- Я знала, что ты сдержишь слово. Эрсилия ждет его. Только солнца сегодня нет…

- Солнце все равно когда-то выйдет, не сегодня, так завтра. Он просто должен быть на месте и оставаться начеку, – задумчиво проговорил Сармагат, а потом вдруг снова встал, – погоди, Тугхаш, мне нужно еще кое-что уладить.

Он вернулся через четверть часа, когда Лурбаг уже подавал на стол, и Камрин не стала расспрашивать, что за срочные дела появились у вождя. Она напряженно думала с чего начать разговор. Но Сармагат, только что бездумно глядящий на нее не по-орочьи теплым ласкающим взглядом, вдруг пристально посмотрел в ее лицо:

- Что тебя тяготит, Тугхаш? Только не лги. Я всегда чувствую, если ты лукавишь.

- Я знаю, – устало вздохнула Камрин, а потом подняла глаза на орка, лихорадочно ища первое слово и ощущая каким-то жгучим внутренним чутьем, что начать нужно прямо сейчас. А орк оперся одной рукой о столешницу:

- Ты здесь не просто так, верно? Наивно было бы предполагать, что ты все бросила и вернулась, не повидав брата и не дождавшись исцеления Эрсилии. Ты слишком ими обоими дорожишь. Так что может так спешно привести тебя сюда, если в городе сейчас происходит столько важнейших событий?

- Ты всегда и во всем ищешь подвох, – Камрин почувствовала, как все придуманные фразы осыпались куда-то, словно битые черепки со скатерти. Она долго изворачивалась за спиной Сармагата, готовя план похищения свитка, но никогда не умела хитрить, глядя ему в глаза.

- Не подвох, – покачал головой Сармагат, – просто причину. Хотя я рад был бы думать, что ты приехала просто потому, что тосковала по мне, – криво усмехнулся вождь, но Камрин видела, как болезненно дернулись его губы, и знала, что орку совсем не смешно. Внутри вдруг против воли забродило что-то едкое и злое:

- Я тосковала по тебе, Сармагат, – жестко проговорила она, прямо и бестрепетно глядя ему в глаза, – я тосковала по тебе месяцами, разыгрывая спектакль в Тон-Гарте, выслушивая колкости князя, прикидываясь перед эльфами. Я тосковала по тебе, мечась в кольчуге между постов и передавая записки на клочках, когда мне хотелось просто приехать сюда и знать, что ты меня ждешь. Я тосковала по тебе, пытаясь понять твои замыслы. И когда я лгала, хитрила и плела интриги, чтоб разрушить эти замыслы, я тоже тосковала по тебе.

Сармагат тяжело дышал, машинально сжимая подлокотники кресла и оставляя на них царапины, а Камрин продолжала, вдруг забыв обо всем и не умея остановиться, будто скользя с ледяной горы:

- Комендант Сарн выставил тебе условия, и ты принял их. Но Сарн не знает тебя так, как я. Я-то знаю, что все его угрозы увезти меня из княжества и навсегда тебя со мной разлучить для тебя не более, чем слова. Как ты говорил? Я должна занять подобающее мне место среди соотечественников? У меня впереди вся жизнь? Вот то-то и оно! Я просто помеха для тебя. И ты ждешь, что кто-то избавит тебя от этой незадачи, ведь ты на свой лад привязан ко мне и сам от меня избавиться не решаешься. Не трусь, вождь! Я все сделаю за тебя. Я сама уйду из твоей жизни. Потому что я могу выпрашивать пощаду, молить о благоразумии, красть ценности и лгать ради спасения, но я никогда не буду выпрашивать любовь, молить о ней, красть ее и ради нее лицемерить.

Камрин встала и шагнула к креслу орка:

- Отпусти Леголаса, Сармагат! Каких бы обид ни нанесли тебе эльфы, сам принц ни в чем перед тобой не виноват. Не мсти лучшим за худших! Ты и так сполна отомстил, заставив его пережить эти месяцы, ввергнув княжество в хаос и страх и убив то, чем эльфы дорожат более всего прочего – их сплоченность и веру в свою исключительность. Отпусти Леголаса, и клянусь, я сама принесу тебе назад свиток, верну тебе все, что получила от тебя, и навсегда уйду, ни разу не оглянувшись. И тебе даже не в чем будет себя упрекнуть. Я, интриганка, лгунья и убийца, первой любовью которой был орочий вождь, никогда и нигде не пропаду, уж не тревожься!

Она замерла перед ним, выпрямившись, словно готовая отразить удар. На бледном лице лихорадочно горели сухие глаза. Но Сармагат лишь медленно поднялся из кресла.

