6 июля 1918 г. Москва. РСФСР.

Однажды летом, примерно в два с четвертью часа у здания германского посольства, расположенному по адресу “Денежный переулок, 5 “, остановился чёрный “паккард”, из которого вышли два человека и поспешной походкой приблизились к особняку. Они протяжённо позвонили в дверь. Пришедших тут же спустили. Тот, что вошёл первым был смуглым брюнетом, с бородой и усами, большой завитой шевелюрой; он был одет в чёрный костюм, на вид около тридцати с небольшим лет, с бледным отпечатком на лице – тип потенциального анархиста. Второй был рыжеватый, без бороды, с маленькими усиками, худощавый, с горбинкой на носу, на вид также лет тридцать.

Навстречу им в вестибюль вышли два сотрудника посольства: низенький, худощавый немец в серебряном пенсне – Курт Рицлер и высокий, прямо ему противоположный лейтенант Леонгард Мюллер в качестве переводчика. Двое показали Рицлеру удостоверения Всероссийской чрезвычайной комиссии и потребовали личной встречи с германским послом. Чекистов провели через вестибюль в Красную гостиную особняка и предложили немного подождать.

- Так по какому же вопросу вам необходимо переговорить с графом Мирбахом, господин Блюмкин? – спросил через переводчика Курт, усевшись за огромный мраморный стол.

- По личному делу посла. Строгое предписание председателя ВЧК Дзержинского, – ответил первый, брюнет.

- Но посол не принимает, – Рицлер подозрительно сощурил карие глаза. – Будучи первым советником посольства я уполномочен вести вместо графа Мирбаха любые переговоры, в том числе и личного характера.

Блюмкин с опаской переглянулся со своим напарником и ответил:

- Но я настаиваю. Мы официальные представители ВЧК, графу нечего опасаться.

Рицлер вышел из приёмной и вернулся в сопровождении посла: граф Вильгельм фон Мирбах был среднего роста, светлые редкие волосы аккуратно зализаны за уши, а глубокие, умные глаза с интересом рассматривали сотрудников Чрезвычайной Комиссии. Он сел за стол прямо напротив чекистов.

- Итак, господа, я слушаю вас, – мягко сказал он, опустив руки в белых перчатках на стол.

Чекист, который представился Яковым Блюмкиным, положил перед графом кое-какие документы и сказал, что явились они по делу некого Роберта Мирбаха – отдалённого родственника посла, замешенного в деле о шпионаже. Мирбах с удивлением взглянул на бумаги, потом на Блюмкина и сказал:

- Простите, но я не имею ничего общего с этим человеком. Это дело для меня совершенно чуждо.

- Через десять дней это дело будет рассматриваться революционным трибуналом, – Блюмкин грубо сунул документы обратно в портфель. По его трясущимся рукам, графу в голову пришла мысль, что чекист отчего-то сильно нервничает.

- Мне это совершенно безразлично, – ответил он. Рицлер предложил прекратить переговоры и дать письменный ответ по делу по обычным каналам, через Чичерина.

Второй чекист Николай Андреев, не участвующий в беседе, внимательно слушал диалог. Он снова обменялся двусмысленным взглядом с Блюмкиным: однозначность и уверенность промелькнула между ними невидимой нитью.

- А не хотят ли германские дипломаты узнать, какие меры будут приняты трибуналом по делу Роберта Мирбаха? – интригующим, провоцирующим голосом спросил Андреев. Мирбах будучи тактичным, объективным и немного любопытным, как порядочный дипломат, кивнул.

- Да, – сказал он, ничего не подозревая. – Пожалуй, хочу.

- Это я вам сейчас покажу! – на этих словах Блюмкин выхватил револьвер и выстрелил через стол сперва в графа, затем в Рицлера и Мюллера, однако от переизбытка волнения, промахнулся. Последние, не будучи вооружёнными, были ошарашены и инстинктивно упали навзничь.

Мирбах вскочил из-за стола и бросился бежать в соседний с приёмной зал, но в этот момент рухнул на пол, сражённый пулей Андреева. Предварительно чекист бросил ему под ноги бомбу, но та не взорвалась. Раздался взрыв другой – Андреев выпрыгнул в окно. Вслед за ним выскочил и Блюмкин – через железный забор, на панель и кубарем свалился на автомобиль, повредив ногу. Он был ранен, открывшим по террористам огонь часовым, который охранял посольство.

