Орлов был убеждённым монархистом и антикоммунистом. После того, когда генерал Алексеев ехал на Дон начинать борьбу с большевизмом, он поручил Орлову оставаться в Петрограде и создать разведывательную сеть. Что Владимир Григорьевич и сделал. Пользуясь покровительством доверчивого Бонч-Бруевича, Орлов устроился на советскую службу в ВЧК.

И в один прекрасный день в одном из следственных отделов... лицом к лицу столкнулся с Феликсом Дзержинским. Орлов замер, похолодел от ужаса, охватившего его целиком, подумал – это конец.

- Место встречи изменить нельзя, – произнёс Дзержинский, изучая проницательным взглядом следователя, и как ни в чём не бывало пожал ему руку. – Это очень хорошо, Орлов, что вы на нашей стороне. Нам нужны такие квалифицированные юристы, как вы.

И вот теперь Орлов был в управлении своего бывшего подследственного, и ему не верилось, что его жизнь “до” была не сном. В коридор с лестницы первого этажа вошёл молодой русоволосый чекист, почему-то опустивший в пол светлые, затуманенные глаза. Это был первый заместитель и просто товарищ председателя ВЧК Вячеслав Александрович.

- Товарищ Орлов, Феликс Эдмундович у себя? – поспешно бросил он, остановившись у стола.

- Нет, – покачал головой Владимир Григорьевич. – Может быть, я могу помочь?

Чекист кивнул, махнув кому-то рукой. Тут же с двух сторон его окружили два человека в форме – один был брюнетом, другой – рыжим – Блюмкин и Андреев.

- Пару бланков дайте, пожалуйста.

Орлов тут же протянул листы в руки центрального русоволосого чекиста. Монархист ненавидел последнего – он всех, находящихся в этом городе, считал своими кровными врагами, но вида, естественно не подал.

- Товарищ Александрович, печать при вас? Не забудьте, потом уведомьте Феликса Эдмундовича.

- При мне. Не забуду, – чеканя каждое слово, ответил сотрудник ЧК по отчеству и фамилии Александрович. Он тут же скрылся за дверью, за ним направился Блюмкин, а Андреев остался у стола секретариата, чтобы спросить что-то существенное.

Блюмкин вытащил из шкафа печатную машинку, вставил в проём пустой бланк и ловко набрал нужный текст:

“Специальное поручение ВЧК, предписывающее незамедлительное посещение посольства Германии...”

Длинные пальцы ловко щёлкали по клавиатуре, и, спустя минуту, удостоверение было готово.

Александрович ерзал на месте, взволнованно считая в голове какие-то цифры. Блюмкин вытянул из проёма листок и положил на стол. Александрович безмолвно вытащил из из кармана и старательно поставил в углу удостоверения печать ВЧК.

- Всё, – выдохнул он, обеспокоено взглянув на подчинённого и однопартийца в одном лице. – Осталось только подписать.

- Может быть, поговорите с ним? Насколько я помню, он выступал против Бреста.

- Он всё знает. Не беспокойся, он будет железно молчать, – Александрович протянул листок обратно Блюмкину. – Но от голосования за Брест, тогда в феврале, воздержался. Чтобы спасти Ильича. Видишь, Яков, как за полгода всё может измениться. С подписью как таковой проблем не будет, только прошу, сделайте всё чисто – не наследи! Я тебя знаю. Всё должно идти по плану.

- Обижаешь, – Блюмкин хищно улыбнулся, убирая удостоверения в портфель.

6 июля. Спустя час после убийства.

- Как убили?! – Ильич, так долго метавшийся по кабинету, остановился у стола, а глаза метали молнии. – Выяснил, кто стрелял?

Чичерин, который и сообщил о трагической новости, качнул головой.

- Террористы, видимо из-за спешки и волнения, оставили в посольстве портфель. Рицлер сообщил, что это были представители ВЧК.

- ВЧК?.. – у Ленина от удивления дёрнулся левый глаз. Он тяжело опустился на стул, закрыв лицо руками. Чичерин смутился и прикусил язык: наблюдать, как мучается Ильич, не было сил, но не сказать всё сейчас, значит, добить после.

- В портфеле было найдено удостоверение на имена чекистов Блюмкина и Андреева... с личной подписью председателя Чрезвычайной Комиссии.

