— Ну, они поменьше ростом, более… изящные, я правильно говорю? И очень любят командовать. На базе много женщин. И все они занимают высокие посты.

— Что же они сюда, к нам, не прилетают?

— Согласно нашей традиции, — серьезно сказал Карс, — общаться с разумными существами на других планетах могут только мужчины. Потому что это связано с опасностями и нарушением многих наших морально-этических норм. Мужчины это могут перенести, а женщины — нет. И все равно многим приходится удаляться потом в самоизгнание для очищения и медитации.

— Если вы так уж страдаете, какого черта вы вообще к нам суетесь? Зачем вам это?

— Потому что пройти мимо разумных существ, когда они нуждаются в помощи, нельзя. По нашим представлениям, разум во Вселенной — великая ценность. Вы поступили бы так же, пусть даже ценой некоторых жертв.

— Может, и поступили бы… откуда мне знать? У нас-то нет своего космического флота… — с горечью заметил я.

Я допил кофе, кинул одноразовую тарелку в мусорное ведро, но промахнулся.

— Ладно. Пожалуй, стоит наведаться в «Сардинку». Тебе туда идти незачем, да и мне, честно говоря, опасно. Но днем там обычно пусто. Надеюсь, сумею отыскать эту девицу.

— Какую девицу? — удивился Карс.

Я уныло ответил:

— Не твое дело.

Я уже натянул куртку и двинулся к двери, как вдруг телефонный звонок заставил меня остановиться.

— Это инспектор Матиссен? — Голос в трубке был вроде смутно знаком, но я никак не мог сообразить, кому именно он принадлежит.

— Он самый, — откликнулся я.

— Это Хенрик.

— Да. — Этому-то что, черт побери, надо?

— Мне нужно с вами увидеться. Есть дело.

— Ладно, — сказал я, — где?

— Флоен. Смотровая площадка.

Я пожал плечами.

— Ладно, — повторил я, — когда?

— Часа вам хватит? Я буду ждать у парапета.

— Да что вам нужно-то? — Составь я в порядке убывания список тех, с кем жаждал срочно поговорить, Хенрик в нем занял бы одно из последних мест.

— Хочу предупредить вас кое о чем. Вы в опасности, инспектор. В большой опасности.

То ли он меня припугивал, то ли и вправду что-то знал. Хочешь не хочешь, а поговорить с ним придется. Хотя, если честно, он не внушал мне доверия.

— Знаете некую Барби? — спросил далекий голос. — Рыженькая такая. Так вот, ее сегодня выловили из залива. С утра пораньше.

— Ждите, — сказал я, — приеду.

— Что там, Олаф, — Карс был обеспокоен, — кто это был?

— Хенрик. Помнишь того малого, который вчера помог нам выбраться из заварушки?

— Помню. Темная лошадь. Я правильно сказал?

— Лошадка. Хотя какая разница? По сути, ты прав. Я поехал.

— Тебе лучше не ездить одному, Олаф. Это опасно.

В действительности сейчас опасно было иметь дело со мной — за эти два дня я успел повидать несколько человек, и многие из них к настоящему моменту уже были мертвы. Но он был мой напарник. А значит, делил со мной все — и опасности, и удачи.

— Уговорил, — сказал я. — Поехали.

— Одна голова хорошо, а две лучше, — сказал мой напарник, — хотя, честно говоря, Олаф, если у человека две головы, он немножко странно выглядит.

— Слушай, — сказал я, — заткни свой кладезь народной мудрости. Сил уже нет.

— Я стараюсь, чтобы у меня была живая разговорная речь, — обиделся Карс.

Наверное, их начальство, кем бы там оно ни было, дало им инструкцию по возможности врасти в наше общество, вот они и вызубрили всякие поговорки и пословицы. Лучше бы их учили современному сленгу, ей-Богу! А то этот дурень поначалу и половины не понимал из того, что я говорю.

Мы загрузились в машину и поехали. Смотровая площадка располагалась на верхушке горы Флоен, и подъездные дороги к ней отсутствовали. Скорее всего до Катастрофы туда вел серпантин, но большую часть горных дорог завалило. Если стратегически важные автострады, соединяющие между собой города и крупные поселки, все-таки удалось расчистить, то со всякой мелочью и возиться не стали. Зато отладили фуникулер, который на протяжении тридцати минут полз к верхушке горы, разворачивался на своем подвесном тросе и возвращался обратно. По выходным, а летом и по будням, просторная кабинка всегда была полна народа — со смотровой площадки открывался отличный вид на раскинувшийся внизу город и окружающие его фьорды, — сейчас же, кроме нас, на посадочной платформе никого не было.

