- Товарищ Дзержинский, куда же вы так торопитесь ни свет ни заря? – воскликнул Рыков. Политбюро тут же умолкло. Феликс Эдмундович с презрением окинул стол, где велось пиршество, и с явным неудовольствием подошёл ближе, обхватывая руками спинку стула, на котором сидел Коба.

- Работа в ВЧК не ждёт, – ответил он. – Не всех заключённых перевели сюда из Петрограда.

- На хоть яблочко покушай, – Коба протянул Дзержинскому зелёное яблоко, которое тот все же принял.

- Благодарю, Иосиф. Владимир Ильич уже кончил трапезу?

- Нет. Он занимается вопросом по Каменеву, – ответил Свердлов. Дзержинский посмотрел на него, затем на Троцкого, вид которого при упоминании Ленина и Каменева стал угнетённым.

- Каменева арестовали, – пояснил Лев, пожав плечами.

- Я знаю. А какова ситуация на фронтах? На Петроград продолжают наступать?

- Интервенты баррикадируют всю западную территорию.

- И вы так спокойно говорите об этом? – Феликс Эдмундович нахмурился: зелёные глаза яростно сверкнули.

- По-вашему, я должен поддаваться панике? – повысил голос Троцкий. – Армия реорганизовывается, и вообще: из-за стычек с белой армией силы на бой с интервентами иссякают.

- Вас избирали на пост наркомвоенмора для полной победы пролетариата и красной армии.

- Вас избрали на пост председателя ЧК по тем же самым причинам. Интервенты и контрреволюция – цели именно Чрезвычайной комиссии, а у армии немного другие заботы, знаете ли – Гражданская война!..

- Я пусть как нарком национальностей лезу не в свои дела, – перебил распри Коба, – но на данный момент армия без ВЧК – ничто, и ВЧК без армии – ничто. Что же вам стоит объединить свои силы, товарищи, если хотите победы пролетариата?

- Белые лезут и грызутся, подобно вшивым овчаркам, где уж тебе, Коба, знать, как с ними бороться?! – возразил Троцкий. – Твои бесконечные наивные проповеди о единстве, мире и согласии сведут с ума не только меня, но и кого-нибудь ещё, клянусь Алиэстром Кроули.

- Божиться Кроули всё равно, что совершать христианский молебен Люциферу, – неодобрительно сказал Луначарский.

- Бессмысленно? – улыбнулся атеист-Бухарин. Свердлов, словно услышав до боли близкое слово, поднял голову и вперился в глаза Николая совершенно страшным, чёрным взглядом.

- Опасно. – С этими словами он встал из-за стола и быстрым шагом пошёл прочь из зала, но в дверях он чуть было не столкнулся с юной девушкой восемнадцати лет, которая входила с другой стороны. – Здравствуйте, Надежда Сергеевна, – вежливо кивнул он ей.

Надя Аллилуева работала в Наркомате по делам национальностей, была секретарём Ленина, сотрудничала в редакции журнала «Революция и культура» и в газете «Правда». Теперь, когда началась Гражданская война, Ильич не мог обойтись без секретарей, а Надя была умна и расторопна, что и позволило ей стать личным Ильинским секретарём.

С приходом Наденьки всё политбюро радостно оживилось, у каждого засияли глаза и даже “Железный” Феликс мило улыбнулся: Надя была не только преданна партийной работе – она была прелестной и очень симпатичной девушкой, смугленькая и мягкая, с тёмными глазами и волосами, убранных в косу, с розовыми, детски-пухлявыми губками и нежными ручками. На ней было опрятное платье; красная, партийная косынка легко лежала на её круглых плечах.

Она несла большой стакан чая и поставила его перед Кобой, вся смутилась; горячая кровь разлилась алой волной под тонкой кожицей её миловидного лица. Она опустила глаза и остановилась у стола, слегка опираясь на самые кончики пальцев. Казалось, что ей было совестно, что она пришла, и в то же время она будто чувствовала, что имела право войти.

- Доброе утро, Надя, – произнёс Луначарский. – Есть вещи, какие скрашивают дни и всю жизнь, а Наденька скрасила сегодня нам завтрак. Теперь понимаю, кому мог посвятить эти строки Пушкин: “Я помню чудное мгновенье...”

Румянец на лице Наденьки вспыхнул с ещё большей силой: ей было очень лестно слышать такие комплименты от самих членов ЦК.