- Дзержинский!!! – озлобленный рёв Ленина испугал Чичерина, отчего тот даже шарахнулся в сторону. Ильич бросился к телефону, в исступлении крича в трубку каждое слово. – Срочное собрание! Ко мне в кабинет сейчас же!

Спустя несколько минут вокруг Вождя стояли пятеро большевиков: Зиновьев с опаской посматривал на товарищей по партии, тайно подозревая каждого в измене; Троцкий и Свердлов стояли рядом, но если последний был действительно взволновал из-за грянувшей ленинской ярости, то нарком по военным и морским делам тоскливо и равнодушно, облокотившись рукой на подоконник, глядел в окошко; Чичерин стоял за спиной предсовнаркома, сцепив позади руки – он смотрел на всех исподлобья; и прямо напротив Ленина, держал осанку, словно на допросе по старой привычке Дзержинский. Этот человек мог вынести любой взгляд, но перед Лениным он трепетал, а потому, гордо стоял у всех на виду с опущенными глазами.

Такое поведение Ильич обязательно счёл жестом стыда или немого раскаяния, если бы не знал Феликса Дзержинского – никогда революционер не совершал того, за что после стыдился бы, а если и совершал что-либо радикальное, то с преднамерением, железным основанием и холодным расчётом. А потому Ленин разозлился пуще прежнего. Он некоторое время, молча, наблюдал за “предателем”, затем сделал пару шагов ему навстречу и спокойным, но пронзительным и натянутым до предела, как струна, голосом, наконец, сказал:

- Не думал я, что ты пойдёшь на авантюры с эсерами. От кого угодно, но от тебя я этого не ожидал.

Дзержинский, услышав такие слова от Вождя, передёрнулся всем телом. Он поднял глаза и в упор взглядом убитого животного посмотрел на Ленина.

- Как вы могли так даже подумать, Владимир Ильич?! Эта гнусная ложь!..

- Молчите, голубчик! – громко одёрнул его Ленин, и Феликс униженный вновь отвёл глаза. – Скажи, если ты здесь не причём, то откуда на удостоверении взялась твоя подпись?

- Её подделали, – сквозь зубы отвечал Дзержинский. – Я ничего не подписывал.

- Да, подпись действительно достаточно легко подделать, – согласился Свердлов, но Ленин пропустил мимо ушей его слова.

- Однако тебе же импонирует разрыв Бреста! Ты голосовал против начальной ратификации, а смерть немецкого посла лишь повод для его бесповоротного разрыва.

- Я воздержался от голосования, – продолжал упорно парировать чекист.

- И Рицлер ещё за неделю до убийства предупреждал, что на Мирбаха готовится покушение! Почему ты ничего не предпринял? Почему мне ничего не сказал?! – с каждым словом голос Ленина повышался и, в конце концов, перерос в крик. – Что – молчишь? Нечем больше оправдаться?!

- Это было невозможно! – Феликс вновь взглянул на предсовнаркома: зелёные глаза блестели от обиды. – Если вы считаете, что я лгу, если вы более не доверяете мне, поверив подобной клевете, то расстреливайте как контрреволюционера, но повторяю снова и снова – подпись фальшивая и я не отдавал приказ убивать Мирбаха!

Для Ленина подобной пламенной речи было достаточно, чтобы поверить Дзержинскому: ещё с самого начала он сомневался в подобной подлости, однако тот, кто абсолютно точно знал, что за пламенными словами могут оставаться только слова, отпрянул от окна, переняв эстафету добивания Дзержинского, медленно обходя последнего вокруг.

- Допустим, что подпись не ваша, и допустим, что вы действительно не отдавали такой приказ, – с пафосом, как окружной прокурор, проговаривал он, сверкая пенсне. – Однако печатью руководителя ВЧК располагаете только вы, и она сейчас в кармане вашего плаща. Покажите её всем, чтобы вы не могли сказать, будто у вас её выкрали.

Наркомвоенмор протянул руку ладонью вверх, ожидая действий. Дзержинский с силой до больного хруста схватил её и сунул небольшую печать.

- Подобная есть у двух моих заместителей, и если не выкрали у меня, то выкрали либо у Александровича, либо у Лациса, – прошипел Феликс.

- Всё это чересчур сложно, не находите? Подделывать вашу подпись, воровать печать у заместителей, выискивать без подозрений бланк для удостоверения... Не проще ли завербовать кого-то одного, чтобы этот самый “кто-то” сам отдал приказ расстрелять посла?