И вдруг хищник потерял терпение и огромным прыжком ринулся на противника, обрушивая его на снег. Таргис выпустил лук, уворачиваясь от рвущихся к горлу клыков, выхватил клинок, погружая его в бок зверя. Тот взвыл, но Таргис знал, что рана не смертельна. И тут же от источника послышалось:

- Прими!!!

«Он успел…» – последнее, что подумал варгер, прежде чем у самого лица разверзлась жадная пасть.

Таргис давно забыл, когда принадлежал самому себе. Последние годы жизни он истово и преданно служил Сармагату, последние же дни посвятил несчастной княжне, совершенно не собираясь никому давать отчет о своем решении. Но даже в смерти его не собирались оставить в покое. Сквозь черноту небытия к щеке прильнула омерзительно холодная ладонь, и чей-то смутно знакомый голос тревожно окликнул:

- Таргис, дружище!

Варгер раздраженно поморщился, отстраняясь от ледяной руки, но его тут же бесцеремонно потрясли за плечо. Попытавшись открыть глаза, Таргис обнаружил, что в чертогах Мандоса светит скупое и неприютное солнце, а над ним склоняется стоящий на коленях насквозь мокрый Йолаф. Встряхнув головой, варгер приподнялся на локтях. Мысли путались, болела голова, но похоже, что насчет Мандоса он поспешил. В шаге от него лежал труп огромного варга, в боку которого все еще торчал его клинок, а у основания черепа – длинная стрела. С грехом пополам припомнив последние минуты боя, Таргис взволнованно подался к рыцарю:

- Э, вот балрог меня дери, что тут случилось-то, приятель? Где прочие варги? А ты…

- Чего только не случилось, – мягко перебил Йолаф, улыбаясь безмятежной улыбкой ничего более не боящегося человека, и помог Таргису сесть, подавая ему флягу. Эль окончательно вернул варгера к жизни, и тут он заметил, что у Йолафа глубоко прокушено предплечье, а на шее сочатся кровью несколько рваных царапин.

- Ты ранен, блаженный, – пробормотал он, протягивая флягу рыцарю и отчаянно собираясь с силами, чтоб задать какой-то еще не совсем ясный ему, но чрезвычайно важный вопрос.

- Пустяки, – Йолаф тоже отхлебнул из фляги и сияющими глазами посмотрел варгеру через плечо.

Таргис медленно обернулся и ощутил, как глупо и не по-мужски защипало в горле. У догорающего костра на расстеленном плаще лежал кто-то, укрытый тонким шерстяным пледом, под которым угадывались очертания тела, хрупкого, словно стебель цветка. Спутанные каштановые кудри скрывали лицо, а из-под пледа виднелась до прозрачности худая исцарапанная девичья рука…

====== Глава 42. Дорогая побрякушка ======

Сармагат последний раз провел тряпицей по клинку и придирчиво оглядел меч. У него водились весьма прилежные мастера, но свое личное оружие он всегда чистил сам, находя в этом монотонном занятии своеобразную отраду, поскольку оно очень способствовало душевному равновесию и долгим размышлениям.

Леголас, против ожидания, не проявлял никаких склонностей к непокорству, хотя вождь предполагал, что сразу после разговора с ним принц потребует свободы или как-то иначе будет выражать недовольство заточением. Но пленник безмятежно проспал до самого утра, а Лурбаг, принесший ему еду, доложил, что тот спокоен, задумчив и даже слегка рассеян. Что ж, Леголасу нужно было восстановить силы и поразмыслить, и это давало Сармагату время, чтобы решить его дальнейшую судьбу. А здесь, право, было над чем подумать…

Стук в дверь отвлек орка от этих неспешных мыслей, и на пороге появился один из караульных:

- Мой господин… Тут это… вас видеть желают… – пробубнил он с обычной для орка неуклюжестью, и вождь заметил, что часовой не насторожен. Видимо, явился разведчик. Всколыхнулась легкая досада – сейчас Сармагату намного более хотелось тишины, чем пустопорожних докладов. Но после недавних событий не стоило пренебрегать новостями…

- Желают – так проси, – спокойно ответил он. Караульный посторонился, пропуская кого-то в зал, и исчез. Сармагат поднял глаза… и в совершенно не свойственной себе манере выронил начищенный клинок, с грохотом грянувшийся о плиты пола. У двери в покрытом комьями снега плаще и подмокших сапогах стояла Тугхаш.

