у — улюлюкает он, — крошка, итальянское, это ты зря!..

Тейлор все-таки икает.

В этой развернувшейся немой сцене я стою, сложив руки на груди, у Тейлор та ещё физиономия, Алекс по привычке выглядит заинтересованным не знаю в чём (однажды, должно быть, любопытство его погубит), а Грег разрывается между тем чтобы уйти или остаться. Меня всё это бесит; я вдруг понимаю, что эти трое собрались здесь из-за меня и прямо дурею от этой мысли. Смотрю я на Алекса и Грега, который уже отпустил его руку, и думаю, что запросто могу выкинуть штуку: поманить Ала из-под носа Грега, и он пойдет — но потом вспоминаю, что Грег точно так же может поманить меня и я пойду, и окончательно скисаю. Во мне трудно пробудить ненависть к себе, но сейчас я именно что себя ненавижу.

— Пойдём отсюда, — я первым подаю голос, Тейлор всё ещё сжимает в руке бутыль Брунелло, глядит на меня с какой-то снисходительной усталой усмешкой сфинкса, а потом нежданно делает «финт ушами»: с матами кидается на Алекса, пытаясь то ли забить его ладонью, то ли проломить его симпатичный череп этой самой бутылью: детская ненависть в нас всегда сильна. Алексу не до шуток, он пьяно пятится к выходу, спиной нащупывая косяк и пытаясь укрыться от оплеух, Тейлор придумывает всё новые и новые оскорбления, уже не переживая за судьбу платья. Вскоре они оказываются за дверью; до нас всё ещё доносятся крики Тейлор, а потом лязг упавшего рыцаря в доспехах.

Собрав всю решимость, я дёргаюсь в сторону, чтобы свалить куда-нибудь подальше и сделать это, прежде чем побег станет затруднительным (ну и хорошо я себя знаю).

— Ну-ка, ну-ка, — Грег останавливает меня за рукав, ткань натягивается, натягивается, и я всерьез раздумываю над тем, что левой рукой можно пренебречь в пользу душевного равновесия.

— Что такое?

— Куда ты попёрся? — спрашивает он, смеряя меня недобрым взглядом. Голос его из угрожающего выцветает в просто неприветливый. Действительно, куда? Мне хочется орать, ведь по своей дурости я упустил момент, когда ещё принадлежал себе хотя бы физически. Ну нет, — думаю я, пряча взгляд в матовом стекле бутылок за его спиной. Чувствую себя вдруг безумно виноватым непонятно в чём, но должен быть резерв внутри меня, обязан, чтобы снова стать собой.

Да, я искренне считаю, что настоящий я начинается там, где я остаюсь один. Вот почему мне так не терпится уйти.