— Теперь мы не сможем дежурить по двое, — заметил док.
Хенрик пожал плечами:
— Я отстою свою вахту один. Какая разница?
Я сказал:
— Ладно, тогда поменяемся. Ты отстоишь первую вахту, а мы с Карсом тебя сменим. В первую все-таки дежурить легче. Поздняя ночь — самое паршивое время.
— Самое паршивое время — под утро, — вмешался док, — и оно постоянно достается мне.
— Да тут всегда паршиво, — вздохнул я, — и днем, и ночью. Ладно, что говорить… Может, хоть эта ночь пройдет спокойно. Хватит с нас.
* * *
Из отчета агента 18–15
Мы подходим все ближе к месту Катастрофы, и мне требуется все больше мужества, чтобы идти дальше. Но людям, я думаю, еще труднее. Я так до сих пор и не знаю — может, мы, кадары, менее чувствительны к тем странным, неуловимым явлениям, которые люди иногда воспринимают чисто интуитивно, даже не умея объяснить, почему их, например, пугает то или иное место — как, скажем, нашего проводника. Даже если бы он лучше мог изъясняться на языке моих спутников, он все равно сказал бы что-то вроде «у меня мороз по коже» — и все. Может, мы, кадары, толстокожие какие-нибудь? Л ведь он, в сущности, дикарь, он не отличит космолета от пылесоса, но именно он обладает сверхчувственным восприятием, которое мне недоступно. Некоторых, правда, такое сверхчувственное восприятие приводит к ужасному концу — как, например, Рамиреса. Я уверен, он действительно что-то слышал — что-то такое, чему он не мог противиться…
А завтра мы окажемся в заброшенном городе — что мы там увидим?
Ни один человек не вернулся живым из этих мест. Сумеет ли вернуться кадар?
* * *
Гиблые Земли
9 ноября 2128 года
Кто-то тряс меня за плечо. В смутном свете костра надо мной маячило лицо Хенрика, и на какой-то миг мне показалось, что весь вчерашний день мне просто приснился, а теперь я наконец проснулся. Не может же одно и то же повторяться два раза!
— Рамирес! — прошептал Хенрик.
Выглядел он ужасно — я впервые видел неустрашимого террориста в таком состоянии. Если бы я не знал Хенрика раньше, я бы подумал, что он насмерть перепуган.
— Рамирес!
У меня мелькнула ужасная мысль, что теперь свихнулся и Хенрик.
— Ты ошибаешься, — сказал я, как можно мягче, — это же я, Олаф.
— Я еще не идиот, — злобно ощерился он, — во всяком случае, не такой, как ты. Говорю тебе, я только что видел Рамиреса. Он там…
— Где?
— Там, в темноте. Он стоит рядом вон с тем деревом!
Я послушно вытаращился во тьму, но никого не увидел.
— Хенрик, дружище, там никого нет. Тебе померещилось!
— Сказано тебе, он там! Он просто прячется! Стоит и прячется.
— Старик, успокойся! Рамиреса больше нет. Он утонул. Ты и сам видел.
— Он что, тоже свихнулся, да? — Карс сидел в своем спальном мешке, хлопая глазами и с ужасом наблюдая всю эту сцену.
Я сквозь зубы прошептал:
— Не знаю. Разбуди дока.
Хенрик сделал несколько неуверенных шагов в сторону, где, по его мнению, скрывался Рамирес, но я схватил его за плечо. Удержать его ничего не стоило — он, видимо, и сам не очень рвался встретиться с утонувшим рейнджером.
— Что там у нас? — устало сказал док, протирая глаза. Он, похоже, так привык, что его будят посреди ночи, что даже не удивился.
— Хенрик видел Рамиреса.
— Этого еще не хватало, — вздохнул док.
— Вы тоже думаете, что ему померещилось?
Док пожал плечами:
— А вы что думаете?
Я, к собственному своему удивлению, сказал:
— Не знаю. Но ведь той ночью все мы видели какого-то Скитальца, верно? Может, это опять он?
— Верите в оборотней? — спросил док.
— Тут что-то неладно, как это ни называй.
— Это Рамирес, — спокойно сказал Чоро. — Я вам говорить, он не умереть. Он просто уходить.
— Ничего себе…
— Чушь, — сердито возразил Хенрик, постепенно приходя в себя. — Не делайте из меня идиота. Я отлично видел, что Рамирес утонул. Но… это и вправду был он. Я его узнал.