- Здравствуй, – мягко проговорила она, и вождь ощутил, как первое изумление вместе со всеми прочими закопошившимися было обрывками мыслей и вопросов исчезает, погребенное лавиной безудержного и неразбавленного счастья. Он вскочил на ноги, рванулся к девушке и сжал ее в объятиях. Он никогда не делал этого при их нечастых встречах, всегда помня о неуместности своих чувств и давно научившись не давать воли порывам, сохраняя маску сдержанного и сурового покровителя. Но, как ни прочна будет любая маска, ее тесемки все равно однажды перетираются от долгого использования. И Сармагат молча стоял, держа Тугхаш в тисках сильных рук, чувствуя запах влажного сукна и розового масла, а в опустевшей голове ровно и звонко билось оглушающее упоение свободой от давно опостылевшей маски. Он смутно заметил, как ее плечи напряглись, и уже знал, что сейчас она мягко и настойчиво вывернется из его объятий, как делала это и прежде в его редкие попытки на миг ощутить тепло и хрупкость ее стана. Но Тугхаш лишь медленно подняла руки и тоже охватила могучий торс орка.

Сармагат не знал, сколько они простояли вот так, слившись в молчаливом оцепенении. Время остановилось, и орку вдруг стало безразлично, что творится за пределами этого полутемного и натопленного зала. Все благоразумные мысли, планы и прочий мусор отступили куда-то вдаль. Эта минута была слишком хороша, чтобы случиться наяву, но Сармагат ощущал, что именно сейчас все слишком по-настоящему, чтоб снова оказаться одним из многих ошеломляюще сладких снов, что порой тревожили его, заставляя просыпаться с глухой тянущей тоской и лютой яростью обманутого простака.

- Ты вернулась, – бессмысленно, будто в бреду, пробормотал он, опуская голову и касаясь безобразным лицом ее влажных волос, – я едва не убил тебя, Тугхаш-Огонек, но ты все равно вернулась…

- Я уже говорила, Сармагат, я все равно всегда вернусь сюда. Мне некуда больше возвращаться, – так же глухо проговорила Камрин куда-то в складки его камзола, в которых с безмятежной усталостью прятала лицо. Нарушенное молчание, казалось, отрезвило ее, и она слегка подалась назад, размыкая руки, но Сармагат лишь крепче прижал ее к себе:

- Погоди, не вырывайся… Побудь со мной еще минуту… – прерывисто прошептал он, и Камрин показалось на миг, что он прощается с ней. Она не знала его таким. Рядом с ним ей всегда легко было быть сильной и прямолинейной, потому что Сармагат был неуязвим, как монолитная скала, и она ретиво училась казаться такой же. А сейчас под его вдруг расколовшейся броней самообладания билось что-то горячее и трепетно-живое, о чем она никогда не подозревала прежде, но вдруг поняла, как легко может причинить невыносимую боль этому грозному, несгибаемому орочьему полководцу.

Но наступил момент, когда вождь почувствовал, что пора очнуться. Он нехотя выпустил Тугхаш из объятий, согнул пальцы, пряча когти, и бережно провел по ее щеке тыльной стороной руки.

- Ты такая бледная. Я прикажу подать завтрак и вино, – неловко проговорил орк, а Камрин улыбнулась, опускаясь в кресло:

- Спасибо, – блаженно ответила она, вытягивая ноги к камину. Она внезапно почувствовала себя дома, все тревоги отступили, и ей уже казалось, что все непременно уладится, слишком добр и уютен был сейчас мир, обычно такой вероломный и опасный.

Но пока Сармагат отдавал распоряжения, Камрин попыталась взять себя в руки и вернуть трезвость рассудка. Она вовсе не вернулась в свой привычный уголок реальности. У нее есть важнейшее дело. И всего хуже, что у нее нет никакого плана… Только ее твердая вера в то, что Сармагат не такой, как все думают о нем. Что она знает его лучше других и сумеет это доказать.

А орк меж тем снова приблизился к ее креслу, невесомо коснулся ее плеча и сел напротив.

- Йолаф на свободе, – буднично проговорил он, зная, что она немедленно задаст этот вопрос. Камрин же кивнула: