Они, казалось, были вырезаны из бумаги и наклеены на тёмно-лазурное небо в этот октябрьский вечер. Мосты почти сведены, а слабое солнце через мгновение утонуло в Невском горизонте. На северный город опустилась тьма. А тот светлый крейсер, словно лебедь, плавно и нежно остановился. Непокорные волны реки в исступлении бились о берега, но чуть слышно колыхались у корабля, послушно расступались перед ним. Небольшая, но отважная «Аврора» смело и бесстрашно стояла напротив огромного зелёного, словно жаба, бывшего дворца царей, а ныне единственной непоколебимой крепостью буржуев-узурпаторов, которая должна была дрогнуть. Этот момент отныне будут сравнивать, как противостояние символов гордого победоносного пролетариата и замершего в предсмертном ожидании символа буржуев и монархов.

Тишина и покой отсчитывали последние секунды… Крейсер выстрелил. Залп холостого патрона громом пронзил небеса, он разбудил весь город. Люди решили – началась война, немецкие войска ворвались в Петроград. Это был действительно сигнал к началу войны и к завершению Перманентной революции, которая длилась на протяжении восьми месяцев. И словно ураган сметающий, поднялось восстание, ввысь ворвались алые знамёна. По сведённым мостам бежали толпы большевиков, матросов и кронштадтцев – вихрь восставших проклятьем заклеймённых голодных и рабов. Через минуту уже боевой снаряд выстрелил в Зимний из Петропавловской крепости, разрушив карниз.

И если удар крейсера «Авроры» услышал весь Петроград, то волна грома и взрыва мгновенно долетела и до Смольного, который находился недалеко от дворцовой набережной.

- Второй съезд Советов объявляется открытым, – объявил Троцкий. – Господа, мы собрались сегодня для обсуждения актуальной ныне темы: Временное Правительство низложено, ей был выдвинут ультиматум, отныне власть принадлежит Советам.

- Как ваша фракция могла, не посоветовавшись с оппозицией, организовать переворот? – возмущённо спросил серьёзный человек в сером пиджаке и с умными глазами. Это был Юлий Мартов. Меньшевики поддержали своего лидера всеобщим гомоном.

- Восстание народных масс не нуждается в оправдании. То, что произошло, это – не заговор, а восстание. Мы закаляли революционную энергию петроградских рабочих и солдат, мы открыто ковали волю масс на восстание, а не на заговор!

- Ваша резолюция говорит об обратном! – справедливо возразил Мартов. – Я не имею ничего против свержения Керенского, но что себе на улицах позволяет большевистская фракция, одному чёрту известно!

- Что я слышу от вас: не оппортунизм ли это?! – Троцкий вложил в свои слова авантюристичность и пессимизм. – Российская революция может существовать и иметь успех лишь будучи перманентной, распространившись на западноевропейские страны! Всю же надежду свою мы возлагаем на то, что наша революция развяжет европейскую революцию. Если восставшие народы Европы не раздавят капитализм, мы будем раздавлены – это несомненно! Либо русская революция поднимет вихрь борьбы на западе, либо капиталисты всех стран задушат нашу!

В переполненном зале было шумно и, несмотря на призывы к тишине, глухой голос больного Мартова, у которого уже тогда начался туберкулёзный процесс, был почти не слышен даже передним рядам. Неожиданно в зал ворвался гул далёкого пушечного выстрела. Все поняли: начался решающий штурм. И в наступившей тишине донеслись срывающиеся слова Мартова.

- …Это позор для рабочего класса. Мы в этом участвовать не будем, – выходя из зала, он бросил: – Когда-нибудь вы поймёте, в каком преступлении участвуете.

Председатель Петросовета в победном торжестве кинул последние слова низложенному Мартову, который некогда был его сподвижником, которые слышались ему уже в другом, грозном и дьявольском приступе.

- ...Мощный потоком революции мчится вперёд, отбрасывает, как негодную ветошь… щепки и мутную пену!

Скрылся Мартов. Спустя несколько минут в зал вбежали двое матросов.

- Арестованы министры юстиции! – торжественно объявили они. – А Керенский бежал за кордон в женском платье!