- Спасибо, Анатолий Васильевич, – произнесла она, улыбнувшись. – Приятного аппетита вам, товарищи.

Троцкий, которому всё было равнодушно, великолепно знавший психологию, а также читавший некоторые мысли, ненароком заметил, как Коба изменился в лице: взгляд как бы прояснился и даже заблестел, а резкая ухмылка тут же исчезла с его губ. Наркомвоенмор торжествовал, уличив, наконец, слабое место грузина. Коба действительно не спускал с Наденьки глаз, молчал, но наблюдал за ней; он ощутил на сердце некую тревогу, когда Троцкий пригласил девушку сесть рядом и любезно начал разговаривать с ней. Ревность подступила к самому горлу большевика, брови нахмурились, и Коба в злости и гневе затрясся, как извергающийся вулкан. Этого он Льву снести не мог, но ничего сделать – тоже. Ведь иначе торжество Троцкого скрепиться с моральной победой над соперником.

- ...Марксе лево, как же Володе повезло, что у него работают такие кадры, – сладким, словно мёд, голосом проговорил Троцкий, расплывшись в обворожительной улыбке. – Куда же он смотрит, на какую там Арманд... Не понимаю я его.

Коба с яростью лицезрел, как гордый, высокомерной, недоступный даже для мечтаний Коллонтай, наркомвоенмор кокетничает с Наденькой и понял, что выдал себя и свои чувства. Надя не понимала многих тонкостей в отношениях между наркомами, а потому считала все комплименты Троцкого абсолютно искренними, ничего под собой не имеющими. Наркомнац в конце-концов не выдержал и вспыхнул.

- Лев, а Наталья разве сегодня не спустится к нам? – спросил он, перебивая очередные лести. – Помниться, она желала познакомиться со всеми нами.

Услышав о жене, Троцкий приумерил свой энтузиазм: измен с его стороны хватало, а если Наталья Седова узнает, что её муж соблазняет восемнадцатилетнюю девушку, прибьет не хуже интервенции.

За окном раздались звуки Кремлёвских курантов, которые пробили восемь часов. Трапеза подошла к концу. Владимир Ильич сидел за столом своей квартиры, особенно внимательно перечитывая статью о Революциионной коллизии, из-за которой и вылилось распри гражданской войны. Позади него стоял преданный секретарь Свердлов.

- Яков, будь добр, скажи мне, – Ильич отвлёкся от статьи и посмотрел на Свердлова, – левые эсеры не угомонились? Не изменили своё мнение о “Бресте”?

Свердлов отрицательно качнул головой.

- Камков сказал, что его партия не желает разделять ответственность за постыдный Брестский мир и заклеймил нас “приказчиками германского империализма”.

- Вот мыльные пузыри! – воскликнул Ильич. – И им после ратификации и выхода из правительства неймётся, приспешнике буржуазии проклятые. Мда, они так дело не оставят. Спиридонова тоже волнуется?

- Начёт неё не знаю, но, похоже, что так.

- Хорошо, – Ленин нахмурился. – Будь добр, позови мне Троцкого.

Спустя несколько минут Лев Давидович стоял перед Ильичом. Лицо Троцкого было бледным, но не от страха, а, скорее, от холода. Он только с единого взгляда понял всё, что хотел сказать ему Ленин – такое взаимопонимание у начальника и его заместителя случается довольно редко, но в истории именно советского государства особенность тандема Ленин-Троцкий не был единичным.

- Лёва, разъярились эсеры, а если разъяриться деревня, то прости-прощай мировая революция, – неутешительно произнёс Ленин. – Надвигается голод и война. Срочно, очень срочно нужно что-то предпринять, иначе будет поздно.

- Я строю регулярную армию, Володя, которая будет способна разбить белую гвардию, – Троцкий положил руку на плечо Ленина. – В январе был разбит Каледин, так неужели это будет сложно и с остальными?

- Не говори гоп, пока не перепрыгнешь, – возразил председатель наркомов, начиная взволнованно расхаживать по комнате. Наконец, он развернулся к Троцкому и сказал в исступлении: – Опомнитесь, батенька, ведь мы уже не в Смольном! Вы тут хозяева – встреча-приехали, а крестьяне – голодают. Знаешь, что уже матери своих новорождённых детей убивают, чтобы не мучились от голода и холода, а некоторые – съедают. Представляешь себе, что значит каннибализм в русской деревне?.. Ты должен это прекратить. Готовь бронепоезд – поедешь на фронт.