Раздался скрежет, и из темноты тоннеля, приближаясь к нам, выползла кабина фуникулера, сверкая сигнальными фарами, словно глазами какого-то загадочного пещерного животного. Несколько человек вышли из дверцы, открывшейся на противоположной стороне, и настала наша очередь двигаться на посадку.

Я перепрыгнул с сырого бетонного пола посадочной платформы на пружинящий пол кабинки, которая чуть покачивалась на своем тросе. Карс последовал за мной. Еще несколько секунд кабинка продолжала плавно покачиваться на месте, поджидая пассажиров, но больше никого на площадке не было — наконец она загудела и двинулась вверх. Фары погасли, и нас охватила тьма.

Минут десять кабинка ползет по тоннелю в полной темноте, и я слышал, что у некоторых слабонервных пассажиров из-за этого даже случаются нервные припадки. Организаторы аттракциона утверждали, что это делается специально для дополнительных острых ощущений, но сам я что-то в это слабо верил. На самом деле они, по-моему, просто экономят на освещении.

Какое-то время мы ехали в полном молчании, лишь где-то вдалеке гудели моторы и поскрипывал трос; потом я услышал еще один звук, которого раньше не было…

…еле слышный шорох, мягкий звук шагов по резиновому покрытию пола.

С нами в кабине был кто-то третий.

В полной темноте я не мог разобрать ни кто это, ни где он находится. Я даже не слышал его дыхания. Очевидно, он запрыгнул с платформы в самый последний момент и какое-то время держался снаружи, цепляясь за переборку, а потом перемахнул через бортик и оказался внутри кабины.

Я легонько тронул Карса, стоявшего рядом со мной, за плечо. Слов не требовалось — кадары видят в темноте лучше, чем земляне. Он мягко повлек меня вдоль бортика, в угол, противоположный тому, где укрывался незнакомец.

Я ничего не видел, но словно шестым чувством ощутил, что он двинулся следом. Стоило кабине вырваться на свет, я сумел бы с ним разобраться, но здесь, в полной темноте, я ощущал себя совершенно беспомощным. Вдруг Карс резко толкнул меня в сторону, и я тут же почувствовал скользящий удар по печени. Не толкни меня мой напарник, удар бы пришелся впрямую. Тепловые очки у него были, что ли?

Почувствовав удар, я автоматически уклонился и, схватив противника за ногу, резко потянул на себя. Но тому удалось сохранить равновесие — двигался он на редкость быстро, всякий раз оказываясь немного не в том месте, где я ожидал его найти, — иной темп, иной ритм… Драться вслепую вообще нелегко, а тут я никак не мог угадать очередное его движение.

Карс держался в стороне, видимо, боясь помешать мне, но наконец, когда противник мой вплотную прижал меня к бортику, ринулся вперед. Тело, напирающее на меня, дернулось и обмякло — скорее всего Карс, подгадав, обрушил ему на голову кулак.

Схватка происходила в глубоком молчании — обе стороны стремились помешать противнику ориентироваться по звуку, и от этого казалось, что все происходит в дурном сне.

Что-то это мне напоминало — давешний ночной кошмар, что ли? Тот, с которого все началось.

Еще одно неуловимое движение моего напарника — я скорее почувствовал его по слабому движению воздуха, чем увидел, и тут же — приглушенный мягким покрытием пола звук падения.

Фигура у моих ног беззвучно дернулась — и все замерло.

Вдалеке показалось бледное пятно света. Фуникулер приближался к выходу на поверхность. Пятно было смутным, день выдался дождливый, и горы были окутаны густым туманом, скрывавшим окрестный пейзаж. Слабый свет разлился по кабинке и наконец высветил дальний ее угол, где лежало тело.

Если что-то в этой жизни еще могло меня удивить, то, пожалуй, только вот это. Я невольно вскрикнул и обернулся к Карсу. Мой напарник был поражен не меньше моего — я первый раз видел его в таком волнении. Он дрожал мелкой дрожью, цельные роговые пластины, заменявшие кадарам зубы, дробно стучали. Я схватил его за плечо и встряхнул.