- Хочу? Да я говорю об этом! – Троцкий гневно щёлкнул зубами. – Вова, я должен туда ехать, мне необходимо во всём разобраться! Я не могу спокойно смотреть на то, как Коба...

- Успокойся, Лев, – Ленин утешительно пихнул наркомвоенмора в плечо – Ильича не без основания вовсе не заботило состояние приближённых к Троцкому. – Я не думаю, что Коба настолько глуп, чтобы в открытую, без причины нападать на твоих поручителей. Значит, причина была. Наклюкались, небось в доску твои comrades, а за нарушение дисциплины полагается расстрел – сам говорил.

- Не глуп, ты, правда так считаешь? – Троцкий расхохотался, и смеялся так истерично, что на глазах его выступили слёзы. – Нет, правда, Коба?! Коба всю революцию только банки грабил, а ты говоришь – умён! Да даже Зиновьев, этот сноб, и тот образованнее Кобы. Он по крайней мере ставит партийные приоритеты выше собственных тараканов.

Тут же в зал практически вбежал председатель Петросовета – взъерошенная шевелюра колебалась вихрами, а выбившийся из-под сюртука галстук мотался из стороны в сторону. Ленин, увидев Григория Евсеича, смерил насмехающейся улыбкой наркомвоенмора.

- Товарищ Зиновьев, что с тобой? – картинно удивился Троцкий, приложив руку к груди.

- Там Лацис и Камков накинулись друг на друга, – ответил Зиновьев с лёгкой одышкой.

- А ты тут причём?

- Да там все: Бухарин, Бубнов, Урицкий, – перечислял Зиновьев, наливая из хрустального графина воды в стакан, отхлебнул один глоток, а затем достал из кармана пластмассовый гребешок и обмакнул в жидкость. – В общем, они их-то ли разнимают, то ли – наоборот. Сейчас только причешусь и вернусь обратно – ну и шоу там.

- Хлеба и зрели-и-ищ, – слабо протянул Троцкий, откинувшись на спинку стула. Ленин прищурился: его де-товарищ до сих пор ненавидел Брестский мир, хоть и старался этого активно не демонстрировать.

- А вы, как я понял, не пойдёте?

- Мы надеемся на тебя, Гриша, – Ленин подмигнул Зиновьеву. – Урезонь эсеров, и Бухарина тоже, а то, как бы он в порыве чувств к ним не сбежал.

Зиновьеву только и оставалось, что пожать плечами и скрыться за дверями.

Спиридонова курила сигарету, стряхивая пепел на пол. Она стояла у западной стены зала, где возвышались, такие же, как она – белые, стройные светлые колонны. Всё присущее на съезде вызывали у неё отвращение и смех, но всё шло под контролем. Вот-вот большевики сдадут позиции, не выдержат и тогда можно нанести по ним последний удар. А если со съездом произойдут неполадки, то придётся применить кардинальные, но стопроцентные меры.

С противоположной стороны колонны, куда совсем не падал свет, и рядом с которой находилась Мария, стоял Свердлов.

- Что-с, Мария Александровна, ваши снова дебоширят? – произнёс он, завязывая диалог – молчание спиной к спине становилось неэтичным.

- Дебоширят не наши, а ваши, – нервно отозвалась она. – Ваше упрямие, присущее всем большевикам, сыграет с вами злую шутку когда-нибудь.

- Скажите откровенно, – Свердлов облокотился на колонну и повернул голову к эсерке. – Чисто теоретически допустим, что ваша партия добьётся разрыва Бреста – что вы будете делать дальше?

- Мы дадим немцам полноценный отпор, – спокойно и размерено ответила Мария.

- А откуда будете брать войска, если все мобилизованы на Урал и Восток?

- Возьмём, не переживайте, Яков Михайлович, один отряд Попова чего стоит, – Спиридонова на мгновение оторвала взгляд от сигареты и её глаза встретились с взором Свердлова. По телу эсерки пробежали мурашки, пересохло во рту – большие, чёрные глаза светились в темноте. Освещение и гнёт вопросом играли не малую роль в её воображении. Она поспешно выдохнула струйку серебристого дыма и бросила окурок на пол, раздавливая его каблуком.

- Надеетесь на “авось”, – Свердлов ухмыльнулся, опустив ресницы. – Как бы вы в таком случае не пролетели, Мария, как фанера над Парижем.

- А вы только и умеете задавать провоцирующие вопросы? – эсерка подняла брови, также облокачиваясь, повторяя движения большевика.