— Ты просто увидел кого-то в темноте, — сказал я, — и решил, что это — Рамирес. Может, нас кто-то преследует. Я и сам это чувствую.
— Как можно чувствовать, что тебя кто-то преследует, Олаф? — спросил Карс.
— Не знаю, дружище. Но мне целый день казалось, что кто-то наблюдает за нами.
— А! — воскликнул Хенрик. — Тебе тоже?
— Что значит «тоже»?
— Я не хотел говорить. Думал, это мне мерещится.
— За нами все время следить, — безразлично заметил индеец, — следить, как только мы выходить в лес.
— Что ж ты сразу не сказал, дурья голова?
— Какой есть разница? — невозмутимо ответил Чоро. — Вы сюда идти. Вы с ними говорить. Если они не хотеть говорить, они вас убивать.
Хенрик, которого страх и ярость довели до белого каления, подскочил к Чоро и встряхнул его за плечи.
— Ты нарочно затащил нас сюда, сволочь? Чтобы перебить по одному?
Я оттащил его.
— Хенрик, не болтай ерунды. Мы отлично знали, на что шли. Да он и не скрывал, что тут опасно.
— Не доверяю я этому дикарю, — твердил Хенрик.
— Ты никому не доверяешь.
— Вы мне тоже. Так и будете утверждать, что я никого не видел?
— Принять в темноте куст или просто клочок тумана за фигуру человека не так уж трудно, — сказал наконец док, — особенно если учесть, в каком мы все состоянии…
— Той ночью все мы точно что-то видели, — возразил я, — и это был человек. — И неуверено добавил: — Во всяком случае, нечто похожее.
Док вздохнул.
— Что толку гадать.
— Ложись спать, Хенрик, — сказал я. — Мы с Карсом отдежурим. Все равно скоро наша вахта.
— Не обращайтесь со мной как с идиотом, — вспылил Хенрик.
Я твердо сказал:
— Я тебе верю. Хватит с нас Рамиреса. Мы ему не очень-то поверили, и вот что случилось.
Всю ночную вахту, пока нас не сменили док с Чоро, я просидел, изо всех сил таращась в темноту, но ничего не увидел.
Наутро мы вновь тронулись в путь.
Хенрик развернул карту.
— Сегодня к вечеру мы должны выйти к городу, — сказал он, — если она не врет.
— Тогда карты не врали, — возразил док, — их, между прочим, составляли по фотоснимкам со спутников.
— Хорошее было время, — мрачно заметил Хенрик.
Он взглянул на компас. Я вновь ожидал увидеть повторение вчерашнего цирка, но компас вел себя прилично — стрелка показывала строго на север, как ей и полагалось.
— Все правильно, — сказал Хенрик, сориентировавшись, — нам туда, на юг.
Даже по сравнению с предыдущими днями пути идти было тяжело. Земля то вздымалась, то образовывала гигантские рытвины, точно чья-то невидимая рука скомкала земную кору, как кусок полотна.
В рытвинах стояла черная вода, от которой поднималось омерзительное зловоние. Один раз мы набрели на остатки какой-то металлической конструкции — то ли опоры высоковольтной линии, то ли водонапорной башни. Понять было трудно — вверх торчали ржавые ребра арматуры, оплетенные тем же черным вьюнком, который буйствовал на окраинах Лос-Анджелеса.
— Он растет везде, где жили омбре бланка, — сказал Чоро, показывая острием копья на вьюнок. — Это вестник смерти.
— Значит, мы подходим к городу, — сделал жизнерадостный вывод Карс.
Чоро отошел к доку, и они начали о чем-то горячо спорить. Обычно невозмутимый индеец даже размахивал руками.
— Что там еще такое? — спросил я.
— Он говорит, что дальше не пойдет, — удрученно ответил док, — он говорит, их курандейро не велит заходить в заброшенные города. Плохое место.
— Хотелось бы побольше разнообразия в его лексиконе, — заметил Хенрик.
— Он говорит, что подождет нас на выходе из города. Будет ждать трое суток. Если нас не будет — уйдет к своим.
— А где там выход? — растерянно спросил Карс.
— Да где угодно. Но у него просто феноменальное чутье. Я думаю, он отыщет нас, где бы мы ни появились. На всякий случай я покажу ему карту.