— Выметайся отсюда, сейчас же! Собирай манатки и проваливай в то дерьмо, откуда ты выползла! — орёт Стейси. — Пиздуй к своему торчку, подтирай ему задницу, на большее ты все равно не годишься! Ну и дура я была, что вытащила тебя, в той помойке тебе самое место!

— Вытащила? Значит, вытащила? Ну спасибо тебе, я бы лучше осталась там, чем болтаться здесь с такой сукой, как ты! Хочешь, чтобы я валялась у тебя в ногах, плача от счастья?! Да пошла ты нахуй со своей помощью! Обошлась бы без тебя!

— Ха! Обошлась бы, вы её слышали? Ну так вперед, можешь и дальше светить жопой перед жирными китами, чтобы наскрести на дозу для своего ненаглядного, — издевательски выговаривает она, — и его гнилой шайки! Раздвигай ноги пошире, им же всё мало!

Чувствую, что лицо у меня вытягивается совсем как недавно у Тейлор.

— О чём это вы… — начинаю я, переводя взгляд с одной на другую.

Тейлор, с мокрым от слёз лицом, выбегает из кухни. Стейси хватает со стола пачку и, вытряхнув последнюю сигарету, судорожно пытается прикурить после нескольких месяцев воздержания. Затягивается, глядя в одну точку сухими глазами, и разве что обозначившаяся морщина у рта остается следом произошедшей только что сцены. Пытаться растрогать её — всё равно что просить милости у деревянного идола, это я знал. Однажды её так проняла смерть отца, что она рыдала целых полторы минуты, и то были первые и последние искренние слезы, свидетелем которых я был.

— Что слышал, — спокойно отвечает она. — Она тебе, разумеется, не сказала, чем занималась в Гонконге. Наплела чепухи про кастинги и рекламу. Модель, — усмехается Стейси, — конечно. Ну, а я тогда монашка. Патрик этот… Ты его, наверное, даже не помнишь, я сама на него внимания не обращала до поры до времени. Чей-то там сынок, а может, это вообще неправда. Толкал траву первогодкам, барыжил тачками, в общем обычная рвань, но вечно ошивался по близости. Я даже не заметила, как он сел на уши этой дуре… А в один прекрасный момент уехал в Гонконг и её прихватил с собой — делать карьеру в Азии. Там есть работа, — она хмыкает, — для любой идиотки с белой мордашкой. Я сначала злилась, потом даже искать её стала, незаметно допытывалась, нет ли у кого общих знакомых. Хотела знать, что к чему. Она гордая — или глупая, — сама ни за что бы не позвонила, не призналась. Родители, после того как она сбежала, знать её не хотели, — они, в отличие от моей мамаши, сообразили заделать ещё детей, — она усмехается, щелчком стряхивая пепел. — Если бы что-то случилось… Я, — жестко выговаривает она, — была уверена, что что-то случится с таким, как Патрик. И вот нашла её. Через бывшего однокашника Джейми, брокера на гонконгской бирже. В подпольном клубе, вроде притона для сраных нуворишей. В униформе без верха и всё такое. И правда, там для всех найдется работа, тем более для таких дур.

Я не верю своим ушам и всё же говорю, что не стоило быть такой жестокой.

— А какой мне стоило быть? Достало всё. Пойдёшь её утешать? Иди. Я заметила, дуры всегда вызывают сочувствие у таких, как ты, не потому ли ты постоянно меня жалеешь.

Я отодвигаю стул и иду искать Тейлор, оставляя Стейси убирать бардак, который мы натворили. Она сидит сжавшись в углу в ванной и, наверное, слышала наш разговор. Выплакала пол-литра слёз, — думаю я, глядя на её мокрые рукава, которые впору выжимать. Слезы всегда вводят меня в ступор, особенно слёзы тех, кому не нужны ни защита, ни сочувствие, хотя, может быть, они нужны всем. Я сажусь рядом, и она бросается мне на плечо, рыдая, признаваясь в чем-то, чего мне всё равно не разобрать.

— Ну-ну, Тейлор, не плачь. Мир не рухнул.

— Я, — воет она, — не хотела, чтобы ты это знал. Она — тон её завываний становится выше и яростнее, — обещала ничего-о-о не говори-и-и-ть…

— Ну ты же сама не оставила ей выбора. Кроме того, от того, что я узнал, ничего не изменилось. Я слышал вещи и похуже. Стейси просто разозлилась, — объясняю я, как ребенку «мама просто устала бла-бла-бла», самому смешно, — ты же слышала, она хочет как лучше.