- Отнюдь, вам в провокации равных нет, – Свердлов снова устремил глаза в прозрачном пенсне на женщину. Марии было нечем парировать, хоть лесть ей была чужда, к тому же смотреть куда-то в сторону ей порядком надоело.

- Так не пора ли объявить об окончании перерыва? – спросила она, улыбнувшись. – Пятнадцать минут давно прошли.

- И то верно. – Свердлов окинул взором часы и, отстранившись от колонны, направился прочь от стены. Спиридонова осмелилась посмотреть вслед, и снова ей стало смешно. Как такая женщина как она может бояться этого низенького, тёмного еврея? Но весь мир когда-то дрожал от одно только имени Наполеона Бонапарта, хотя сам он был отнюдь не французом и небольшого роста. Значит, что-то и по мимо притягательной или ужасающей внешности может вызывать у людей привязанность, отчуждение, ненависть, любовь и страх – любые чувства, кроме изветшалого равнодушия.

“Вторая часть Марлезонского балета” – цитируя Дюма, на деле вторая часть второго дня съезда практически не отличалась от первой. Эсеры выполняли кульбиты гневных речей, изобличающих Брестский мир, большевики парировали угрозой войны. Ленин поражался хладнокровности Троцкого по поводу этого съезда – зная эсеров, их методы и принципы, от фракции можно было ожидать чего угодно. Разумеется съезд никогда бы ни пошёл им навстречу – Ильич понимал, что мир обязан был существовать. Для Троцкого же это значило крах мировой революции. Перманентная мировая революция – три заветных слова, ради которых этот человек готов был уничтожить всё на свете: за эти слова он жил, за эти слова был готов отдать жизнь. Чужую, конечно. Ленин в бдительной осторожностью слушал речь Спиридоновой, коя эмоциями своими была чиста, а злости и разочарованию её не было предела.

- ... Владимир Ильич Ленин, – говорила она, протягивая руки в зал, – каким он был до Октябрьской революции, до нашей ссоры – справедливым, хладнокровным, страждущим за жизни рабочих и крестьян нашей страны, и каким стал после – щепетильным человеком до власти, до узурпации, и то, о чём мечтали наши братья – большевики – о мировой революции, об освобождении пролетариата и крестьян всего мира обратилось в пепел и развеялось на ветру! Затмили им глаза и души деньги и власть!..

“Что ж ты городишь, дурёха”, – думал Ленин, подперев кулаком щеку. Нет, глупой Спиридонову Ильич не считал, но он знал, что последует после таких слов. Необходимо было выступить после неё. И Ленин выступил.

- Всё в нашем мире, как говорит Альберт Эйнштейн, относительно. Относительно и время, в котором мы живём. В октябре, более полугода назад нашей основной задачей было свержение буржуазии в России и выход из Первой Мировой. Мы этой цели с вами достигли. Теперь фракция большевиков, будучи ответственной за советский народ, должен удержать его от гнёта белой армии – той самой низвергнутой буржуазии. Нам необходимо, товарищи, уладить конфликт буржуазии и пролетариата в нашей стране, а уже потом думать о мировой революции. Поэтому разрыв Бреста и развязывание межгосударственной войны недопустимо. А фракцию левых эсеров считаю окончательно погибшей, утонувшую в провокаторах и единомышленниках Керенского. Предыдущий оратор говорил о ссоре с большевиками, а я отвечу: нет, товарищи, это не ссора, это действительный, бесповоротный разрыв!

День съезда закончился в четыре часа дня. Всероссийская чрезвычайная комиссия, здание, которое расположено на Малой Лубянке, продолжала свой будний день. Владимир Григорьевич Орлов служил тогда в секретариате: распоряжался бланками и удостоверениями. Также вёл непосредственную организацию работы допросов контрреволюционеров. Он был шатеном со светло-карими, большими глазами и всегда нахмуренными, сдвинутыми бровями – это выражение лица вошло в его привычку навсегда, из своего далёкого прошлого.

Ещё до Февральской и Октябрьской революций он, будучи профессиональным юристом, работал судебным следователем в Польше. И как раз 1912 году он вёл дело политического заключённого Феликса Дзержинского, отбывавший тогда срок в X павильоне. Да так раскрутил, что накопал ему 20 лет каторги, а позже визит в одну из самых страшных тюрем Российской Империи – Орловский централ. [Всюду одни Орлы – как не заметить]. В Первую Мировую Владимир Орлов служил в военной контрразведке следователем по особо важным делам. Действительный статский советник, состоял в особой комиссии генерала Батюшкина, расследовал дело сахароводчиков.