Зал переполнили восторженные крики большевиков, которые заглушили и утопили возмущения прочих фракций. Вновь повторился пушечный залп, содрогающий стены в зале. Многие вцепились в стол, чтобы не упасть.

- Да вы что, не понимаете, что это переворот?! – беспомощно кричали члены фракций меньшевиков и эсеров.

Но их никто не слышал, ничего не было слышно. Свердлов и Зиновьев попытались успокоить зал, а Троцкий и Ленин вместе с матросами выскользнули в коридор, где была хоть какая-то слышимость.

- Залп все слышали, когда возьмут Зимний? Сам факт – его повстанцы занимают? – спросил у матросов Ильич.

- Да, штурм совершён! – ответил он.

- Жертвы есть?

- Не известно, мы сразу после сигнала к вам сюда!

- Чёрт! Мне нужны сведения о жертвах! Это самое важное!

- Товарищ Троцкий, – окликнули Льва сзади. Обернувшись, большевики увидели перед собой вернувшегося Дзержиснкого. – Зимний дворец занят, город наш.

- Так, главный вопрос, – Троцкий сделал паузу, дабы набрать лёгкие в воздух и накалить обстановку. – Кровь была пролита?

- Переворот произошёл практически бескровно, – ответил Дзержинский. – Несколько бойцов предприняли попытку уничтожить и подчинить себе состав женский батальон, но они были остановлены. Владимир Ильич, всё удалось! Оставшихся членов Временного Правительства уже арестовывают.

- А что с остальными? – вдруг встрепенулся Троцкий. – Буквально полчаса назад сюда прибегал матрос с «Авроры» и сказал, что Керенский бежал… в женском платье, но это не важно! Главное, что он сбежал!

- Остальные УЖЕ арестованы, – отрезал, как лезвием Дзержинский. – Керенский бежал на фронт, единственное, что о нём известно – пункт Царское Село.

- Его необходимо задержать! – гневно возражал Троцкий. – Мы поменялись местами. Вы понимаете, что он может организовать контрреволюцию?

- Он наверняка иммигрирует за границу, лично я проконтролирую, чтобы он ничем не смог помешать.

- А вы не слишком много на себя берёте?! – окончательно потерял страх Троцкий. Он понимал, против кого идёт, но терять уже было нечего. – Керенский бежал не абы куда, а на фронт. За подкреплением, а если он начнёт гражданскую войну?

- Лев, товарищ Дзержинский прав, сейчас надо думать не о Керенском, – согласился Ленин.

- Владимир Ильич, я думаю о будущем, пускай Зимний захвачен, власть у Советов, но пока эта крыса на свободе, я не смогу быть абсолютно спокоен, а тем более счастливым! В Царском Селе обитает генерал Краснов, а вы, товарищ Дзержинский, лучше бы помолчали, железу никогда не понять этого…

Глаза Феликса яростно сощурились. Он нахмурился и кинулся на Троцкого.

- Остановите же его! – крикнул Ильич матросам, кои совершенно растерялись.

Лев даже не пытался защищаться, он откровенно нарвался – это было бы бесполезно, но почему то ударов не почувствовал. Феликс крепко обнял Льва. Троцкий стоял, совершенно не понимающий ничего, что сейчас происходит, неужели он уже умер? Сейчас ему нельзя было это делать.

- Не печальтесь о будущем: счастье — это не жизнь без забот и печалей, счастье — это состояние души, – тихо сказал Феликс, быстро отстранившись ото Льва. На лице его впервые за долгое время была видна искренняя, ликующая улыбка. – Вы сумели сделать меня счастливым, вы сдержали клятву, а я до последнего был уверен, что вы умеете только болтать и бросаться красивыми словами. Сегодня вы заслужили моё признание. Для всех отныне этот день особенный… и в первую очередь для вас, я знаю. Мои поздравления, товарищ.

- Мерси… – проговорил Троцкий, слегка покраснев, и, наверное, первый раз в своей жизни не знал, что сказать. Ильич тоже – вышла непредсказуемая, неловкая, однако трогательная ситуация. – Стоит вернуться на Съезд, нельзя оставлять Зиновьева за главного. Но… вопрос с Керенским остаётся актуальным.

- А я сниму парик и смою грим, – кивнул Ильич. – Через пять минут встречаемся в зале, у нас в планах ещё манифест о территории.