— Ей легко-о-о говори-и-ить, у нее есть Дже-е-ймс и деньги, и богатство, а мои. мои долбаные родители выкинули меня из-за одной глупой ошибки, а теперь ещё ты…

— Уверен, ты ещё можешь с ними помириться.

— Не смогуу, — уже без сил блеет она и беззвучно трясется.

— Для начала стоит хотя бы попробовать. А если нет, то знаешь, что мы сделаем? Мы их опозорим на весь Лондон. Сделаем так, чтобы твои мама и папа боялись поднять головы. А ещё лучше — если ты докажешь им, что можешь добиться всего без их одобрения.

— Почему ты это говоришь, — перестав всхлипывать, отстраняется она. — Плевать на родителей, тебе должно быть противно смотреть на меня, — и она снова заходится в рыданиях.

— Глупости, — я позволяю себе усмехнуться, — мне не противно. Я, Тейлор, делал такие вещи, что по сравнению с ними твоя поездка в Гонконг — легкий променад.

— Какие вещи?..

— Вот этого ты точно не узнаешь, — улыбаюсь я, щёлкая её по носу, — иначе сама перестанешь со мной общаться. А теперь поднимайся и приведи себя в порядок. У меня есть заначка, а то сдается мне, с приходом Стейси мы порядком протрезвели.

***

— С тобой у меня другой разговор, — говорит Стейси, наливая кофе в поставленную передо мной кружку. Бэтмен, понимая, к чему она клонит, хмурит морду вместе со мной.

Тоже будет на меня орать? — задаюсь я вопросом.

— Ну, положим, я не Тейлор.

— Тем хуже для тебя, — бросает она, не скрывая раздражения. Может, ещё не остыла после ссоры, а может, я тоже её бешу. — Вот это всё, — она качает ладонью, — что ты устроил, этот спектакль с самоистязанием, пора заканчивать, пока тебя, не приведи Бог, не причислили к лику святых. Иначе толку от твоих показательных страданий ноль. Либо сделай что-нибудь, либо забудь, пока не уничтожил себя окончательно. Хотя ты того и добиваешься, это совершенно ни к чему.

— Значит, тебе можно уничтожать себя, а мне нет?

— Это другое. У меня, в отличие от тебя, на это нет никаких идиотских причин. У тебя есть работа, друзья, секс, деньги, но нет любовника, который тебя даже недостоин — какая жалость! Ты, может, должен радоваться, вместо того, чтобы проспиртовывать себя, как Ленин. — Майк. Майки, ну что с тобой такое? Жизнь не закончилась…

— Смысл закончился. Я… я так чувствую.

— Тебе не кажется, что ты преувеличиваешь? — спрашивает она осторожно, чтобы не ранить меня и при этом не погрешить против правды. — Может быть, сейчас это кажется катастрофой, но пройдет время…

Раскрываю ладонь, заставляя её замолчать.

— Не кажется. Сейчас не кажется. Почему, ты думаешь, я пью.

— С Тейлор. Не со мной, не с Джимом — с Тейлор. Майк, твою мать, хватит скорбеть!

— Она не держит меня за дурака и не задает вопросов. Пожалуйста, Стейси, оставь нас в покое. На время. Мне нужно немного времени, чтобы привести себя в порядок. Пожалуйста.

От моих слов она смягчается.

— Только потому что я доверяю тебе и считаю, что ты способен преодолеть это. — Она уходит, мазнув по моей макушке кончиками пальцев. Я выиграл сражение, но не чувствую себя победителем.

***

Как вышло так, что даже в абсолютно пустых нас находится, за что зацепиться любви? Любовь — это инстинкт, и в каждом из нас живет женское начало. Возьми Грега и усади перед собой и долго вглядывайся в лицо, чтобы увидеть себя, в которого он влюбился. Разлей вино, вдыхая пары, и стань пьяным, и твоя любовь захватит всё. Потревоженный, бокал накренится и звон заглушит ковёр.

Прижми его к стене, выбивая дух, и вглядись в тёмные глаза — он любит тебя, как женщина любит мужчину, и сходит с ума, как мужчина берёт своё. И желание вздымается костром под порывом ветра, оставляя ожоги на коже, и обратная тяга застаёт врасплох; ты вонзаешь своё согласие как нож и вязкое сожаление растекается на холодном воздухе, заполняя собой каждую пору и трещину. Запах уксуса, пота и секса выветрится, а пока — засекай время. Любовь — женщина, и этой шлюхе не место в моей постели.