- Гони!!! – крикнул Андреев, втаскивая в салон машины напарника. За рулём “паккарда” сидел матрос из отряда генерала Дмитрия Попова. Чекистов увезли в Трёхсвятильский переулок, в штаб войск ВЧК.

Очнувшиеся от шока Рицлер и Мюллер бросились к послу. Тот лежал в лужи крови – мёртвый. Рицлер, поправив пенсне, обнаружил на столе портфель, который в суматохе забыл Блюмкин. В нём лежали “дело Роберта Мирбаха” и удостоверение на переговоры Андрееву и Блюмкину, подписанное председателем ВЧК Феликсом Дзержинским.

За два дня до убийства.***

4 июля 1918 года в Москве в Большом Театре открылся V Всероссийский съезд советов. Перед огромным белоснежным дворцом с роскошным центральным каскадом и колоннами в ионическом стиле, на которых были испещрены красные полотна белыми буквами, собрались большие группы людей в парадных одеждах: платьях и костюмах. Зрелище на театральной площади больше походило на митинг из-за громогласного шума, исходившего из толпы. Самое масштабное сборище организовала партия левых эсеров, если учитывать, что в конференции съезда участвовали две крупные партии. В центре эсеровских делегатов стояла женщина – маленькая, хрупкая, которая ничем особым не выделялась: была одета в светлую, шёлковую блузку и юбку ниже колен, на плечи её был накинут тёмный пиджак. Волосы цвета вороного крыла были собраны на затылке в тугой пучок, только серые, сощуренные от яркого солнечного света, словно острые кинжалы, глаза неотрывно наблюдали за делегатами второй партии. Эта тридцатилетняя женщина была ни кем иной, как одной из руководителей партии левых эсеров. Звали её...

- Мария Александровна, вы как всегда на полчаса раньше.

Женщина, услышав сквозь шум толпы звонкий оклик, обернулась. Мимо неё прошёл невысокий, но весьма галантный большевик, необычно сверкнув большими чёрными, блестящими глазами. Если быть совсем щепетильным, то сверкнуло его пенсне от блика солнечных лучей, но эсерке по имени Мария показалось иначе: её не пугало ничего на свете, кроме его глаз – на каждом из совместных съездов она видела, как странно и страшно они сверкают мефистофельским огнём.

- Яков Михайлович, скажите ещё, что рады меня видеть, – с иронией проговорила она. Свердлов приветливо улыбнулся эсерке, доставая из внутреннего кармана своего пиджака ключи от дверей Большого Театра.

- Я рад вас видеть, но вас же этим не удивишь, – сказал он ей, открывая помещение. Эсеры и большевики повалили внутрь замка параллельными рядами. Мария зашла вместе со Свердловым.

- Только не говорите, что вы опять ведёте съезд, – снова съязвила она.

- Тогда я скажу, какая сегодня чудесная погода на улице, – томно пропел Свердлов, сцепив руки за спиной. На лице эсерки невольно растянулась уязвлённая улыбка, и она отвела взгляд в противоположную сторону от глаз большевика. Самой огромной опасностью для неё была случайная демонстрация страха – этого она боялась сильнее смерти. Страх для Марии Александровны был унизительнее боли, и боязнь она умело скрывала под маской женщины вамп.

- Да, погода действительно располагает... Ну и какова сегодня повестка дня? – холодно спросила она, когда обмен любезностями подошёл к логическому завершению.

- Обсуждение крестьянской, военной политики, а также вопрос с принятием первой советской Конституции, – ответил Свердлов, демонстративно вытянув руку вперёд. – А вообще вы ещё всё узнаете при её полном оглашении. Прошу – занимайте место в зале со своими делегатами.

На сцене стоял длинный стол Президиума. В центре сел Яков Свердлов — Председатель, и по ныне существовавший конституции де-юро – первое лицо государства. Слева от него сидели Афанасьев – секретарь ВЦИК, еврей с нервно бегающими глазами; Нахамкес редактор «Известий», более известный под псевдонимом Стеклов; Григорий Зиновьев — Председатель Петроградской Коммуны, спокойно перебиравший документы и бланки в определённую хронологию.