- Ты права, Тугхаш, – негромко проговорил он, а грубое сукно камзола вздрагивало на груди в такт ударам сердца, – ты права во всем. Лишь в одном ты ошибаешься. Тебе никогда не нужно было выпрашивать моей любви. Этот монстр сам родился во мне. И я боялся его, я пытался его убить, отдаляясь от тебя. Но и вдали от тебя он не умирал от голода. Он просто начинал пожирать меня самого. Он умрет только вместе со мной. Но я не позволю ему сначала уничтожить тебя.

- Почему ты называешь это монстром?! – лицо Камрин вспыхнуло, – любовь – не чудовище и не болезнь! Не опухоль, не язва! Ты всегда считал меня малолетней глупышкой, впрочем, не ты один, но я всегда видела те минуты, когда ты на миг давал волю этому «монстру» и переставал сопротивляться! Я знаю, как сияют твои глаза, как разглаживается лицо, словно какая-то старая рана вдруг перестает ныть! Дело не во мне, Сармагат, не в чувствах и не в монстрах! Просто ты привык жить ради своей бесценной мести. Ты опасаешься, что другое стремление отвлечет тебя от этой игры, что она потеряет смысл и интерес!

- Да!!! – рявкнул в ответ Сармагат, приходя в бешенство, – и это едва не случилось!!! Каждому – свое! Ты еще почти дитя! Я же проклятый мстительный ублюдок, я точно знал, для чего живу! А неоперившаяся девица в рваном блио ворвалась в мою жизнь и разом разрушила к балрогам все, в чем я был уверен столько лет! И посмотри, что я сделал с тобой, безумная!!! Ты уже ничего не боишься, не знаешь ни смущения, ни обычных девичьих уловок! Ты бесстрашна, прямолинейна и искренна, как бывают лишь те, кто готов умереть каждый миг, и потому у них нет времени на условности и опасения! Но так нельзя, Тугхаш!

Орк рванулся к девушке и схватил за локти:

- Я тот, кто я есть. Моя жизнь дважды полностью изменилась. В первый раз я принял перемены и стал тем, кем стал, потому что мои новые цели отвечали моей сути. Но во второй раз я не могу это пройти.

Он выпустил руки Камрин и отвернулся, вцепляясь себе в волосы. Потом снова резко обернулся:

- Мы сегодня честны друг с другом, как никогда. Что ж, хорошо, значит, пришел день сказать все, о чем мы оба молчали. Я люблю тебя, Тугхаш. И я никогда не знал никакого чувства такой силы. Ни ненависть, ни ярость, ни жажда мести никогда так не сжигали меня, как эта морготова любовь. И если эти трое в моих руках способны на бесчисленные злодеяния, то подумай, во что способна обратиться любовь, когда живет в таком, как я. Я растопчу тебя, как растоптал других, кто был важен мне. А потом снова буду мстить всем и вся за эту потерю, в которой сам буду виноват!!!

Он стоял прямо перед ней, подавшись вперед, ожидая пощечины или ответного выпада. Но Камрин вдруг выдохнула, словно кипевшие в ней страсти разом угасли. Отвернулась к столу, налила себе вина:

- Мы отвлеклись, Сармагат, – проговорила она сухо и бесцветно, и орк увидел, как ее прямые плечи согнулись, будто принимая невидимое бремя, – мы говорили не об этом. Не трать слова, я ведь сказала, что не выпрашиваю любви. Каждому – свое. Отпусти Леголаса.

Орк тоже взял кубок, молча покачал в руках, с бесполезным вниманием глядя, как темные потеки вина скатываются по стенкам:

- Я могу отпустить его, Тугхаш, – так же ровно ответил он, словно не рычал минуту назад, полыхая яростью, – но это бесмысленно.

- Почему? – подняла голову Камрин, а вождь коротко взглянул ей в глаза:

- Вылечить Леголаса уже нельзя.

- Куда, балрог бы его подрал, опять делся Сарн? – Элемир вопрошал это уже четвертый раз, и Эртуил потерял терпение:

- Брат, сядь и замолкни, или я привяжу тебя к стулу и засуну в рот перчатку, – устало предупредил он. Элемир возмущенно воззрился на десятника:

- Тебе, похоже, и вовсе наплевать на командира, – с нажимом начал он, но Эртуил поднял ладони:

- Мне не наплевать, дурья голова, что ты сразу кулаки-то сжал? Но мы не можем сейчас просто сунуться в тюремные подземелья. Если бы Сарну была нужна помощь – он бы дал нам знать, он же не в тылу врага. Сами же мы можем что-то по незнанию испортить. Так что погоди бушевать и давай подождем.